он видел собаку Путина
2007-02-20 Захар Прилепин
Господин президент, не выбрасывайте блокнот!
В Ново-Огарево было тихо. Нас, молодых и не совсем молодых писателей в количестве 13 человек, пропускали по одному, за железную дверь с окошком.
Мы оглядывали высокие стены резиденции главы государства.
У ворот стоял улыбчивый, матерый милиционер, и если мы пытались с ним пошутить, он весело, в тон отвечал.
Автор отличной книги «Я - чеченец!» Герман Садулаев, букеровский лауреат Денис Гуцко, замечательный прозаик Илья Кочергин - все мы не торопились, давая пройти девушкам и более молодым коллегам.
В шутку я грозил Денису Гуцко, что если он опять поднимет тему национализма в России (как он это уже делал на встречах с Медведевым и Сурковым), то я непременно напишу черным мелком на розовых стенах резиденции «Здесь был Гуцко!» и пририсую свастику.
Гуцко смеялся и несогласно крутил лобастой головой.
Садулаев зашел предпоследним, я последним.
«Самые крепкие остались. Наверное, прозаики?» - пошутил милиционер.
«Так точно», - ответил я.
Меня пропустили, предварительно проверив металлоискателем одежду и предложив вытаскивать всё из карманов. Я и так всё вытащил еще в автобусе, на котором нас привезли в Ново-Огарево. Но у меня осталась пачка сигарет и зажигалка. В пачку заглянули, там было 7 штук синих Winston, зажигалку повертели в руках и отдали.
На входе в резиденцию Президента РФ стояли рослые охранники в пиджаках. Они не мерзли, и даже не поеживалсь. Вели себя приветливо.
У Президента проходило какое-то совещание, и нам пришлось немного подождать в специальной комнате на втором этаже. Мы с Кочергиным пошли покурить, но охранники на первом этаже ответили, что здесь никто не курит.
Мы не уходили, перетаптываясь, и они разрешили нам покурить на улице.
День был хороший, солнечный и бесснежный - ровно такой, чтобы запомниться на всю жизнь.
Мы весело задымили. Потом обнаружили, что вокруг нет ни урн, ни пепельниц, посему Кочергин бросил свой бычок с порога, а я, как более ответственный, спрятал в сугроб, продавив бычок пальцем. Весной он оттает вместе с сугробом.
Когда мы вернулись, Гуцко огорчился, что его не позвали курить. Мы в ответ поведали про сплошь некурящую охрану, но тайно признались, что за 50 рублей охранники выпускают покурить на улицу. Предложили Гуцко подойти и незаметно сунуть полтинничек охраннику в карман, тот-де не будет против, всё сразу поймет, и потрафит русскому писателю в желании отравиться никотином.
Денис нам не поверил, он умный.
Наконец, нас пригласили в кабинет, там уже стояли охранники Президента, телекамеры, журналисты. Я узнал Андрея Колесникова («КоммерсантЪ») , у него было скучающее и немного презрительное лицо. Что ему, он столько раз Путина видел.
Тут вошел Путин и со всеми поздоровался лично, даже с девушками. У него мягкая спокойная рука, он не стремился сломать все шестнадцать пальцев тому, чью ладонь пожимал. И улыбка у него спокойная и мягкая. По-моему я тоже улыбнулся в ответ, хотя не настаиваю. Все, кто видели меня по телевизору, утверждали потом, что у меня было хмурое, неприветливое лицо. Видимо, я себя не контролировал.
Мне досталось место прямо напротив Президента, справа от меня сидела критик Валерия Пустовая, а слева поэт Андрей Нитченко. Слева от Путина сидела очаровательная девушка, драматург Анастасия Чеховская, а справа
- советник по культуре Юрий Константинович Лаптев (за всю встречу он, по-моему, сказал только три слова, эти слова были «Я не знаю» - и произнес он их, когда Президент попросил напомнить отчество какого-то чиновника).
Президент выступил с краткой приветственной речью, в ходе которой сообщил, что книга это «стабильный носитель информации, над которым не спеша можно посидеть, подумать, можно поразмышлять».
Еще он сказал, что «160 национальностей говорят на русском языке - разных совершенно людей, - это значит, что русская литература, русский язык - это государственнообразующий фактор, это совершенно очевидная вещь». И тут я совершенно с Президентом согласился, всерьез говорю.
