Мы вам титул, вы нам - лавэ
Оригинал взят у steissd в Мы вам титул, вы нам - лавэ
Об истории британо-американских браков.
В 1866 году Леонард Жером, сколотивший состояние на Нью-Йоркской бирже, железнодорожный магнат и партнёр знаменитого финансового клана Вандербильтов, владелец роскошного особняка, яхтсмен, страстный охотник и счастливый отец трёх дочерей на выданье, снова не получил приглашение на традиционный зимний приём у миссис Астор.
В этом мистер Жером был не одинок. Большая часть состоятельных промышленников, сумевших разбогатеть в эпоху лёгких и быстрых денег и обзаведясь капиталом, теперь стремилась покорить высшее общество Нью-Йорка. Но сливки американского мегаполиса были совсем не рады нашествию новоявленных финансовых королей. Нью-Йоркская аристократия хотела продемонстрировать, что главное для человека - происхождение и правильная фамилия, а никак не деньги.
Не слишком-то вяжется с нашим представлением об Америке, как об эгалитарном рае, не так ли? Откуда же взялся такой снобизм, в лучших традициях аристократических семей Европы? Почему Леонард Жером так отчаянно старался заполучить признание Нью-Йоркских аристократов, и почему миссис Кэролайн Астор каменной глыбой стояла на защите «старых традиций» города? И что это был за полумифический список «четырёхсот»?
Чтобы узнать ответы на все эти вопросы следует хотя бы примерно понимать, что представляло собой высшее общество США в середине-конце XIX века.
В 1865 году закончилась гражданская война. Разорительная для обеих противоборствующих сторон, она, тем не менее, не ввергла страну в разруху: слишком уж много возможностей лежало перед предприимчивыми американцами той эпохи.
Железные дороги, наследие войны,в мирное время ознаменовали начало эры массовых, дешёвых и регулярных перевозок. Теперь, например, зерно с Великих Равнин доставлялось во все уголки страны, а недавно изобретённые холодильные камеры сделали возможным импорт сельхозпродукции даже в Европу! Открывались серебряные шахты, строились нефтяные вышки, строилась трансконтинентальная железная дорога, а технический прогресс постоянно открывал перед предпринимателями новые возможности заработка. И здесь равны были все. Так, например, Леонард Жером, родившийся и выросший на ферме, превратился в одного из богатейших людей страны, но он был совсем не уникален - заработать состояние мог каждый, у кого были мозги,немного удачи и хватка.
В это же время в Нью-Йорке, цитадели высшего общества Америки, балом правило сословие «никербокеров». Никербокер в то время обозначал «истинного нью-йоркца», был чем-то вроде современного W.A.S.P. Никербокерами звались коренные нью-йоркцы, ведущие свой род от нидерландских колонистов и, в идеале, поселившиеся там ещё в то время, когда Нью-Йорк назывался Новый Амстердам. Они, как правило, были богаты, уважаемы и прекрасно воспитаны. Несмотря на демократический дух Соединённых Штатов, никербокеры старались дистанцироваться от большинства горожан.
Номинальное отсутствие титулов и сословий совершенно не означало, что представители старинных семей собирались брататься с лавочниками и докерами. И теперь этим великосветским снобам пришлось столкнуться с теми самими лавочниками, докерами и фермерами, которые приезжали в Нью-Йорк в дорогих костюмах, в лучших экипажах, привозили с собой умопомрачительные суммы денег… и хорошо, если они вытирали ноги, прежде чем потоптаться по лакированному паркету нью-йоркских особняков. А ещё они сквернословили хуже бостонских моряков, вворачивали в свою речь словечки из оклахомского деревенского фольклора, ковырялись в зубах вилкой - и, что самое отвратительное, обладали суммами денег, которые никербокерам и не снились!
Нужно было что-то делать. Нью-Йоркские аристократы небезосновательно опасались, что лавина пенсильванских, айовских и калифорнийских нуворишей захлестнёт их любимый город, и высший свет превратится в скопище пьяных ковбоев, сорящих деньгами направо и налево, поглощающих кукурузный виски и не знающих ни слова по-французски.
