Самуил Шатров "Ребята из ёрш-избы" (1964)
В этом сборнике опубликовано два новых рассказа про семью Васюковых - "На нашем дорогом бугре" и "Во мне что-то есть".
Иллюстрации Евгения Ведерникова.
ВО МНЕ ЧТО-ТО ЕСТЬ...
(первая публикация - "Крокодил" №1, 1964)
В выходной день папа повел меня и маму в зоопарк. Мы ходили там часа три. Мы останавливались почти у каждой клетки. Папа завидовал работникам парка.
- Роскошная у них жизнь! - сказал он. - Никаких планов, выполнений и перевыполнений. Распихали зверей по клеткам, набросали им корма - и дело с концом! Поплевывают в потолок и получают премиальные!
- Это только так кажется, - сказала мама. - У них наверняка есть свои неприятности.
- Не думаю, - сказал папа. - Если даже здесь безвременно подохнет какой-нибудь африканский попугай или зеброосел, его всегда можно списать по акту: дескать, климат не подошел!
Так мы шли от зверя к зверю, пока не остановились у клетки с обезьянами.
- Судя по всему, - сказала мама, - обезьянкам здесь не так уж плохо. Посмотри на их меню. Им дают яблоки, рыбий жир и даже яйца.
- Это еще не факт, что они получают яйца, - сказал папа. В меню все можно написать. Весь вопрос, доходит ли до них продукт. Боюсь, что они его в глаза не видят. - Папа повел носом и продолжал:
- По-моему, от них пахнет луком. Ручаюсь, что шимпанзе и орангутанги жрут лишь один наш северный банан!
Я не стал больше слушать папины разговоры. Я подошел ближе к клеткам. Мама и папа присели на скамейку.
Обезьянкам было очень весело. Они прыгали, кувыркались, искали друг у друга блох, носились по клетке, как бандарлоги, что украли Маугли. Одна обезьянка состроила мне рожу. Я показал ей язык. Мы начали дразниться, и я не заметил, как подошли два дяденьки. Один - высокий, как столб, с лакированным козырьком на лбу, другой - низкий, словно тумба. На животе у низкого висели два фотоаппарата.
- В нем что-то есть, - сказал дяденька с козырьком на лбу.
- Определенно есть, - ответил дядька с фотоаппаратом.
- Потолкуй-кa еще с обезьянками, - попросил дяденька с козырьком.
- А вам зачем? - спросил я.
- Так просто...
- Не буду я так просто толковать с обезьянками, - сказал я.
- Что вы привязались к мальчику? - спросил папа.
- Вы его отец? - подошел к папе дядя с козырьком.
- Я его мать, - ответила мама.
- А мы из кино, - сказал дядька. - Моя фамилия - Лузанов. Мама заерзала на скамейке и поправила шляпку.
- Вы тот самый Лузанов?
- Тот самый, - сказал дядька. Мама поднялась со счастливым лицом.
- Как я рада с вами познакомиться! - сказала она. - Мы видели вашу картину «Счастье длиной в полтора года». Нам очень, очень, очень понравилось! Смешная комедия...
- Картинка действительно ничего, - отозвался со скамейки папа. - Смотреть можно. Так что вы хотите от нашего Пети?
- Мы ставим новую картину и ищем мальчика на главную роль.
- Ах, вот как! - сказал папа. - Петя! - крикнул он. - Давай без волокиты поиграй с обезьянами!
- Мне не хочется, - сказал я.
- Удивительный ребенок, - сказал папа. - Когда его не просят, он готов целый день строить рожи зверям. А когда требует дело, он губой не шевельнет.
- Не сердитесь, - сказал режиссер. - Не следует силком заставлять мальчика. Если разрешите, мы пригласим его на студию.
