Смерть и я
Икона "Успение Пресвятой Богородицы" XVI век
Когда тело умирает, то становится слабым и твердым, как камень. А ты слезливым и навязчивым, и готов выложить всю свою жизнь первому встречному, потому что он может оказаться и последним.
Умирать не страшно и почти не больно. Я тысячу раз умирал, и сердце останавливалось, и в реанимации откачивали, и вообще. Последний раз, когда разбил голову, порвалась какая-то вена на лбу, кровь хлестала, как из свиньи. Я сидел на кухне, пил водку и смотрел, как она из меня вытекает. И чем больше пил, тем больше трезвел. Ничего себе, думаю, сколько во мне крови! Вот бы кому-нибудь ее отдать!
Черные ангелы стояли вокруг меня толпой и жадно потирали свои черные ручки, ожидая, когда меня можно будет забрать, но обломилось. Пришли соседи увидели лужу крови под моей дверью и вызвали скорую. Врачи из сорок первой зашили мне голову, наложили восемь швов, и хотели положить в реанимацию. Но я отказался. Потому что реанимация для людей, а я собака, и как всякая порядочная собака, должен сдохнуть под забором. Врачи не стали спорить, только попросили подписать какие-то бумаги и отпустили.
Выхожу на улицу, ничего понять не могу: где я, кто я, зачем все это? Как новорожденный, все в диковинку. Подошел к таксистам, те меня под жопу. Видок, и вправду, был тот еще: голый по пояс, голова перемотана, как у Чапаева и в крови до трусов. Тогда я пошел на дорогу голосовать. Спасибо тому пацану на «двенадцатой», который не только меня подвез, но и довел до квартиры, и денег ни копейки не взял. Жалко, не запомнил его имя. Молился бы о нем. Но я и вправду сильно ударился, все из головы вылетело. Там хранились коды кредиток, электронной почты, блога, и куча чего еще, а я даже говорить разучился. Чуть-чуть начну волноваться и готово: из горла вместо слов непонятное бульканье. Психиатр потом призналась, что когда меня в первый раз увидела, то подумала - вот настоящий псих. Глаза бегают, речь несвязная, и всем готов дать в морду. На год телевизор запретила, компьютер, и поднимать что-нибудь тяжелее килограмма. Когда я через два месяца ей свою новую книгу принес, очень удивилась. На то они и психиатры, чтобы удивляться. А мне удивляться некогда. Мне жить осталось до завтрашнего понедельника. И много чего еще в этой жизни нужно сделать. Поэтому, чтобы меня понимали, я стал говорить медленно и четко, а буквы печатать одним пальцем, потому что у меня в глазах реально двоилось. Но если рукой один глаз закрыть, нормально.
Книжка была про часовню Александра Невского в моем родном Камышлове, которую уже десять лет как не могут достроить. Потому, что всем плевать: и на Александра Невского, и на часовню. А мне нет. С него началось государство российское. И я ему за это благодарен. В Ново-Тихвинском монастыре я пришел в его храм и там перед его святыми мощами молился, чтобы он управил. И он управил. Сначала владыка книжку прочитал и благословил, потом настоятель Сорока Севастийских мучеников, у которого вообще-то пятеро детей, и есть на что тратить, сказал, что накопит денет, и мы книжку обязательно напечатаем. Отец Олег хотел раздавать ее в школах, больницах и тюрьмах, для развития патриотизма и уважения к родному городу. А я пошел к коммерсантам. Конечно, те отказали. Какие книжки в такие смутные времена? Бабло нужно зарабатывать! Я им польстил, сказал, что бабло нужно всегда зарабатывать, на то оно и бабло. Но они не поняли. И попросили с такой ерундой больше не беспокоить. Один из них напротив недостроенной часовни заложил огромный торговый центр и назвал его в честь Александра Невского. Я ему говорю: при чем тут покровитель воинов и торговый центр? Ты лучше бы его назвал своим именем: честно и точно. Павловский - очень даже красиво. Но он только руками на меня замахал. Патриот. Он хочет стать следующим мэром Камышлова и для этого быть ближе к народу. Вот и старается.
А мне на книжки плевать! Я знаю, что не Пушкин, и пишу только потому, что не могу не писать. Если Господь захочет, этих книжек будет как грязи. Мне один умный батюшка из Тюмени так и сказал: ты, Денис, особо не переживай. Помолись, три раза попробуй, если ничего не получится, значит, нет сейчас на это воли Божьей. Отложи до лучших времен.
Смерть любит негодяев и праведников. Первые ее боятся, вторые ждут, как дорогую гостью. Я у своей покойной бабушки, Екатерины Андреевны, спрашивал, боится ли она умирать? Она гладила меня по головке и говорила, что умирать не страшно. Исповедавшись и причастившись, бабушка тихо отошла на Покров. А за день до этого все родственники с разных концов страны съехались, вроде бы случайно и в гости. Утром бабушку нашли в своей кровати с улыбкой на губах. Словно уснула, когда ей ангелы веселые истории рассказывали. Вчера вечером ее старшая дочь, моя тетка, по образованию врач, авторитетно заявляла, что бабушка пошла на поправку и скоро встанет с постели. Бабушка читала нам наизусть поэму любимого Пушкина «Руслан и Людмила», и расспрашивала о делах. А утром меня разбудила мама и сказала, чтобы я ехал за священником, потому что бабушка умерла.
Я совсем не плакал на ее похоронах. Потому что это великая милость Божья, что она умерла прямо в праздник Покрова. В этот день Пресвятой Богородицы ходила по земле, и собирала таких, как моя бабушка. Всю свою жизнь та отдавала людям, и ничего не просила взамен, всю жизнь так жила. И последние полгода ее постоянно исповедовал и причащал мой друг, отец Олег. Поэтому, я был за нее спокоен. Я приехал на праздничную службу и сказал: отец, сейчас отслужишь, поедем бабушку Катю отпевать. Он улыбнулся, перекрестился и сказал: слава Богу!
А неверующие боятся смерти. Нет ничего более тоскливого, чем похороны у неверующих. Для них смерть как конец света. Напиваются до чертиков и плачут безутешными слезами. Они ведь не знают, что придется умирать, а когда узнают, делают все, чтобы забыть. У верующих не так. Православные к смерти готовятся. И радуются, когда приходит время. Потому что там лучше, чем здесь. Потому что тень от рая больше всех радостей земных, и свет от него воскрешает мертвых.
Я знаю, что не умру. А когда умру, то воскресну. Потому что со мной Христос. Опущусь на дно морское, и на дно ада, возьму в руки змей, и ничего мне не будет. Потому что Он со мной. И имя Ему - Господь.