Но традиции нью-йоркской аристократии обрели защитников в лице миссис Кэролайн Астор и мистера Уорда МакАллистера, ревнителей старых порядков и хранителей никербокерской нравственности. Самопровозглашённая королева высшего общества и её верный соратник разработали план, как оградить их уютный мирок от влияния парвеню.
Роскошная гостиная Кэролайн Астор
С помощью МакАллистера были найдены двадцать пять «патриархов», в чьих достоинствах и происхождении сомневаться не приходилось, которые стали костяком светской жизни Нью-Йорка. Каждый из этих «патриархов» должен был давать три приёма в год и имел право пригласить в высший свет четырёх женщин и пятерых мужчин, которые казались «патриарху» достойными. Также Астор и МакАллистер составили отдельных список достойных представителей Нью-Йоркского бомонда, которые входили в привилегированную касту независимо от мнения «патриархов». Для Нью-Йорка подобная элитарность и закрытость, сравнимая по таинственности с масонской ложей, была в новинку. Сплетники распускали слухи о «списке четырёхсот», в котором присутствовало четыреста имён избранных. Слухи эти были небеспочвенны - много лет спустя подряхлевший Астор опубликовал список «правильных» нью-йоркцев.
В эту элиту Леонарду Жерому, сельскому парнишке с толстым кошельком, хода не было. И если сам он не слишком-то переживал о недостатке великосветских развлечений в своей жизни, то этого нельзя было сказать о его жене и трёх дочерях: Дженни, Клариче и Леоне. Острословы дали им лаконичную характеристику в духе названия культового фильма, который выйдет через сто лет: «Добрая, умная и хорошенькая».
И если нью-йоркские салоны не спешили открывать свои двери перед девушками, им следовало искать признания где-то ещё. И в 1867 году Клара Жером сообщила своему мужу, что собирается отплыть в Париж вместе с дочерьми - проматывать деньги на светских раутах. Леонард с удовольствием отправил семью в Европу, снял им шикарную квартиру на бульваре Мальзерб и отпустил развлекаться вдалеке от снобов из салона миссис Астор.
Французы были в восторге от молодых американок, которые сочетали в себе очаровательную непосредственность и флёр заокеанской экзотичности. Но, прежде чем девушки сумели найти себе женихов из знатных французских родов, началась война с Пруссией, и вскоре немецкие войска уже осаждали Париж. Миссис Жером была своевременно предупреждена представителем немецкого посольства ещё в июне 1869 года о грядущих неприятностях, после чего её муж немедленно прибыл в Париж, вывез семью в Лондон и вернулся в Нью-Йорк.
А самым крупным светским львом Лондона в то время был принц Уэльский Альберт Эдуард. Его Королевское Высочество испытывал слабость к молодым и привлекательным американкам: когда принцу было девятнадцать лет, он отправился в путешествие по Соединённым Штатам и, по его воспоминаниям, прекрасно провёл там время. Теперь же девятнадцатилетняя Дженни Жером была для него живым напоминанием о тех беззаботных деньках. Она дебютировала на балу в 1872 году, где чествовали принца и принцессу Уэльских, а также их родственников - русского царя Александра II и его жену Марию Александровну. Но молодая Дженни, хоть и стала украшением бала и удостоилась самого приятного обхождения со стороны коронованных особ, своё время на приёме проводила не с принцами, герцогами и русским царём. Её приметил молодой человек буйного нрава и огненного темперамента, повеса и любимец женщин. Его звали Рэндольф Черчилль, и он был младшим сыном герцога Марльборо. Между Дженни и Рэндольфом пробежала даже не искра, там вспыхнуло пламя. И вот он уже просит её руки.
Родители Дженни были не в восторге от этой партии: младший сын герцога унаследует лишь малую часть отцовского состояния (если вообще унаследует), а уж о титуле и говорить нечего - американцы со свойственным им прагматизмом считали, что этот брак не слишком выгоден. Герцог Марльборо же, узнав, что его сын собирается жениться на дочери американского фермера, чуть с инфарктом не слёг.
Даже состояние семьи Жеромов не убеждало герцога: такой мезальянс был неслыханным делом! Масла в огонь подливало и то, что в 1873 году дела у Леонарда Жерома шли из рук вон плохо, и он основательно поиздержался. С другой стороны, это свидетельствует о том, что Рэндольф действительно влюбился в Дженни, а не в деньги её отца.