Дяденьки ушли. Мама до того разволновалась, что не могла больше смотреть на зверей. Неужели меня возьмут в кино? Можно ли поверить такому счастью? Господи! Я начну сниматься и стану знаменитым! В газетных киосках будут продавать мои фотокарточки. «Дайте мне Гурченко, Рыбникова и Петю Васюкова!» На «Голубом огоньке» мне поднесут чашечку кофе и теледиктор, ласково улыбаясь, начнет допытываться у мамы, как ей удалось вырастить такого сына.
Вечером к нам пришла тетя Настя, и мама продолжала мечтать о кино. Папа был спокоен.
- Надо узнать, - сказал он, - как оплачиваются молодые дарования? Аккордно? За всю картину? Или поштучно, за каждый отснятый метр пленки? Может быть, славы много, а денег шиш. Так тоже бывает.
- Не говори мне о деньгах, - закрыла уши мама. - Деньги для меня в данном случае ничто. Я о них слушать не хочу!
- О деньгах можете не тревожиться, - сказала тетя Настя. - У киношников их полные карманы. Они не дрожат над каждой копейкой, как, скажем, в райсобесе. Мальчик одной моей знакомой снимался в кино. Режиссер повез ее и сына на юг. Они жили там за счет студии полгода и горя не знали.
- Невредно, - сказал папа.
- Но это еще не все, - продолжала тетя Настя. - За полгода режиссер отснял только три части. Когда в главке просмотрели материал, выяснилось, что творческого работника повело не в ту сторону. В трех частях нашли два идейных перекоса и с добрый десяток фабульных выбоин и колдобин. Пришлось срочно отдать сценарий в переделку. Взятые на стороне переделыцики трижды его перекраивали. За это время мальчик сильно подрос. Получалось, что у его мамы из сценария слишком большой сын. Зритель мог сдуру подумать, что она родила его до того, как вступила в законный брак с положительным героем. И так как она тоже была насквозь положительная, это могло вызвать нежелательные толки у отсталой части зрителей и передовой критики. Пришлось перелицовывать сценарий в четвертый раз. Доработчики его долго мусолили. Сын моей знакомой еще подрос, и к тому же у него выпали два передних зуба. И когда наконец опять начали снимать картину, встал на дыбы оператор. Он кричал, что получается какая-то собачья чепуха. Стоит мальчику улыбнуться беззубым ртом, как он становится похожим на старуху.
Режиссер, у которого за этот период сильно сдали нервы, учинил моей знакомой жуткий скандал. Он топал ногами и орал, что она непутевая мать, не могла уследить за зубами единственного ребенка, хотя получает за это от студии суточные и квартирные. Моя знакомая тоже в долгу не осталась и сказала, что в этом возрасте у всех детей выпадают зубы, таков закон природы. Если режиссер этого не знает, то она не завидует его жене! И еще она сказала, что плюнет на все и уедет. Ей надоело мотаться среди крымских скал и одуревших киношников. Она поедет к дорогому мужу, который живет один-одинешенек и питается в забегаловках, как холостяк.
Тут режиссер струхнул и начал извиняться и просить мою знакомую не покидать их, пока" не выдаст на-гора свой киношедевр. Она осталась. Режиссера через месяц отстранили от картины. Новый режиссер в пятый раз переделал сценарий. Он начисто выбросил оттуда мальчика. Вместо него появилась тринадцатилетняя девочка с бельмом на глазу. Моя знакомая, прожив за счет студии два с лишним года на курорте, поехала домой. Так что видишь, - закончила рассказ тетя Настя, - деньги в кино не проблема!
- Если это правда, - сказал папа, - то с такой божественной организацией следует познакомиться поближе.
Через два дня нам позвонили со студии. Папа взял выходной, и мы поехали к знаменитому Лузапову. Он нас ждал в съемочном павильоне. С ним еще была тетя, которую все звали Иринушка. Она посмотрела па меня серо-зелеными глазами и закричала:
- Это он!
- Тетя, разве вы меня знаете? - спросил я.
