Письма с острова. Письмо первое.
И вот ты шагаешь от дома к морю, минут десять пути, не больше. По дороге резиновые сапоги то и дело проваливаются в густую жирную грязь, она неприятно хлюпает, наплывает на подошву со всех сторон, но ты не злишься, продолжаешь идти, и в твоем сердце плавает зима, как круглый коктейльный лед, позвякивает, постукивает, ворочается.
Остановившись у берега, там, где ты остаешься наполовину в воде, наполовину в мокром и липком песке, слушаешь свое собственное дыхание, которое кажется вызывающе громким. И шелест промерзшего моря такой же тихий и завораживающий, как в детстве, когда ты прикладывал к уху большую розовую раковину, привезенную дедом откуда-то издалека, и слышал его...и знал, что оно есть и ждет тебя, совсем скоро, когда станет тепло.
Только тут, на этом острове, каждый раз при приближении к морю, мне в голову приходит мысль, что это какая-то точка zero. Весь твой багаж, все, чем ты живешь день за днем, остается там, за пределами, за границами этой маленькой суши. Там, в квартирах, в шкафах, в аудиториях, в библиотеках, в метро и в окружении высоких домов. Но ты не соприкасаешься со всем этим. И ничто не соприкасается с тобой. Есть просто ты. Независимо ни от чего. И если тебя не будет, это, в общем, тоже ничего не изменит. И вода будет замешивать песок с травой, а чьи-то резиновые сапоги - проваливаться и роптать.
Остановившись у берега, там, где ты остаешься наполовину в воде, наполовину в мокром и липком песке, слушаешь свое собственное дыхание, которое кажется вызывающе громким. И шелест промерзшего моря такой же тихий и завораживающий, как в детстве, когда ты прикладывал к уху большую розовую раковину, привезенную дедом откуда-то издалека, и слышал его...и знал, что оно есть и ждет тебя, совсем скоро, когда станет тепло.
Только тут, на этом острове, каждый раз при приближении к морю, мне в голову приходит мысль, что это какая-то точка zero. Весь твой багаж, все, чем ты живешь день за днем, остается там, за пределами, за границами этой маленькой суши. Там, в квартирах, в шкафах, в аудиториях, в библиотеках, в метро и в окружении высоких домов. Но ты не соприкасаешься со всем этим. И ничто не соприкасается с тобой. Есть просто ты. Независимо ни от чего. И если тебя не будет, это, в общем, тоже ничего не изменит. И вода будет замешивать песок с травой, а чьи-то резиновые сапоги - проваливаться и роптать.