И не состоялся бы этот брак никогда, если бы не личное заступничество принца Уэльского. Он практически смог уговорить герцога Марльборо согласиться, и тот, скрипя зубами, поставил условие: разрешение на брак он даст только в случае, если младший непутёвый сын, наконец, займётся настоящим делом и баллотируется в парламент. Чета Марльборо была уверена, что никто в здравом уме и трезвой памяти не проголосует за Рэндольфа, да и консерваторы, к которым принадлежала семья Марльборо, уже давным-давно не выигрывали большинства мест в палате общин.
Но Рэндольф (вероятно, не без поддержки принца Уэльского, который искренне болел за свою фаворитку) в итоге стал одним из членов парламента, и, после долгих прений между двумя семьями, брак был заключён. Дженни Жером стала леди Рэндольф Черчилль, а вскоре у молодожёнов родился первенец. Его назвали Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль.
Леди Черчилль стала первой ласточкой нового веяния. В то время, как миссис Астор и её верный Уорд МакАллистер боролись за никербокерские традиции, молодые американки увидели, что за океаном можно найти себе замечательную пару, которая подарит девушкам не номинальный, а самый настоящий титул! Английские аристократы же, у которых порой не было ничего, кроме этого самого титула, поняли, что нашли золотую жилу. Союз британской аристократии и американского капитала!
В 80-х годах это превратилось в эпидемию. Американки повально уезжали в Великобританию, прихватив с собой немалую часть родительского состояния, а молодые аристократы приезжали в США, словно на смотрины. Символом эпохи стала свадьба Консуэло Вандербильт, наследницы богатейшего клана Вандербильтов, и двоюродного брата Уинстона Черчилля - Чарльза, 9-го герцога Марльборо.
Консуэло Вандербильт, самая завидная невеста эпохи, и её муж, Чарльз Спенсер-Черчилль, 9-й герцог Марльборо
Но эта новая форма межгосударственных связей очень скоро стала предметом всеобщего осуждения и критики. Негодование было оправдано: американские невесты превратились в причину массового оттока капитала из страны. Например, приданое Консуэло Вандербильт в сумме составило порядка десяти миллионов долларов - ещё тех долларов! Конечно, она являлась самой богатой невестой эпохи, и капиталы других были заметно скромнее - но картина для Америки стала складываться неприглядная.
Газеты смаковали подробности пышных свадеб, журналисты скрупулёзно подсчитывали, во сколько обходились магнатам празднества. Так, в 1895 году New York Morning Journal на своей передовице опубликовал заголовок, ввергший читателей в шок: «Семь титулов за семьдесят пять миллионов». К 1909 году из страны утекло около 220 миллионов долларов, которые были спущены на развлечения, балы, рауты и содержание поместий английских дворян. Критиковали американских невест и за «предательство» американских традиций: как можно было оставить республику ради жизни в монархии? Разве за это боролись наши отцы-основатели? Как можно поступиться своими гражданскими принципами ради получения дворянского титула?
Англо-американские браки просто-напросто считались антипатриотичными. Подозреваю, что четыре сотни представителей элитных семей Нью-Йорка особенно усердно злословили об этом в салоне миссис Астор.
Англичане тоже были не слишком-то рады. Воспитание американок порой шокировало патриархальных представителей британского света. Уже того, что американки позволяли себе общаться с мужчинами с самых юных лет, было достаточно, чтобы почтенным лондонским матронам становилось дурно. Жители Великобритании осуждали их аристократов за пренебрежение британскими невестами из приличных семей… Но тщетно.
Англо-американские браки стали модными. Американки привнесли свежую кровь в застарелые аристократические семьи Великобритании. Часть этих браков была далеко не сказочной и счастливой - разводы таких семей были совсем не редки. Но стереотип об американской наследнице и знатном англичанине пережил своё время и превратился чуть ли не в сюжетный архетип для мелодраматических историй о любви и преодолении общественного порицания.
Клуб четырёхсот развалился в начале XX века, высшее общество Америки стало совсем другим. Количество англо-американских семей стало снижаться, а вскоре модное веяние угасло совсем. Может быть, подобные браки и продолжали бы заключаться так же активно, как раньше, но прежде, чем молодые британцы нового поколения успели найти себе невесту за океаном, началась Великая Война, и многие из них навсегда остались на полях Фландрии и Франции.