- Ну, попятно, знаю! Мы с тобой знакомы много лет! Я читала о тебе в этой книге. Я мысленно таким и видела тебя! - И она прижала меня к своему пушисто-душистому свитеру.
- Поменьше экзальтации! - сказал режиссер Лузанов.
Он оторвал меня от тети, взял за подбородок и, заглядывая в глаза, начал медленно объяснять:
- Представь себе, что тебя зовут Коля. У тебя другая мама. Она больна. Тебе дали денег, чтобы купить ей лекарство. Ты пошел в аптеку. Хулиганы отобрали мамины деньги. Ты приходишь домой без лекарства. Тебе жалко маму... Вот это будет ваша комната. Вон кушетка. На пей лежит твоя мама.
На кушетку легла тетя Иринушка.
- Давай начнем, заходи в комнату, - сказал режиссер.
Я вошел в комнату. Тетя Иринушка смотрела на меня грустными глазами. Ее короткие, как у мальчишки, волосы были спутаны и рот немного открыт. Сразу было видно, что она больна. Я остановился около кушетки. Мне стало так ее жалко, что даже в горле запершило. Я не знал, как сказать про деньги...
- Коленька, - сказала она.
Я, чтобы не расплакаться, уткнулся носом в ее пушисто-душистый свитер.
- Стоп! - сказал режиссер.
- Ну что я говорила! - вскочила с кушетки тетя.
- Великолепная эмоциональная отдача! - сказал режиссер.
- Что касается эмоциональной отдачи, - вмешался папа, - то ее у Петьки хватает. На этот счет жаловаться не приходится. Во всем нашем крупноблочном доме, а в нем свыше ста квартир, такой отдачи не найдешь. На что моя жена - интеллигентная женщина, и то у нее нет такой...
Папа еще немного поговорил про эмоциональную отдачу. После мы поехали домой. Мама ждала нас на лестничной площадке.
- Скорей рассказывайте, - попросила она. - Как прошла проба?
- Можешь нас поздравить, - сказал папа. - У него хорошая эмоциональная отдача.
- А что это значит? - спросила мама.
- Черт их знает! - сказал папа. - Во всяком случае, за это платят деньги.
- Прошу, не говори мне о деньгах, - сказала мама и обняла меня.
Мы еще несколько раз приезжали на студию. Наконец, режиссер сказал папе:
- Мы возьмем вашего сына.
- Я в этом не сомневался, - сказал папа. - Грех было бы не взять мальчика с такой эмоциональной отдачей! Кстати, надеюсь, он будет работать у вас не на общественных началах?
- Разумеется, - ответил режиссер. - Мы оплачиваем труд наших маленьких артистов.
-- Если не секрет, сколько вы отвалите моему кормильцу?
- Сто рублей в месяц.
- Не густо. На эти деньги дачи не построишь. - Таковы ставки, - сказал режиссер.
- Простите, а вы живете на ставку? - спросил папа. Режиссер заворочал головой и даже покраснел.
- Я не совсем понимаю, - сказал он.
- Ручаюсь, что у вас есть приварок, - продолжал папа, не слушая. - Покажите мне режиссера, который живет на одну ставку!
- Что же вы хотите? - спросил режиссер, вытирая со лба пот.
- Я хочу, - сказал папа, - чтобы вы еще малость подработали этот вопрос. В каждом учреждении есть скрытые резервы, неиспользованные возможности, безлюдный фонд. Покопайтесь в вашем финансовом хозяйстве, накиньте нам несколько сотен.
- Никогда не думал, - сказал обиженно режиссер, - что мне придется вести такую торговлю.
- В жизни никогда не знаешь, что тебя ожидает, - сказал папа. - Будьте здоровы. Желаю вам успехов в труде и личной жизни.
Мы приехали домой. Мама ужасно огорчилась, когда узнала, как папа разговаривал на студии.
- Зачем ты говорил о деньгах? Что подумает о нас режиссер?
