Сострадание или волчья вещь
- Итак, "что делать?" - проклятый русский вопрос. Вы спрашиваете меня, человека, который уже 21 год живет вне России, и теоретически его даже и спрашивать не надо, потому что у него уже нет, по русской традиции, права об этих вещах рассуждать. Но я думаю, что это неверно. У меня есть определенное преимущество, а именно, мне кажется, я смотрю с определенной долей трезвости, мое сознание не замутнено или не раздражено немедленными раздражителями. Это привилегия; и человека, который этой привилегией обладает, в общем-то можно и не слушать. Тем не менее, я скажу то, что думаю.
Дело в том, что основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку; если угодно - в презрении. Это обосновано до известной степени теми десятилетиями, если не столетиями, всеобщего унижения, когда на другого человека смотришь как на вполне заменимую и случайную вещь. То есть он может быть тебе дорог, но в конце концов у тебя внутри глубоко запрятанное ощущение: "да кто он такой?" И я думаю, за этим подозрением меня в отсутствии права тоже может стоять: "да кто ты такой?"
Одним из проявлений этого неуважения друг к другу являются эти самые шуточки и ирония, предметом которой является общественное устройство. Самое чудовищное последствие тоталитарной системы, которая у нас была, является полный цинизм или, если угодно, нигилизм общественного сознания. Разумеется это и удовлетворительная вещь, приятно пошутить, поскалить зубы. Но всё это мне очень сильно не нравится. Набоков однажды сказал, когда кто-то приехал из России и рассказывал ему русский анекдот, он смеялся: "Замечательный анекдот, замечательные шутки, но все это мне напоминает шутки дворовых или рабов, которые издеваются над хозяином в то время, как сами заняты тем, что не чистят его стойло". И это то положение, в котором мы оказались, и я думаю, было бы разумно попытаться изменить общественный климат.
На протяжении этого столетия русскому человеку выпало такое, чего ни одному народу (ну, может быть, китайцам досталось больше) не выпадало... Мы увидели абсолютно голую, буквально голую основу жизни. Нас раздели и разули, и выставили на колоссальный экзистенциальный холод. И я думаю, что результатом этого не должна быть ирония. Результатом должно быть взаимное сострадание. И этого я не вижу. Не вижу этого ни в политической жизни, ни в культуре. Это тем горше, когда касается культуры, потому что в общем-то самый главный человек в обществе - остроумный и извивающийся.
Я говорю издалека. Думаю, что если мы будем следовать тем указаниям или предложениям, которые на сегодняшний день доминируют в сознании как интеллигентной части населения так и неинтеллигентной, мы можем кончить потерей общества. То есть это будет каждый сам за себя. Такая волчья вещь.
Иосиф Бродский, Нью-Йорк 1993г.
Дело в том, что основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку; если угодно - в презрении. Это обосновано до известной степени теми десятилетиями, если не столетиями, всеобщего унижения, когда на другого человека смотришь как на вполне заменимую и случайную вещь. То есть он может быть тебе дорог, но в конце концов у тебя внутри глубоко запрятанное ощущение: "да кто он такой?" И я думаю, за этим подозрением меня в отсутствии права тоже может стоять: "да кто ты такой?"
Одним из проявлений этого неуважения друг к другу являются эти самые шуточки и ирония, предметом которой является общественное устройство. Самое чудовищное последствие тоталитарной системы, которая у нас была, является полный цинизм или, если угодно, нигилизм общественного сознания. Разумеется это и удовлетворительная вещь, приятно пошутить, поскалить зубы. Но всё это мне очень сильно не нравится. Набоков однажды сказал, когда кто-то приехал из России и рассказывал ему русский анекдот, он смеялся: "Замечательный анекдот, замечательные шутки, но все это мне напоминает шутки дворовых или рабов, которые издеваются над хозяином в то время, как сами заняты тем, что не чистят его стойло". И это то положение, в котором мы оказались, и я думаю, было бы разумно попытаться изменить общественный климат.
На протяжении этого столетия русскому человеку выпало такое, чего ни одному народу (ну, может быть, китайцам досталось больше) не выпадало... Мы увидели абсолютно голую, буквально голую основу жизни. Нас раздели и разули, и выставили на колоссальный экзистенциальный холод. И я думаю, что результатом этого не должна быть ирония. Результатом должно быть взаимное сострадание. И этого я не вижу. Не вижу этого ни в политической жизни, ни в культуре. Это тем горше, когда касается культуры, потому что в общем-то самый главный человек в обществе - остроумный и извивающийся.
Я говорю издалека. Думаю, что если мы будем следовать тем указаниям или предложениям, которые на сегодняшний день доминируют в сознании как интеллигентной части населения так и неинтеллигентной, мы можем кончить потерей общества. То есть это будет каждый сам за себя. Такая волчья вещь.
Иосиф Бродский, Нью-Йорк 1993г.