Источник.
Об истории британо-американских браков.
В 1866 году Леонард Жером, сколотивший состояние на Нью-Йоркской бирже, железнодорожный магнат и партнёр знаменитого финансового клана Вандербильтов, владелец роскошного особняка, яхтсмен, страстный охотник и счастливый отец трёх дочерей на выданье, снова не получил приглашение на традиционный зимний приём у миссис Астор.
В этом мистер Жером был не одинок. Большая часть состоятельных промышленников, сумевших разбогатеть в эпоху лёгких и быстрых денег и обзаведясь капиталом, теперь стремилась покорить высшее общество Нью-Йорка. Но сливки американского мегаполиса были совсем не рады нашествию новоявленных финансовых королей. Нью-Йоркская аристократия хотела продемонстрировать, что главное для человека - происхождение и правильная фамилия, а никак не деньги.
Не слишком-то вяжется с нашим представлением об Америке, как об эгалитарном рае, не так ли? Откуда же взялся такой снобизм, в лучших традициях аристократических семей Европы? Почему Леонард Жером так отчаянно старался заполучить признание Нью-Йоркских аристократов, и почему миссис Кэролайн Астор каменной глыбой стояла на защите «старых традиций» города? И что это был за полумифический список «четырёхсот»?
Чтобы узнать ответы на все эти вопросы следует хотя бы примерно понимать, что представляло собой высшее общество США в середине-конце XIX века.
В 1865 году закончилась гражданская война. Разорительная для обеих противоборствующих сторон, она, тем не менее, не ввергла страну в разруху: слишком уж много возможностей лежало перед предприимчивыми американцами той эпохи.
Железные дороги, наследие войны,в мирное время ознаменовали начало эры массовых, дешёвых и регулярных перевозок. Теперь, например, зерно с Великих Равнин доставлялось во все уголки страны, а недавно изобретённые холодильные камеры сделали возможным импорт сельхозпродукции даже в Европу! Открывались серебряные шахты, строились нефтяные вышки, строилась трансконтинентальная железная дорога, а технический прогресс постоянно открывал перед предпринимателями новые возможности заработка. И здесь равны были все. Так, например, Леонард Жером, родившийся и выросший на ферме, превратился в одного из богатейших людей страны, но он был совсем не уникален - заработать состояние мог каждый, у кого были мозги,немного удачи и хватка.
В это же время в Нью-Йорке, цитадели высшего общества Америки, балом правило сословие «никербокеров». Никербокер в то время обозначал «истинного нью-йоркца», был чем-то вроде современного W.A.S.P. Никербокерами звались коренные нью-йоркцы, ведущие свой род от нидерландских колонистов и, в идеале, поселившиеся там ещё в то время, когда Нью-Йорк назывался Новый Амстердам. Они, как правило, были богаты, уважаемы и прекрасно воспитаны. Несмотря на демократический дух Соединённых Штатов, никербокеры старались дистанцироваться от большинства горожан.
Номинальное отсутствие титулов и сословий совершенно не означало, что представители старинных семей собирались брататься с лавочниками и докерами. И теперь этим великосветским снобам пришлось столкнуться с теми самими лавочниками, докерами и фермерами, которые приезжали в Нью-Йорк в дорогих костюмах, в лучших экипажах, привозили с собой умопомрачительные суммы денег… и хорошо, если они вытирали ноги, прежде чем потоптаться по лакированному паркету нью-йоркских особняков. А ещё они сквернословили хуже бостонских моряков, вворачивали в свою речь словечки из оклахомского деревенского фольклора, ковырялись в зубах вилкой - и, что самое отвратительное, обладали суммами денег, которые никербокерам и не снились!
Нужно было что-то делать. Нью-Йоркские аристократы небезосновательно опасались, что лавина пенсильванских, айовских и калифорнийских нуворишей захлестнёт их любимый город, и высший свет превратится в скопище пьяных ковбоев, сорящих деньгами направо и налево, поглощающих кукурузный виски и не знающих ни слова по-французски.
Но традиции нью-йоркской аристократии обрели защитников в лице миссис Кэролайн Астор и мистера Уорда МакАллистера, ревнителей старых порядков и хранителей никербокерской нравственности. Самопровозглашённая королева высшего общества и её верный соратник разработали план, как оградить их уютный мирок от влияния парвеню.