- Пусть думает, что хочет, - ответил папа. - Лузанов - сам хороший фрукт, впрочем, как и все творческие работники. Напрасно ты идеализируешь их. Они хапают деньги направо и налево, а продукцию выдают с брачком. Нельзя пойти в театр, чтобы не нарваться па порочную пьесу. О кино и говорить не приходится! Со стихами - и то надо быть начеку. Глядишь - и тебе подсунули идейную труху!
Папа еще долго ругал творческую интеллигенцию.
- Если Петю не возьмут сниматься в кино, я тебе этого никогда не прощу! - сказала мама.
- Не беспокойся, - сказал папа. - Возьмут! Никуда не денутся! Папа был прав. Режиссер позвонил и попросил приехать.
- Какие у вас новости? - спросил папа, когда мы снова показались на студии. - Изыскали возможности?
- Нам разрешили сто двадцать, - сказал режиссер.
- На шею вам не брошусь, - сказал папа. - Почему сто двадцать? Я знаю, что некоторым платили по сто пятьдесят!
- Бывали и такие случаи, - согласился режиссер. - Платили тем, кто несколько раз снимался в кино.
- Вы слышите! - сказал папа, обращаясь неизвестно к кому. - Оказывается, у моего Петьки не хватает производственного стажа. Может, вы еще потребуете у него трудовую книжку?
- Никто этого не требует. Просто я хотел сказать, что у детей, которые снимались в нескольких картинах, больше опыта, с ними легче работать, и, естественно, дирекция...
- Мой Петька, - перебил папа, - и без трудового стажа даст сто очков форы вашим вундеркиндам. Вы же еще толком не знаете, как он играет. А ну, Петька, покажи, как тетя Мина читает книгу и одновременно кушает колбасу...
- Не надо показывать, - сказал режиссер.
- Нет, мы покажем, - сказал папа.
- Я прошу вас, - сказал режиссер.
- Можно, я уведу мальчика? - сказала тетя Иринушка, и ее серо-зеленые глаза потемнели. - Необязательно ему слушать это...
Тетя Иринушка попела меня в комнату. Она была очень расстроена. Она села за стол, взяла лист бумаги и начала рисовать на нем кораблики. Она сидела, плотно сжав губы, будто боялась, что из ее рта выскочат разные слова... - Тетя, - сказал я, - не сердитесь!
- О господи! - сказала она. - Разве на тебя можно сердиться, ты же расчудесный парень!
Она поцеловала меня в голову. Я хотел сказать, что она очень хорошая тетя и что я попрошу родителей не брать за меня денег, но в это время в комнату вошел папа.
- Собирайся, сынок, - сказал он. - Нам здесь больше нечего делать. Не о чем говорить с людьми, которые хотят сэкономить на безлюдном фонде и сорвать с Васюковых. Не выйдет! Васюковы тридцать лет жили без кино, проживут еще семилетку.
Папа помахал тете рукой. Мы быстро пошли по узкому коридору, где медленно прогуливались тетеньки в белых платьях и в перчатках до плеч, а дяди в цилиндрах жевали бутерброды с сыром.
Когда мы приехали домой опять ни с чем, мама страшно разволновалась. Пала посмеивался.
- Не будь паникершей, - говорил он. - Я прижал их к стене. Они никуда не денутся. Они выложат полторы сотни, еще в ножки поклонятся.
Мы стали ждать, когда дядя из студии поклонится нам в ножки. Стоило позвонить телефону, как папа, мама и даже соседи выбегали в коридор к аппарату. Прошла неделя, никто нам не кланялся. Мама испугалась, что эмоциональная отдача останется при мне, и сама позвонила на студию. Ей ответили, что для картины режиссера Лузанова уже подобран мальчик.
Мама выронила трубку и прислонилась к стене.
- Я знала, что этим кончится, - сказала она.
Папа помолчал немножко, потом сказал, что черт с ними, может быть, лучше и не связываться с этой кинолавочкой, с киношатией, с кинобратией и особенно с этим Лузановым, гнусным творческим интеллигентом!
