В этой сказочной музыке, которая подошла бы для любой классической истории с размеренной жизнью героя, переменами, злоключениями и испытаниями, меня задевает середина. Из одного щелчка посередине, где мерещится сломанный пополам смычок, складывается полная картина звуков музыки и терзаний того, к кому она пришла. Редкое открытие понимания начала и развязки кроется в этой надтреснутой паузе, апогее и апофеозе - мучительном и освобождающем одновременно.
А в остальном - сказка для и только.