Роскошная гостиная Кэролайн Астор
С помощью МакАллистера были найдены двадцать пять «патриархов», в чьих достоинствах и происхождении сомневаться не приходилось, которые стали костяком светской жизни Нью-Йорка. Каждый из этих «патриархов» должен был давать три приёма в год и имел право пригласить в высший свет четырёх женщин и пятерых мужчин, которые казались «патриарху» достойными. Также Астор и МакАллистер составили отдельных список достойных представителей Нью-Йоркского бомонда, которые входили в привилегированную касту независимо от мнения «патриархов». Для Нью-Йорка подобная элитарность и закрытость, сравнимая по таинственности с масонской ложей, была в новинку. Сплетники распускали слухи о «списке четырёхсот», в котором присутствовало четыреста имён избранных. Слухи эти были небеспочвенны - много лет спустя подряхлевший Астор опубликовал список «правильных» нью-йоркцев.
В эту элиту Леонарду Жерому, сельскому парнишке с толстым кошельком, хода не было. И если сам он не слишком-то переживал о недостатке великосветских развлечений в своей жизни, то этого нельзя было сказать о его жене и трёх дочерях: Дженни, Клариче и Леоне. Острословы дали им лаконичную характеристику в духе названия культового фильма, который выйдет через сто лет: «Добрая, умная и хорошенькая».
И если нью-йоркские салоны не спешили открывать свои двери перед девушками, им следовало искать признания где-то ещё. И в 1867 году Клара Жером сообщила своему мужу, что собирается отплыть в Париж вместе с дочерьми - проматывать деньги на светских раутах. Леонард с удовольствием отправил семью в Европу, снял им шикарную квартиру на бульваре Мальзерб и отпустил развлекаться вдалеке от снобов из салона миссис Астор.
Французы были в восторге от молодых американок, которые сочетали в себе очаровательную непосредственность и флёр заокеанской экзотичности. Но, прежде чем девушки сумели найти себе женихов из знатных французских родов, началась война с Пруссией, и вскоре немецкие войска уже осаждали Париж. Миссис Жером была своевременно предупреждена представителем немецкого посольства ещё в июне 1869 года о грядущих неприятностях, после чего её муж немедленно прибыл в Париж, вывез семью в Лондон и вернулся в Нью-Йорк.
А самым крупным светским львом Лондона в то время был принц Уэльский Альберт Эдуард. Его Королевское Высочество испытывал слабость к молодым и привлекательным американкам: когда принцу было девятнадцать лет, он отправился в путешествие по Соединённым Штатам и, по его воспоминаниям, прекрасно провёл там время. Теперь же девятнадцатилетняя Дженни Жером была для него живым напоминанием о тех беззаботных деньках. Она дебютировала на балу в 1872 году, где чествовали принца и принцессу Уэльских, а также их родственников - русского царя Александра II и его жену Марию Александровну. Но молодая Дженни, хоть и стала украшением бала и удостоилась самого приятного обхождения со стороны коронованных особ, своё время на приёме проводила не с принцами, герцогами и русским царём. Её приметил молодой человек буйного нрава и огненного темперамента, повеса и любимец женщин. Его звали Рэндольф Черчилль, и он был младшим сыном герцога Марльборо. Между Дженни и Рэндольфом пробежала даже не искра, там вспыхнуло пламя. И вот он уже просит её руки.
Родители Дженни были не в восторге от этой партии: младший сын герцога унаследует лишь малую часть отцовского состояния (если вообще унаследует), а уж о титуле и говорить нечего - американцы со свойственным им прагматизмом считали, что этот брак не слишком выгоден. Герцог Марльборо же, узнав, что его сын собирается жениться на дочери американского фермера, чуть с инфарктом не слёг.
Даже состояние семьи Жеромов не убеждало герцога: такой мезальянс был неслыханным делом! Масла в огонь подливало и то, что в 1873 году дела у Леонарда Жерома шли из рук вон плохо, и он основательно поиздержался. С другой стороны, это свидетельствует о том, что Рэндольф действительно влюбился в Дженни, а не в деньги её отца.