Иллюстрации Евгения Ведерникова.
ВО МНЕ ЧТО-ТО ЕСТЬ...
(первая публикация - "Крокодил" №1, 1964)
В выходной день папа повел меня и маму в зоопарк. Мы ходили там часа три. Мы останавливались почти у каждой клетки. Папа завидовал работникам парка.
- Роскошная у них жизнь! - сказал он. - Никаких планов, выполнений и перевыполнений. Распихали зверей по клеткам, набросали им корма - и дело с концом! Поплевывают в потолок и получают премиальные!
- Это только так кажется, - сказала мама. - У них наверняка есть свои неприятности.
- Не думаю, - сказал папа. - Если даже здесь безвременно подохнет какой-нибудь африканский попугай или зеброосел, его всегда можно списать по акту: дескать, климат не подошел!
Так мы шли от зверя к зверю, пока не остановились у клетки с обезьянами.
- Судя по всему, - сказала мама, - обезьянкам здесь не так уж плохо. Посмотри на их меню. Им дают яблоки, рыбий жир и даже яйца.
- Это еще не факт, что они получают яйца, - сказал папа. В меню все можно написать. Весь вопрос, доходит ли до них продукт. Боюсь, что они его в глаза не видят. - Папа повел носом и продолжал:
- По-моему, от них пахнет луком. Ручаюсь, что шимпанзе и орангутанги жрут лишь один наш северный банан!
Я не стал больше слушать папины разговоры. Я подошел ближе к клеткам. Мама и папа присели на скамейку.
Обезьянкам было очень весело. Они прыгали, кувыркались, искали друг у друга блох, носились по клетке, как бандарлоги, что украли Маугли. Одна обезьянка состроила мне рожу. Я показал ей язык. Мы начали дразниться, и я не заметил, как подошли два дяденьки. Один - высокий, как столб, с лакированным козырьком на лбу, другой - низкий, словно тумба. На животе у низкого висели два фотоаппарата.
- В нем что-то есть, - сказал дяденька с козырьком на лбу.
- Определенно есть, - ответил дядька с фотоаппаратом.
- Потолкуй-кa еще с обезьянками, - попросил дяденька с козырьком.
- А вам зачем? - спросил я.
- Так просто...
- Не буду я так просто толковать с обезьянками, - сказал я.
- Что вы привязались к мальчику? - спросил папа.
- Вы его отец? - подошел к папе дядя с козырьком.
- Я его мать, - ответила мама.
- А мы из кино, - сказал дядька. - Моя фамилия - Лузанов. Мама заерзала на скамейке и поправила шляпку.
- Вы тот самый Лузанов?
- Тот самый, - сказал дядька. Мама поднялась со счастливым лицом.
- Как я рада с вами познакомиться! - сказала она. - Мы видели вашу картину «Счастье длиной в полтора года». Нам очень, очень, очень понравилось! Смешная комедия...
- Картинка действительно ничего, - отозвался со скамейки папа. - Смотреть можно. Так что вы хотите от нашего Пети?
- Мы ставим новую картину и ищем мальчика на главную роль.
- Ах, вот как! - сказал папа. - Петя! - крикнул он. - Давай без волокиты поиграй с обезьянами!
- Мне не хочется, - сказал я.
- Удивительный ребенок, - сказал папа. - Когда его не просят, он готов целый день строить рожи зверям. А когда требует дело, он губой не шевельнет.
- Не сердитесь, - сказал режиссер. - Не следует силком заставлять мальчика. Если разрешите, мы пригласим его на студию.
Дяденьки ушли. Мама до того разволновалась, что не могла больше смотреть на зверей. Неужели меня возьмут в кино? Можно ли поверить такому счастью? Господи! Я начну сниматься и стану знаменитым! В газетных киосках будут продавать мои фотокарточки. «Дайте мне Гурченко, Рыбникова и Петю Васюкова!» На «Голубом огоньке» мне поднесут чашечку кофе и теледиктор, ласково улыбаясь, начнет допытываться у мамы, как ей удалось вырастить такого сына.
