Как это было в этот раз в Одессе
Как это было в этот раз в Одессе
Пьеса в одном действии
На сцене в самом центре стоит огромная кровать. Она не освещена, но на кровати угадываются очертания двух подвижных человеческих фигур. По ходу действия они не покидают кровати, однако, кровать таких размеров позволяет делать все, что угодно.
Она: Сусик, ну почему мы опять такие грустненькие?
Он: Эх, Маша ты, простокваша… Убьют меня скоро, вот и грустно мне.
Она: Да кто же тебя убьет? Ты же такой добрый, хороший мой. Ты же любишь всех… Кто ж тебя убьет-то? Ну, дай поцелую в носик, дай. Ну, зая-а-а-а…
Тела шевелятся, раздаются недвусмысленные чмоканья.
Он (немного гнусаво и уже слегка раздраженно): Кто убьет…. Кто и всегда - жиды!
Она: Да бог с тобой, Сусик. Ну зачем ты так? Они тут нормальные люди, со своими пороками и радостями. Зачем ты о них такое все время говоришь? Зачем им тебя убивать? Ну, иди сюда, я тебя пожалею, маленького моего, крохотного. Защищу тебя от злых соседей, от всех укрою….
Он: А ты помнишь, как я тогда написал в милицию, что Финкельштейн собирается обналичить бюджетные средства директору детского дома? И помнишь, Финкельштейна чуть не посадили, даже условно дали. А директора - даже и посадили. И поделом, развели тут частную лавочку, понимаешь. Вот тебе хотя бы и причина! Теперь они будут мстить.
Она: Сусик, ну ты же помнишь, какое было тогда время! Деткам совсем нечего было кушать, на те деньги нельзя было даже крупы купить, директор хоть что-то пытался делать. Он, конечно, не ангел…
Он: Да гореть ему вечно в аду! Всякий стыд потерял.
Она: Ну, а Филькенштейн, так тот даже зауважал тебя. Помнишь, свадьба была у каких-то родственников твоих, так он даже денег давал. Мы еще тогда вина купили у молдаван, чуть ли не бочку, помнишь?
Он: Ты не слушаешь, что я тебе говорю, женщина. Радуйся, что у тебя еще есть возможность приветствовать меня здесь, на этой грешной земле. Пока еще…
Она: Ну, дай я тебя поприветствую, мой хорошенький, ангел мой небесный…
На кровати угадывается возня, довольно быстро приобретающая ритмичный характер.
Он (недовольно): Ну, не начинай сейчас… Брата разбудишь. А Яше завтра на работу. Никак не насытится земным брат мой Яков.
Она: Ой, забыла сказать! Помнишь Лазаря? Ну, Лазаря, Марфиного брата? Ты его еще биополем ходил лечить, помнишь? Говорил, что чуть ли не из мертвых вытащил?
Он: Конечно, помню. Еще бы!
Она: Так его подрезали тут недалеко. Насмерть.
Он: Ага! Видишь, видишь, на что они способны!
Она: Кто?
Он: Как кто? Жиды! Тут же вокруг одни еврейские поселения, Маша!
Она: Да ну! Его же два цыганченка подрезали, с Палермо. Причем тут?...
Он: Они всегда через наймитов действуют, всегда. Соблазнят такого малого сего, и науськают.
Она: Какой ты мнительный, Сусик. Зачем же мы тогда из Крыма уехали? Там твоя родина, друзья, климат чудный. Жили бы себе, не тужили.
Он: Нет пророка в своем отечестве, Машуня.
Она: Был бы плотник вместо пророка. Чем плохо?
Он: Молчи, глупая женщина. Радуйся, что я пока с тобой, что свет истины, исходящий от истинного учителя, озаряет твой земной путь.
Она: Я и радуюсь, глупенький, еще как радуюсь. Ну, дай поцелую мое солнышко, моего птенчика маленького. А он сразу вырастет, станет большим орлом, сильным и могучим. Никого не испугается, мой хороший.
На кровати слышно забавное сопение и почмокивания.
Он: Оу, вау! Слушай, Маша, а как думаешь, жиды на меня все же зло таят? Я же про ихнюю синагогу тоже наговорил разного. Даже скорее неприятного для синагоги. И что бога они забыли - неоднократно это подчеркивал в своих выступлениях. И что о душе не заботятся, ну и такое. Да и православным тоже досталось.
