Другое
...море уходит вспять
море уходит спать
Как говорят инцидент исперчен...
(В. Маяковский)
Когда я ухожу спать, море подступает к самому моему дому, плещется, холодное, никем не прирученное, не синее, не зеленоватое, а голубое, каким здесь не бывает никогда. А из него выступают белые валуны, похожие на огромные куски рафинада, светятся на фоне воды, как эти странные фосфоресцирующие детские игрушки. Ты говоришь: "Это был прилив". Но я-то, конечно, знаю, что таких приливов не случалось на этой планете.
Я не говорю там ни с кем, пока не заговорят со мной. Я хожу призрачно-земная, таких там сразу распознают по недоверчивому взгляду и по постоянным нервным движениям - попыткам разбудить себя, вернуться в понятную, безопасную рациональность. Нас там много таких и к нам привыкли за тысячелетия визитов, но "своими" становятся только те, кто перестал просыпаться.
Как быстрее учишься принимать любовь, после первой неудачной попытки полюбить самому, так, ребенком, ты сначала приносишь в сны свои одуванчики, плюшевых зайцев, кусочки древесной коры и подобранные где-то гайки... Но идут годы, и ты понимаешь, что там это все не нужно, там есть свое, "другое, рождающее другое", и третье, и десятое...готовое отдавать тебе и захватывать тебя в эти разноцветные вихри, каких ты сам ни за что не сумел бы создать. "А это не так уж плохо", ты говоришь, "а разве я что-то могу предложить взамен?"; легко и радостно принимаешь.
*
Когда я ухожу спать, мир начинает со мной разговор. Он говорит мне о доме, какого у меня никогда не было, о дорогах, по которым я еще не прошла, о страхах, которые я не успела испытать, или испытав, не узнала. Я лежу у него на коленях, поджимаю ноги к себе поближе и бормочу, так, что почти ничего не разобрать: "Расскажи мне еще, расскажи, как я стану жива. Расскажи мне еще.."
И он продолжает.
море уходит спать
Как говорят инцидент исперчен...
(В. Маяковский)
Когда я ухожу спать, море подступает к самому моему дому, плещется, холодное, никем не прирученное, не синее, не зеленоватое, а голубое, каким здесь не бывает никогда. А из него выступают белые валуны, похожие на огромные куски рафинада, светятся на фоне воды, как эти странные фосфоресцирующие детские игрушки. Ты говоришь: "Это был прилив". Но я-то, конечно, знаю, что таких приливов не случалось на этой планете.
Я не говорю там ни с кем, пока не заговорят со мной. Я хожу призрачно-земная, таких там сразу распознают по недоверчивому взгляду и по постоянным нервным движениям - попыткам разбудить себя, вернуться в понятную, безопасную рациональность. Нас там много таких и к нам привыкли за тысячелетия визитов, но "своими" становятся только те, кто перестал просыпаться.
Как быстрее учишься принимать любовь, после первой неудачной попытки полюбить самому, так, ребенком, ты сначала приносишь в сны свои одуванчики, плюшевых зайцев, кусочки древесной коры и подобранные где-то гайки... Но идут годы, и ты понимаешь, что там это все не нужно, там есть свое, "другое, рождающее другое", и третье, и десятое...готовое отдавать тебе и захватывать тебя в эти разноцветные вихри, каких ты сам ни за что не сумел бы создать. "А это не так уж плохо", ты говоришь, "а разве я что-то могу предложить взамен?"; легко и радостно принимаешь.
*
Когда я ухожу спать, мир начинает со мной разговор. Он говорит мне о доме, какого у меня никогда не было, о дорогах, по которым я еще не прошла, о страхах, которые я не успела испытать, или испытав, не узнала. Я лежу у него на коленях, поджимаю ноги к себе поближе и бормочу, так, что почти ничего не разобрать: "Расскажи мне еще, расскажи, как я стану жива. Расскажи мне еще.."
И он продолжает.