Молодые литераторы много говорили о необходимости помогать литературе, литераторам и «толстым» журналам. Путин со всеми соглашался и трижды произнес слово «дотировать» (а также «напрямую датировать») и не менее десяти раз слово, прошу прощения за случайную рифму, «госзаказ».
При этом я иногда подрагивал плечами, словно вступал в холодную воду. Мне очень сложно представить госзаказ на свои книги, это должно быть очень веселое государство, с такими заказами.
Впрочем, ничего против госзаказа для детской литературы и тем более против детского канала я не имею - а об этом тоже шла речь, и Путин сказал, что детское телевидение на отдельной частоте появится уже в этом году.
Тем временем мужчины в пиджаках и в бабочках разносили чай и маленькие пирожки, которые я не решился поедать на виду у Президента, и только смотрел на них иногда. Позже писательница Ирина Мамаева рассказала, что свои пирожки она все-таки съела, они были с мясом и очень вкусные. Мамаевой хорошо, она сидела сбоку.
Зато чай был теплый и удивительно прозрачный, как будто зеленый, хотя по вкусу оказался черным.
Президент был демократичен, прост и спокоен, и это все постепенно почувствовали. Драматург Анастасия Чеховская несколько раз перебивала Президента, подыскивая ему более удачные слова, когда он, на малое мгновение замолкал в поисках более верной формулировки, и Путин не обижался на свою спонтанную помощницу.
Спустя несколько минут я с ужасом увидел, что Анастасия, - мне так показалось, - гладит Президента по ноге. Нет, саму ее руку из-за стола я не видел, но точно определил по движениям плеча Анастасии, что рука эта делает нежные, гладящие движения. Ситуация усугубилась и тем еще обстоятельством, что Президент мельком ласково посмотрел на руку драматурга, не прекращая, впрочем, свою речь.
Но потом мелькнули из-под стола черные мохнатые уши, и я с облегчением догадался, что это незаметно подошла собака, и положила голову ровно между ногой Президента и ногой драматурга. Собачью голову гладила Анастасия.
- Ой, - весело сказала критик Валерия Пустовая, тоже заметив собачку и немного испугавшись, хотя, возможно, только для вида.
- Не бойтесь, она не сильно укусит, - пошутил Президент.
Потом эта собака пришла к нам с Валерией, и я тоже ее погладил, в руке у меня осталось несколько черных волосков с собачьей головы, и я их положил в свой блокнот на память.
Тем временем меня ждало новое потрясение. Президент к слову вспомнил кого-то из классиков, кажется, Чехова, который сказал где-то о писателях, что они зачастую то немытые, то нечесаные.
Присутствующие писатели несколько напряглись, но Владимир Владимирович сразу всех успокоил, сказав:
- Да нет, у вас всё нормально, я здесь вижу только двоих таких, - и здесь он посмотрел на меня, а потом на своего помощника Юрия Лаптева.
С ужасом я подумал о своей голове, которую последние десять лет еженедельно брею наголо: как она могла показаться нечесаной, и где я мог ее измазать, но тут Президент нас с Лаптевым успокоил и пояснил:
- Я имею в виду, что вы небритые, - и он провел ладонью по скулам и подбородку, словно оглаживая несуществующую бороду, и показывая, где именно у нас наличествует растительность, которой можно было бы избежать.
Но судя по улыбке Президента, наша небритость все-таки была вполне простительна.
Я отпивал чай, уже немного освоившись. Правда, когда я отклонялся на спинку стула и убирал руки со стола, охранник Президента, стоявший чуть позади его, сразу мерил меня грозным взглядом, напоминавшим взгляд Гарика Мартиросяна. Я тут же возвращал руки обратно на стол, чтобы никого не нервировать.
По невидимым признакам поняв, что официальная часть завершена, охрана попросила журналистов удалиться, и те, начав щелкать фотоаппаратами раз в двадцать пять быстрее, постепенно вышли.
Мы остались без посторонних глаз, с ласковой собачкой и охраной.
Догадавшись, что пришло время более серьезных бесед, Денис Гуцко спросил Президента о национальной идее. В частности Денис предложил вообще не искать эту идею, чтобы себя не ограничивать, а жить так, свободно, не заморачиваясь, чтобы потом не пришлось отвечать за ложные цели.