Вечером к нам пришла тетя Настя, и мама продолжала мечтать о кино. Папа был спокоен.
- Надо узнать, - сказал он, - как оплачиваются молодые дарования? Аккордно? За всю картину? Или поштучно, за каждый отснятый метр пленки? Может быть, славы много, а денег шиш. Так тоже бывает.
- Не говори мне о деньгах, - закрыла уши мама. - Деньги для меня в данном случае ничто. Я о них слушать не хочу!
- О деньгах можете не тревожиться, - сказала тетя Настя. - У киношников их полные карманы. Они не дрожат над каждой копейкой, как, скажем, в райсобесе. Мальчик одной моей знакомой снимался в кино. Режиссер повез ее и сына на юг. Они жили там за счет студии полгода и горя не знали.
- Невредно, - сказал папа.
- Но это еще не все, - продолжала тетя Настя. - За полгода режиссер отснял только три части. Когда в главке просмотрели материал, выяснилось, что творческого работника повело не в ту сторону. В трех частях нашли два идейных перекоса и с добрый десяток фабульных выбоин и колдобин. Пришлось срочно отдать сценарий в переделку. Взятые на стороне переделыцики трижды его перекраивали. За это время мальчик сильно подрос. Получалось, что у его мамы из сценария слишком большой сын. Зритель мог сдуру подумать, что она родила его до того, как вступила в законный брак с положительным героем. И так как она тоже была насквозь положительная, это могло вызвать нежелательные толки у отсталой части зрителей и передовой критики. Пришлось перелицовывать сценарий в четвертый раз. Доработчики его долго мусолили. Сын моей знакомой еще подрос, и к тому же у него выпали два передних зуба. И когда наконец опять начали снимать картину, встал на дыбы оператор. Он кричал, что получается какая-то собачья чепуха. Стоит мальчику улыбнуться беззубым ртом, как он становится похожим на старуху.
Режиссер, у которого за этот период сильно сдали нервы, учинил моей знакомой жуткий скандал. Он топал ногами и орал, что она непутевая мать, не могла уследить за зубами единственного ребенка, хотя получает за это от студии суточные и квартирные. Моя знакомая тоже в долгу не осталась и сказала, что в этом возрасте у всех детей выпадают зубы, таков закон природы. Если режиссер этого не знает, то она не завидует его жене! И еще она сказала, что плюнет на все и уедет. Ей надоело мотаться среди крымских скал и одуревших киношников. Она поедет к дорогому мужу, который живет один-одинешенек и питается в забегаловках, как холостяк.
Тут режиссер струхнул и начал извиняться и просить мою знакомую не покидать их, пока" не выдаст на-гора свой киношедевр. Она осталась. Режиссера через месяц отстранили от картины. Новый режиссер в пятый раз переделал сценарий. Он начисто выбросил оттуда мальчика. Вместо него появилась тринадцатилетняя девочка с бельмом на глазу. Моя знакомая, прожив за счет студии два с лишним года на курорте, поехала домой. Так что видишь, - закончила рассказ тетя Настя, - деньги в кино не проблема!
- Если это правда, - сказал папа, - то с такой божественной организацией следует познакомиться поближе.
Через два дня нам позвонили со студии. Папа взял выходной, и мы поехали к знаменитому Лузапову. Он нас ждал в съемочном павильоне. С ним еще была тетя, которую все звали Иринушка. Она посмотрела па меня серо-зелеными глазами и закричала:
- Это он!
- Тетя, разве вы меня знаете? - спросил я.
- Ну, попятно, знаю! Мы с тобой знакомы много лет! Я читала о тебе в этой книге. Я мысленно таким и видела тебя! - И она прижала меня к своему пушисто-душистому свитеру.
