Доктор Домовинка Г.П., сезон 1, эпизод 11
Как и у всякого врача, у Григория Петровича Домовинки были старые пациенты. Не только в смысле возраста, но и в смысле длительности знакомства. Григорий Петрович, будучи отличным врачом и вдобавок коренным жителем областного города, успел обзавестись самой разнообразной клиентурой. В дни молодости, когда юный Гриша еще светил другим, сгорая сам, социальный статус и уровень доходов его пациентов был крайне разнообразен. Здесь были и профессора, и бессемейные наркоманы-алкоголики, и заведующие овощными базами, и простые секретные физики.
Давид Наумович Гринблюм как раз и был секретным физиком и вдобавок типичным осколком империи. Ныне персональный пенсионер, Давид Наумович в свое время состоял в некоем ведомстве, где числился одним из ведущих создателей ядерного щита Родины. И, очевидно, не без оснований числился. Во всяком случае, Домовинка верил, что Гринблюм таки да, таки делал на Заводе ядерный щит, штоб он держался нам вечно. Сам Гринблюм называл свое детище сокращенно - ЯЩиР.
- Давид Наумович, ваше давление просто замечательное сегодня, это я вам говорю, - общаясь с Гринблюмом, Домовинка часто и неосознанно переходил на пародирование еврейского акцента. Впрочем, Гринблюм говорил по-русски чисто, чище самого Домовинки. И не мудрено: Гринблюм - коренной москвич, окончивший Бауманку и залетевший в областной город по велению Партии.
Сухенький старичок снисходительно закивал, угрожая очками разбить Домовинке нос.
- Эх, Григорий Петрович, какое уже там давление, что вы говорите. Вот, помню в 56-м году, когда мы только приехали сюда с моей Настенькой, мне приходилось днем работать у кульмана, а вечерами - строить цех №2, в рамках, так сказать, трудового почина молодежи. И что?
- Я понимаю, к чему вы клоните. Что же - у кульмана можете стоять хоть сегодня. А насчет цеха №2… Его же уже построили?
- Попробовали бы не построить…, - Давид Наумович немного повеселел, вспомнив бурную молодость. - Давно уж построили, до вашего, я так думаю, рождения.
- Вот видите, и прекрасно. Значит, второй цех уже вам больше строить не нужно. У кульмана сколько угодно, а цех уже построен - все как в молодости, да, Давид Наумович?
- Шутки это хорошо, Григогрий Петрович, шутки в пациентов вселяют что? Радость. Так?
- Так, - Домовинка широко улыбнулся.
- А радость дает нам что? - Гринблюм тоже улыбнулся, но глаза его хищно блеснули. Домовинка немного напрягся.
- Что дает нам радость? Хороший вопрос. Что же она нам дает, кроме самой себя, а, Давид Наумович?
- Дает она нам эндорфины. Так?
- А, вот вы о чем. Ну, не совсем это так однозначно, конечно…, - Домовинка многозначительно замолчал, как это делают обычно все врачи, когда упираются лбом в ограниченность знаний о живом.
- Полноте вам, Григорий Петрович. Скажите, есть ли состояния, при которых выделяется больше эндорфинов, чем при радости?
- Вероятно, такие состояния имеются, но наши знания…, - Домовинка принял вид буддийского монаха в состоянии медитации «последнего горизонта».
- А такие, при которых меньше эндорфинов, чем при радости?
- О, такие состояния несомненно известны, например…, - Домовинка осекся, поняв, куда клонит Гринблюм.
- Видите, значит, радость и эндорфины тесно связаны и, судя по всему, именно в направлении «от эндорфинов - к радости». Вначале, как говорится, деньги, а потом уже и стулья. Материализм прямо какой-то, а?
Выйдя на персональную пенсию еще в 1994 году, Давид Наумович увлекся философскими флексиями марксизма-ленинизма - дело, которое его шибко увлекло. Но, поскольку в ближайшем окружении ни Маркс, ни Ленин не считались достойными уважения, философские диспуты Давид Наумович вел вначале со своей супругой, а затем - с развитием информационных сетей - с единомышленниками со всего мира, коих насчитывалось в последнее время даже до300 человек.
