Всякий, кто хоть немного вдумается, может видеть, что
для истинного познания веры весьма необходимо знать, что
Писание было приспособляемо не только к пониманию
пророков, но также и к пониманию изменчивой и непостоянной иудейской толпы: ведь кто принимает без разбору все. что находится в Писании, за всеобщее и абсолютное учение о Боге и тщательно не разузнал, что именно было приспособлено к понятиям толпы, тот не сумеет нс смешивать мнений толпы с божественным учением и не выдавать людских вымыслов и взглядов за божественные правила и
не злоупотреблять авторитетом Писания.
что оба завета суть не что иное, как учение о послушании, что тот и другой не преследуют иной пели кроме той, чтобы люди повиновались от чистого сердца? Ибо (не станем повторять уже показанное в предыдущей главе) Моисей
стараются не убедить израильтян разумом, но обязать их
договором, клятвами и благодеяниями: затем он под страхом
наказания заставил народ повиноваться законам и поощрял
его наградами к этому. Все эти средства ведут не к знанию,
а только к повиновению. Евангельское же учение нс содер-
жит ничего, кроме простой веры, именно: оно учит верить
в Бога и почитать его, или, что то же самое, повиноваться
Богу.....
Те, кто не умеет отделять философию от богословия,
спорят о том, должно ли Писание служить разуму или, на-
оборот, разум - Писанию, т. е. должен ли приспособлять-
ся смысл Писания к разуму или же разум - к Писанию.
и последнее защищается скептиками, отрицающими до-
стоверность разума, первое же - догматиками. Но уже из
сказанного видно, что как те. так и другие целиком за-
блуждаются, ибо, какому бы из двух мнений мы ни пос-
ледовали, мы неминуемо нарушили бы или разум, или
Писание. Ведь мы показали, что Писание учит не фи-
лософским вещам, но одному благочестию и что все со-
держащееся в нем приспосабливалось к пониманию и
предвзятым мнениям толпы. Следовательно, кто желает
приспосабливать его к философии, тот, конечно, припи-
шет пророкам многое, о чем они и во сне не думали, и
превратно истолкует их мысль; кто же, наоборот, делает
разум и философию служанкой богословия, тот обязан
принять предрассудки древней черни (vulgus) за божест-
венные вещи и занять и ослепить ими ум. Стало быть, и
тот и другой будут говорить нелепости: один - без разума,
а другой - с разумом.