Она: Это точно. Вот зачем ты тогда в церкви лавку разбил с книгами? И выручку всю разбросал по газонам? У нас и без того денег нет, так пришлось еще штраф платить, взятки давать - еле от тюрьмы тебя спасла.
Он: А не нужно было спасать! Кто тебя просил? Может быть, это чаша моя такова, может быть, я должен погибнуть за свои взгляды?
Она: А я? И зачем тебе гибнуть? Ну что ты - все «гибнуть», да «гибнуть»? Лучше б вон Якову помог, у него такой заказ большой. А нам бы как раз было чем гостей накормить. А то всей еды - хлеб да селедка, две корки - три хвоста.
Он: Ты опять? Я ж тебе говорил - я все устрою. Петр мне обещал помочь, Иван, Андрей и вообще все друзья.
Она: Знаю я твоих друзей, особенно Петра этого. Зря ты с ним водишься, он же мент, а по виду, так вообще бандит. Предаст он тебя, Сусичек, ох, предаст.
Он: Не каркай. Может и предаст, но лучших друзей мне взять неоткуда. Петр - в Афгане служил, мы с ним сейчас такие дела задумываем. Что ж ты хотела - родных никого, защитить - если что - некому.
Она: Ну, как же, Сусик? А я? Я же - родная?
Он: Господи, ты еще! Да таких родных!.. Ты помнишь, где я тебя подобрал, шлюшка ты базарная!
Она: Ну, зачем ты так…. Мне обидно… Знаешь, как я теперь смотрю на ту свою жизнь? Ты мне подарил надежду! Ты же пришел тогда такой весь - ну, как принц, честное слово! Я сразу влюбилась и потом еще, когда ты выступал там перед нами. Так красиво было, так - как будто солнышко взошло! И когда ты меня позвал - я думала, что умру на месте от счастья! Правда-правда! Чуть не лопнула.
Он: Ну-ну, хорошая моя. Не сердись на меня, я нервничаю, тревожно мне. Не хочется умирать - только жить начали.
Она: Ну, и не умирай никогда, Сусик-мой-Исусик. Живи вечно, мне на радость. Дай я тебя поцелую. Будем любить друг друга и никогда не умрем. Правда, чудный мой ангелочек?
Он: Что есть правда?
Она: (мучительно и громко стонет).
Занавес медленно опускается.
Пьеса в одном действии
На сцене в самом центре стоит огромная кровать. Она не освещена, но на кровати угадываются очертания двух подвижных человеческих фигур. По ходу действия они не покидают кровати, однако, кровать таких размеров позволяет делать все, что угодно.
Она: Сусик, ну почему мы опять такие грустненькие?
Он: Эх, Маша ты, простокваша… Убьют меня скоро, вот и грустно мне.
Она: Да кто же тебя убьет? Ты же такой добрый, хороший мой. Ты же любишь всех… Кто ж тебя убьет-то? Ну, дай поцелую в носик, дай. Ну, зая-а-а-а…
Тела шевелятся, раздаются недвусмысленные чмоканья.
Он (немного гнусаво и уже слегка раздраженно): Кто убьет…. Кто и всегда - жиды!
Она: Да бог с тобой, Сусик. Ну зачем ты так? Они тут нормальные люди, со своими пороками и радостями. Зачем ты о них такое все время говоришь? Зачем им тебя убивать? Ну, иди сюда, я тебя пожалею, маленького моего, крохотного. Защищу тебя от злых соседей, от всех укрою….
Он: А ты помнишь, как я тогда написал в милицию, что Финкельштейн собирается обналичить бюджетные средства директору детского дома? И помнишь, Финкельштейна чуть не посадили, даже условно дали. А директора - даже и посадили. И поделом, развели тут частную лавочку, понимаешь. Вот тебе хотя бы и причина! Теперь они будут мстить.
Она: Сусик, ну ты же помнишь, какое было тогда время! Деткам совсем нечего было кушать, на те деньги нельзя было даже крупы купить, директор хоть что-то пытался делать. Он, конечно, не ангел…
Он: Да гореть ему вечно в аду! Всякий стыд потерял.
Она: Ну, а Филькенштейн, так тот даже зауважал тебя. Помнишь, свадьба была у каких-то родственников твоих, так он даже денег давал. Мы еще тогда вина купили у молдаван, чуть ли не бочку, помнишь?