- Выходит, вы меня высококачественными наркотиками потчуете, молодой человек! - Давид Наумович поднял указательный палец вверх.
- Отнюдь, глубокоуважаемый Давид Наумович, отнюдь, - Домовинка усмехнулся. - Вещества, которые вырабатываются у вас в результате радости, доставляемой моими шутками, не входят ни в один из списков наркотических и психоактивных веществ, а также их прекурсоров, оборот которых ограничен законодателем или правительством. Поэтому ваши слова из научного или правового дискурса следует перевести в дискурс моральный. И считать оскорблением, публичной обидой, нанесенной должностному лицу во время исполнения им своих обязанностей, предписанных городскими властями.
Это была одна из игр, в которые Домовинка играл только с самыми близкими из «старых пациентов».
- Позвольте, ни публичной обиды, ни должностного лица здесь нет. Есть всего лишь частная беседа двух людей, один из которых высказался по сути происходящего, описав то, что происходит в действительности, здесь и сейчас, - Давид Наумович приосанился, что означало острое начало партии. Черные - то есть Домовинка - на обычное «е4» ответили гамбитным «d5».
- Как же нет должностного лица? А знаете ли вы, что врач находится в постоянной профессиональной готовности и что неоказание врачом своевременной медицинской помощи даже карается уголовным законом, уж не говоря об административных и профессиональных последствиях? Нет уж, позвольте, я вам давление измерял вполне профессионально и исходил при этом сугубо из профессионального чувства долга. Если хотите, могу как-нибудь измерить вам давление просто так, как друг.
- Нет, как друг не нужно, дорогой Григорий Петрович. Как с другом я с вами охотно продолжу лучше этот принципиальный гражданский спор. Пусть вы и должностное лицо, но…
Домовинка предупредительно поднял руку.
- Я знаю, что вы скажете. Я хотел бы пойти на мировое решение, так как у меня для вас есть еще и подарок, а времени, к сожалению, не так много, как хотелось. Идет? - и Домовинка вытащил из портфеля бутылку Того Самого Коньяку.
- Вы сами знаете, как вы умеете убеждать. Какой же компромисс? - Гринблюм улыбнулся, демонстрируя ряд ровных и в меру белоснежных зубов.
- Такой компромисс, что я в данном случае использую не наркотический, а всего лишь аналгезирующий эффект эндорфинов. Эйфория, если она возникает, является побочным действием моих шуток. Поэтому я рад, что вы об этом упомянули. Отныне я буду осторожнее, а мои шутки будут в основном о кладбище и близких к нему темах. С медицинской и с правовой точек зрения я буду чист, как младенец.
- Нет уж, увольте. Что касается меня, то от хорошей дозы эндорфина Гринблюм еще никогда не отказывался. Ну, давайте ваш никчемный коньячишко, попробуем, что на этот раз изготовили для нас французские крестьяне, угнетаемые лендлордами и сытыми буржуа.
После первых рюмочек завязался неспешный разговор о прошлом. Масштабы деятельности Гринблюма захватывали воображение. Причем Давид Наумович, если и присочинял, то не о технике, а о людях - какие они были и такие, и разэдакие.
Вечерами, прослушивая записанные на диктофон откровения пьяненького Гринблюма, Домовинка редко обращал внимание на детали биографий. Технические сведения ценились заокеанскими партнерами доктора Домовинки куда как дороже. Домовинка незаметно включил диктофон и вклинился в поток сознания старенького инженера советской «Звезды смерти».
- А, это вы, по-моему, в прошлый раз говорили, что не во время испытаний двигатель вышел из строя. А почему?
Гринблюм разразился тирадой, в которой к техническому жаргону не относились только союзы и выражения вроде «долбостены» и «халтурщики». Домовинка в очередной почувствовал себя героем Просвещения, бережно сохраняющим бесценный опыт для будущего человечества.