- Вы знаете, я действительно много думал на эту тему, - ответил Президент, - И ничего хорошего пока не придумал.
Тем не менее, свое видение национальной идеи Президент озвучил:
- Главная задача - быть конкурентоспособными. И в науке, и в экономике, и в культуре.
Писатель Герман Садулаев высказал опасения по поводу последних событий в Чечне, с истинно кавказкой дипломатичностью сказав о том, что наибольшей поддержкой там все-таки пользуются федеральные силы и чеченский народ нельзя бросать на произвол судьбы.
Здесь в голосе Президента впервые появились железные нотки, и уверенная речь его в общих чертах свелась к тому, что опасения Садулаева, скорее, безосновательны.
Здесь я вступил в разговор с темой, которую еще до начала встречи с Президентом обещал не поднимать, но слово свое не сдержал. За что прошу прощения.
Начал я, как водится у русских писателей, издалека.
Я сказал, что существует миф о внутреннем тяготении русских людей к жесткой державной руке, к деспотии и к тирании. Но, сказал я, русские люди помнят и ценит милосердие своих правителей не меньше, чем любые силовые решения.
Посему, мне хотелось бы, - попросил я, - чтобы Россия по-прежнему оставалась свободной страной, где могут заниматься политикой любые политические силы, правые они или левые, не важно.
И тем более, Владимир Владимирович, необходимо амнистировать всех людей, которые находятся сейчас в российских тюрьмах по политическим мотивам, - попросил я.
- Вы думаете, я никого не амнистирую? - спросил Президент, - Иногда до позднего вечера читаю материалы по помилованиям, и потом, не дочитав, подписываю не глядя.
- Ну тем более, - сказал я, - Мне хотелось бы, чтобы российская власть вела себя более корректно, и, например, никто не позволял себя таких выражений, которые позволил себе уважаемый мной Владислав Сурков, однажды заявивший, что в России необходимо стричь «яблоки и лимоны».
- Серьезно? - неласково усмехнулся Президент, - Это Сурков будет их лично стричь? Я не знал.
- Да, было такое заявление…
- А вы, как я понимаю, один из представителей этих…
- Да, я один из названных плодов.
Путин кивнул головой: всё понятно. Хотя мне показалось, что и до своего вопроса всё хорошо знал.
- А вы вообще, как себя воспринимаете, как строгого правителя или как доброго? - спросил я, - Каким бы вы хотели быть зафиксированным в истории?
- Ну зачем сразу «в истории»? Я еще жив.
- Можно оставаться живым, но не находиться во главе государства, правильно? - спросил я.
Не став углубляться в тему продления президентских полномочий, Владимир Путин сказал, что хочется остаться в памяти народной «строгим, но справедливым».
Тут кто-то из молодых писателей попытался встрять со своим вопросом, но я попросил с крайней степенью тактичности, отпущенной мне природой:
- Может быть, Владимир Владимирович ещё как-то прокомментирует мои слова?
- Вы знаете, я с представителями вашей организации никогда не общался, - сказал Президент, - Вот с Григорием Алексеевичем Явлинским общался, а с вами нет. Иногда только вижу вас в отдалении, во время всевозможных мероприятий, вы то с цензурными лозунгами стоите, то с нецензурными… И я до сих пор не знаю, что вы хотите. Что вы хотите?
- Мы хотим быть допущенными в поле реальной политики, где по вине и региональных избирательных комиссий и федерального избиркома умышленно создаются проблемы для любых в той или иной мере оппозиционных организаций, в том числе даже для таких как СПС, не говоря о более радикальных.
- Нет, это не то всё. Что вы конкретно хотите? - подавшись вперед, настаивал Президент.
- Владимир Владимирович, на любом заседании самой провинциальной Городской Думы, могут быть подняты десятки вопросов, а вы хотите… чтобы я вот сейчас…
- Нет, давайте не будем касаться частностей, где там что починить надо и так далее. Что вы хотите в целом, что вам нужно? У вас есть реальная возможность донести свои претензии, минуя выборы.
Мне стало понятно, что от ответа мне не уйти, и в течении десяти минут я старательно отвечал на вопросы Президента РФ. Я рассказал о Белоруссии и о том, что нас покидает последняя надежда на возможность союза с этой страной. Я рассказал о том, что вообще наш внешнеполитический курс, в том числе отношения с Грузией и с Украиной также оставляют желать лучшего. Но не только с ними.