- Поменьше экзальтации! - сказал режиссер Лузанов.
Он оторвал меня от тети, взял за подбородок и, заглядывая в глаза, начал медленно объяснять:
- Представь себе, что тебя зовут Коля. У тебя другая мама. Она больна. Тебе дали денег, чтобы купить ей лекарство. Ты пошел в аптеку. Хулиганы отобрали мамины деньги. Ты приходишь домой без лекарства. Тебе жалко маму... Вот это будет ваша комната. Вон кушетка. На пей лежит твоя мама.
На кушетку легла тетя Иринушка.
- Давай начнем, заходи в комнату, - сказал режиссер.
Я вошел в комнату. Тетя Иринушка смотрела на меня грустными глазами. Ее короткие, как у мальчишки, волосы были спутаны и рот немного открыт. Сразу было видно, что она больна. Я остановился около кушетки. Мне стало так ее жалко, что даже в горле запершило. Я не знал, как сказать про деньги...
- Коленька, - сказала она.
Я, чтобы не расплакаться, уткнулся носом в ее пушисто-душистый свитер.
- Стоп! - сказал режиссер.
- Ну что я говорила! - вскочила с кушетки тетя.
- Великолепная эмоциональная отдача! - сказал режиссер.
- Что касается эмоциональной отдачи, - вмешался папа, - то ее у Петьки хватает. На этот счет жаловаться не приходится. Во всем нашем крупноблочном доме, а в нем свыше ста квартир, такой отдачи не найдешь. На что моя жена - интеллигентная женщина, и то у нее нет такой...
Папа еще немного поговорил про эмоциональную отдачу. После мы поехали домой. Мама ждала нас на лестничной площадке.
- Скорей рассказывайте, - попросила она. - Как прошла проба?
- Можешь нас поздравить, - сказал папа. - У него хорошая эмоциональная отдача.
- А что это значит? - спросила мама.
- Черт их знает! - сказал папа. - Во всяком случае, за это платят деньги.
- Прошу, не говори мне о деньгах, - сказала мама и обняла меня.
Мы еще несколько раз приезжали на студию. Наконец, режиссер сказал папе:
- Мы возьмем вашего сына.
- Я в этом не сомневался, - сказал папа. - Грех было бы не взять мальчика с такой эмоциональной отдачей! Кстати, надеюсь, он будет работать у вас не на общественных началах?
- Разумеется, - ответил режиссер. - Мы оплачиваем труд наших маленьких артистов.
-- Если не секрет, сколько вы отвалите моему кормильцу?
- Сто рублей в месяц.
- Не густо. На эти деньги дачи не построишь. - Таковы ставки, - сказал режиссер.
- Простите, а вы живете на ставку? - спросил папа. Режиссер заворочал головой и даже покраснел.
- Я не совсем понимаю, - сказал он.
- Ручаюсь, что у вас есть приварок, - продолжал папа, не слушая. - Покажите мне режиссера, который живет на одну ставку!
- Что же вы хотите? - спросил режиссер, вытирая со лба пот.
- Я хочу, - сказал папа, - чтобы вы еще малость подработали этот вопрос. В каждом учреждении есть скрытые резервы, неиспользованные возможности, безлюдный фонд. Покопайтесь в вашем финансовом хозяйстве, накиньте нам несколько сотен.
- Никогда не думал, - сказал обиженно режиссер, - что мне придется вести такую торговлю.
- В жизни никогда не знаешь, что тебя ожидает, - сказал папа. - Будьте здоровы. Желаю вам успехов в труде и личной жизни.
Мы приехали домой. Мама ужасно огорчилась, когда узнала, как папа разговаривал на студии.
- Зачем ты говорил о деньгах? Что подумает о нас режиссер?