Он: Ты не слушаешь, что я тебе говорю, женщина. Радуйся, что у тебя еще есть возможность приветствовать меня здесь, на этой грешной земле. Пока еще…
Она: Ну, дай я тебя поприветствую, мой хорошенький, ангел мой небесный…
На кровати угадывается возня, довольно быстро приобретающая ритмичный характер.
Он (недовольно): Ну, не начинай сейчас… Брата разбудишь. А Яше завтра на работу. Никак не насытится земным брат мой Яков.
Она: Ой, забыла сказать! Помнишь Лазаря? Ну, Лазаря, Марфиного брата? Ты его еще биополем ходил лечить, помнишь? Говорил, что чуть ли не из мертвых вытащил?
Он: Конечно, помню. Еще бы!
Она: Так его подрезали тут недалеко. Насмерть.
Он: Ага! Видишь, видишь, на что они способны!
Она: Кто?
Он: Как кто? Жиды! Тут же вокруг одни еврейские поселения, Маша!
Она: Да ну! Его же два цыганченка подрезали, с Палермо. Причем тут?...
Он: Они всегда через наймитов действуют, всегда. Соблазнят такого малого сего, и науськают.
Она: Какой ты мнительный, Сусик. Зачем же мы тогда из Крыма уехали? Там твоя родина, друзья, климат чудный. Жили бы себе, не тужили.
Он: Нет пророка в своем отечестве, Машуня.
Она: Был бы плотник вместо пророка. Чем плохо?
Он: Молчи, глупая женщина. Радуйся, что я пока с тобой, что свет истины, исходящий от истинного учителя, озаряет твой земной путь.
Она: Я и радуюсь, глупенький, еще как радуюсь. Ну, дай поцелую мое солнышко, моего птенчика маленького. А он сразу вырастет, станет большим орлом, сильным и могучим. Никого не испугается, мой хороший.
На кровати слышно забавное сопение и почмокивания.
Он: Оу, вау! Слушай, Маша, а как думаешь, жиды на меня все же зло таят? Я же про ихнюю синагогу тоже наговорил разного. Даже скорее неприятного для синагоги. И что бога они забыли - неоднократно это подчеркивал в своих выступлениях. И что о душе не заботятся, ну и такое. Да и православным тоже досталось.
Она: Это точно. Вот зачем ты тогда в церкви лавку разбил с книгами? И выручку всю разбросал по газонам? У нас и без того денег нет, так пришлось еще штраф платить, взятки давать - еле от тюрьмы тебя спасла.
Он: А не нужно было спасать! Кто тебя просил? Может быть, это чаша моя такова, может быть, я должен погибнуть за свои взгляды?
Она: А я? И зачем тебе гибнуть? Ну что ты - все «гибнуть», да «гибнуть»? Лучше б вон Якову помог, у него такой заказ большой. А нам бы как раз было чем гостей накормить. А то всей еды - хлеб да селедка, две корки - три хвоста.
Он: Ты опять? Я ж тебе говорил - я все устрою. Петр мне обещал помочь, Иван, Андрей и вообще все друзья.
Она: Знаю я твоих друзей, особенно Петра этого. Зря ты с ним водишься, он же мент, а по виду, так вообще бандит. Предаст он тебя, Сусичек, ох, предаст.
Он: Не каркай. Может и предаст, но лучших друзей мне взять неоткуда. Петр - в Афгане служил, мы с ним сейчас такие дела задумываем. Что ж ты хотела - родных никого, защитить - если что - некому.
Она: Ну, как же, Сусик? А я? Я же - родная?
Он: Господи, ты еще! Да таких родных!.. Ты помнишь, где я тебя подобрал, шлюшка ты базарная!
Она: Ну, зачем ты так…. Мне обидно… Знаешь, как я теперь смотрю на ту свою жизнь? Ты мне подарил надежду! Ты же пришел тогда такой весь - ну, как принц, честное слово! Я сразу влюбилась и потом еще, когда ты выступал там перед нами. Так красиво было, так - как будто солнышко взошло! И когда ты меня позвал - я думала, что умру на месте от счастья! Правда-правда! Чуть не лопнула.
Он: Ну-ну, хорошая моя. Не сердись на меня, я нервничаю, тревожно мне. Не хочется умирать - только жить начали.
Она: Ну, и не умирай никогда, Сусик-мой-Исусик. Живи вечно, мне на радость. Дай я тебя поцелую. Будем любить друг друга и никогда не умрем. Правда, чудный мой ангелочек?
Он: Что есть правда?
Она: (мучительно и громко стонет).
Занавес медленно опускается.