Кроме того, я сказал, что разделяю позицию людей, обеспокоенных ситуацией в Чечне, где до сих пор не отлажена нормальная жизнь, и мнимая стабильность держится, что называется, на штыках федералов.
В социальном плане по-прежнему печальны темпы роста достатка российских граждан, и такие понятия как «бедность» и даже «нищета» до сих пор актуальны, сказал я. Что сказывается не только на демографической ситуации, но и на состоянии общества в целом, в том числе и на культуре, добавил я.
Я сказал, что проблемы помощи молодым родителям и проблемы материнства дико актуальны, и сам я, как отец троих детей, не очень чувствую заинтересованность государства, чтобы у меня эти самые дети рождались, а потом росли здоровыми и образованными людьми.
Я сказал, что национальные проекты не стали панацеей для решения самых тяжелых российских проблем. Например, нацпроект в области сельского хозяйства не принес вообще ничего, и сельское хозяйство до сох пор не в состоянии обеспечить стране продовольственную безопасность, а, скажем, нацпроект в сфере жилья привел к тому, что жилье подорожало и стало еще более недоступным большинству граждан России.
Я сказал, что могу говорить еще очень долго, но пришел сюда, чтобы слушать главу своего государства.
Пока я говорил, Президент записывал в свой блокнотик ключевые слова моего выступления. Выслушав меня, он кивнул головой, и затем, в течении пятнадцати минут доказал, что союз с Белоруссией невозможен, потому что сам Лукашенко этого не хочет, но хочет лишь зарабатывать за счет России. Что отношения с иными соседями, в том числе с Грузией - они ровно такие, какие грузинское правительство заслуживает. Что путь, выбранный для стабилизации жизни в Чечне - единственно возможный.
И, наконец, что в области социального обеспечения граждан власть делает всё возможное.
- У нас зарплата растет на 11-12% в год - таких темпов нет ни в одной стране мира, - сказал он.
- Рост расходов бюджета не может быть выше, чем рост экономики, - пояснил Путин, - А у нас рост расходов опережает рост доходов. Мы и так проводим нелибиральную политику.
Всё это он говорил, глядя мне в глаза, и завершив речь, аккуратно вычеркнул из блокнотика всё, что записал, когда говорил я.
Я надеюсь, что хотя бы слово «амнистия» осталось невычеркнутым.
Тут, правда, всё равно не удержался Денис Гуцко и сказал про опасность национализма и о том, что бритоголовых надо сажать.
Президент в это время ласково смотрел на мою голову, лишенную, как было отмечено выше, волос.
- Сажать, а потом амнистировать? - спросил Путин и Гуцко.
- Да зачем? - усмехнулся Гуцко.
- Вы посоветуйтесь с Прилепиным и придите с консолидированной позицией, - ответил Президент.
Через пять, или, может быть, семь минут после этого, Владимир Путин сказал, что ему пора. Верней он сказал так: «Как говорили у нас в Питере: «Пора валить!»
Но чувствовалось, что писатели еще бы пообщались. Желательно на тему литературы, а не политики.
Президент еще раз пожал всем руки, и я сказал ему: «Всего доброго!», постаравшись вложить в последнее слово максимальное количество эмоций.
«Всего хорошего!» - ответил он мне.
Когда мы все вышли на улицу, один из писателей пожал мне руку, но несколько иных литераторов сделали такой вид, словно я пролил чай на брюки Президенту и наступил на ногу его собаке, чем поставил всех в неловкое положение.
Мы неспешно шли по снежку с Германом Садулаевым и он сказал, обращаясь в никуда:
- Прости меня, мой маленький народ, я сделал всё, что смог.
Я засмеялся и сказал:
- И вы меня простите, мои дальние и близкие. Быть может, я был неправ, но что я могу поделать…
Я всё-таки надеюсь, что человек, которым выпало руководить страной в не самые легкие годы, еще проявит себя, как добрый и милосердный правитель. Даже по отношению к тем людям, которые заблуждались в чем-то.
Еще есть время что-то исправить. Там, в блокноте, было слово «амнистия», и еще два слова: «свободные выборы». Не выбрасывайте этот блокнот.
Комментарии 72