- Пусть думает, что хочет, - ответил папа. - Лузанов - сам хороший фрукт, впрочем, как и все творческие работники. Напрасно ты идеализируешь их. Они хапают деньги направо и налево, а продукцию выдают с брачком. Нельзя пойти в театр, чтобы не нарваться па порочную пьесу. О кино и говорить не приходится! Со стихами - и то надо быть начеку. Глядишь - и тебе подсунули идейную труху!
Папа еще долго ругал творческую интеллигенцию.
- Если Петю не возьмут сниматься в кино, я тебе этого никогда не прощу! - сказала мама.
- Не беспокойся, - сказал папа. - Возьмут! Никуда не денутся! Папа был прав. Режиссер позвонил и попросил приехать.
- Какие у вас новости? - спросил папа, когда мы снова показались на студии. - Изыскали возможности?
- Нам разрешили сто двадцать, - сказал режиссер.
- На шею вам не брошусь, - сказал папа. - Почему сто двадцать? Я знаю, что некоторым платили по сто пятьдесят!
- Бывали и такие случаи, - согласился режиссер. - Платили тем, кто несколько раз снимался в кино.
- Вы слышите! - сказал папа, обращаясь неизвестно к кому. - Оказывается, у моего Петьки не хватает производственного стажа. Может, вы еще потребуете у него трудовую книжку?
- Никто этого не требует. Просто я хотел сказать, что у детей, которые снимались в нескольких картинах, больше опыта, с ними легче работать, и, естественно, дирекция...
- Мой Петька, - перебил папа, - и без трудового стажа даст сто очков форы вашим вундеркиндам. Вы же еще толком не знаете, как он играет. А ну, Петька, покажи, как тетя Мина читает книгу и одновременно кушает колбасу...
- Не надо показывать, - сказал режиссер.
- Нет, мы покажем, - сказал папа.
- Я прошу вас, - сказал режиссер.
- Можно, я уведу мальчика? - сказала тетя Иринушка, и ее серо-зеленые глаза потемнели. - Необязательно ему слушать это...
Тетя Иринушка попела меня в комнату. Она была очень расстроена. Она села за стол, взяла лист бумаги и начала рисовать на нем кораблики. Она сидела, плотно сжав губы, будто боялась, что из ее рта выскочат разные слова... - Тетя, - сказал я, - не сердитесь!
- О господи! - сказала она. - Разве на тебя можно сердиться, ты же расчудесный парень!
Она поцеловала меня в голову. Я хотел сказать, что она очень хорошая тетя и что я попрошу родителей не брать за меня денег, но в это время в комнату вошел папа.
- Собирайся, сынок, - сказал он. - Нам здесь больше нечего делать. Не о чем говорить с людьми, которые хотят сэкономить на безлюдном фонде и сорвать с Васюковых. Не выйдет! Васюковы тридцать лет жили без кино, проживут еще семилетку.
Папа помахал тете рукой. Мы быстро пошли по узкому коридору, где медленно прогуливались тетеньки в белых платьях и в перчатках до плеч, а дяди в цилиндрах жевали бутерброды с сыром.
Когда мы приехали домой опять ни с чем, мама страшно разволновалась. Пала посмеивался.
- Не будь паникершей, - говорил он. - Я прижал их к стене. Они никуда не денутся. Они выложат полторы сотни, еще в ножки поклонятся.
Мы стали ждать, когда дядя из студии поклонится нам в ножки. Стоило позвонить телефону, как папа, мама и даже соседи выбегали в коридор к аппарату. Прошла неделя, никто нам не кланялся. Мама испугалась, что эмоциональная отдача останется при мне, и сама позвонила на студию. Ей ответили, что для картины режиссера Лузанова уже подобран мальчик.
Мама выронила трубку и прислонилась к стене.
- Я знала, что этим кончится, - сказала она.
Папа помолчал немножко, потом сказал, что черт с ними, может быть, лучше и не связываться с этой кинолавочкой, с киношатией, с кинобратией и особенно с этим Лузановым, гнусным творческим интеллигентом!