И не состоялся бы этот брак никогда, если бы не личное заступничество принца Уэльского. Он практически смог уговорить герцога Марльборо согласиться, и тот, скрипя зубами, поставил условие: разрешение на брак он даст только в случае, если младший непутёвый сын, наконец, займётся настоящим делом и баллотируется в парламент. Чета Марльборо была уверена, что никто в здравом уме и трезвой памяти не проголосует за Рэндольфа, да и консерваторы, к которым принадлежала семья Марльборо, уже давным-давно не выигрывали большинства мест в палате общин.
Но Рэндольф (вероятно, не без поддержки принца Уэльского, который искренне болел за свою фаворитку) в итоге стал одним из членов парламента, и, после долгих прений между двумя семьями, брак был заключён. Дженни Жером стала леди Рэндольф Черчилль, а вскоре у молодожёнов родился первенец. Его назвали Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль.
Леди Черчилль стала первой ласточкой нового веяния. В то время, как миссис Астор и её верный Уорд МакАллистер боролись за никербокерские традиции, молодые американки увидели, что за океаном можно найти себе замечательную пару, которая подарит девушкам не номинальный, а самый настоящий титул! Английские аристократы же, у которых порой не было ничего, кроме этого самого титула, поняли, что нашли золотую жилу. Союз британской аристократии и американского капитала!
В 80-х годах это превратилось в эпидемию. Американки повально уезжали в Великобританию, прихватив с собой немалую часть родительского состояния, а молодые аристократы приезжали в США, словно на смотрины. Символом эпохи стала свадьба Консуэло Вандербильт, наследницы богатейшего клана Вандербильтов, и двоюродного брата Уинстона Черчилля - Чарльза, 9-го герцога Марльборо.
Консуэло Вандербильт, самая завидная невеста эпохи, и её муж, Чарльз Спенсер-Черчилль, 9-й герцог Марльборо
Но эта новая форма межгосударственных связей очень скоро стала предметом всеобщего осуждения и критики. Негодование было оправдано: американские невесты превратились в причину массового оттока капитала из страны. Например, приданое Консуэло Вандербильт в сумме составило порядка десяти миллионов долларов - ещё тех долларов! Конечно, она являлась самой богатой невестой эпохи, и капиталы других были заметно скромнее - но картина для Америки стала складываться неприглядная.
Газеты смаковали подробности пышных свадеб, журналисты скрупулёзно подсчитывали, во сколько обходились магнатам празднества. Так, в 1895 году New York Morning Journal на своей передовице опубликовал заголовок, ввергший читателей в шок: «Семь титулов за семьдесят пять миллионов». К 1909 году из страны утекло около 220 миллионов долларов, которые были спущены на развлечения, балы, рауты и содержание поместий английских дворян. Критиковали американских невест и за «предательство» американских традиций: как можно было оставить республику ради жизни в монархии? Разве за это боролись наши отцы-основатели? Как можно поступиться своими гражданскими принципами ради получения дворянского титула?
Англо-американские браки просто-напросто считались антипатриотичными. Подозреваю, что четыре сотни представителей элитных семей Нью-Йорка особенно усердно злословили об этом в салоне миссис Астор.
Англичане тоже были не слишком-то рады. Воспитание американок порой шокировало патриархальных представителей британского света. Уже того, что американки позволяли себе общаться с мужчинами с самых юных лет, было достаточно, чтобы почтенным лондонским матронам становилось дурно. Жители Великобритании осуждали их аристократов за пренебрежение британскими невестами из приличных семей… Но тщетно.
Англо-американские браки стали модными. Американки привнесли свежую кровь в застарелые аристократические семьи Великобритании. Часть этих браков была далеко не сказочной и счастливой - разводы таких семей были совсем не редки. Но стереотип об американской наследнице и знатном англичанине пережил своё время и превратился чуть ли не в сюжетный архетип для мелодраматических историй о любви и преодолении общественного порицания.
Клуб четырёхсот развалился в начале XX века, высшее общество Америки стало совсем другим. Количество англо-американских семей стало снижаться, а вскоре модное веяние угасло совсем. Может быть, подобные браки и продолжали бы заключаться так же активно, как раньше, но прежде, чем молодые британцы нового поколения успели найти себе невесту за океаном, началась Великая Война, и многие из них навсегда остались на полях Фландрии и Франции.
Источник.