скифы или азиаты ?
Оригинал взят у kassian в По поводу статьи R.Bouckaert et al. Mapping the Origins and Expansion of the Indo-European Language
РИА "Новости" попросили дать комментарий ко вчерашней статье в Science, посвященной прародине индоевропейской семьи. Так как я написал текст на несколько страниц, а в итоговую заметку РИА попала только пара моих фраз, помещаю весь текст в блоге.
__________________________________________
А. С. Касьян
Институт языкознания РАН / Центр компаративистики ИВКА РГГУ (Москва)
По поводу статьи R.Bouckaert, P.Lemey, M.Dunn, S.J.Greenhill, A.V.Alekseyenko, A.J.Drummond, R.D.Gray, M.A.Suchard, Q.D.Atkinson. Mapping the Origins and Expansion of the Indo-European Language Family // Science, Vol 337, 24 August 2012.
1) Сама статья: pdf (доступен подписчикам или через sci-hub).
2) Сопроводительные материалы на сайте журнала: свободный доступ. Включает описание метода, базы с первичными данными и видео-ролик.
3) Сайт авторов с дополнительными материалами: линк.
Статья является продолжением серии статей тех же авторов и развивает тему древовидной классификации индоевропейской семьи языков, абсолютных датировок узлов и, наконец, определения географической прародины индоевропейского праязыка. См. первую публикацию из серии: Gray, R. D. and Atkinson, Q. D. (2003). Language-tree divergence times support the Anatolian theory of Indo-European origin. Nature, 426: 435-9.
Авторы используют формальные модели филогенетической классификации, применяемые в современной биологии, точнее говоря, в вирусологии и смежных областях, подавая на вход базисную лексику исследуемых языков. На надежности и, главное, на допустимой погрешности этих методов я не буду останавливаться, т.к. не являюсь специалистом в биологии. Я хотел бы дать некоторые предварительные комментарии к конкретным лингвистическим результатам исследования.
Отметим, однако, важный момент: тезис, что к языкам применимы методы вирусологии, выносится авторами в пресупозицию, между тем, он нуждается в отдельном обосновании (если не научном, то хотя бы философском). В частности, вирус отличается от языка по следующему существенному параметру: вирус может соседствовать в организме с другими вирусами, однако племя в нормальном случае является носителем только одного языка (случаи билингвизма, конечно, бывают, но это нестабильная ситуация, и обычно один из языков довольно быстро сдает свои позиции второму). Другое значимое отличие: вирус легко передается при контакте, но переход популяции со своего исконного языка на язык соседей встречается относительно редко и требует определенных социоэкономических условий. Если же авторы сравнивают с вирусом не языки, а самих людей (носителей тех или иных языков), то идея экстраполяции биологических методов на историческую лингвистику становится еще более шаткой.
В сравнительно-исторической лингвистике прародиной праязыка называется ареал его распространения на момент, непосредственно предшествующий распаду этого праязыка, т.е. на момент перед разделением нашего праязыка на два или более языков (которые, в свою очередь, являются предками засвидетельствованных языков данной языковой семьи). Таким образом, если доисторическое племя мигрировало из района A в район B, а затем в район C и уже в районе C разделилось на две группы, которые начали жить обособленно друг от друга, и через несколько десятков поколений их общий язык превращается в два диалекта, а затем в два разных языка, то прародиной праязыка этих двух групп населения будет называться район C, но не A и не B. Если мы хотим исследовать историю праплемени более детально, то районы A и B мы называем ранними прародинами.
Авторы, используя лексикостатистические и глоттохронологические данные, оценивают две конкурирующие гипотезы о локализации и датировке индоевропейской прародины:
1) степи к северу и северо-западу от Каспийского моря (датировка распада: рубеж 5-4 тыс. до н.э.);
2) центральная Анатолия (датировка распада: 8-7 тыс. до н.э.).
Вывод авторов: анатолийская локализация индоевропейской прародины имеет формальные преимущества перед степной.
Существует, однако, и третий иногда предлагаемый вариант локализация индоевропейской прародины: одна из археологических культур внутри карпато-балканского региона 6-5 тыс. до н.э.
Авторы, к сожалению, не рассматривают карпато-балканскую теорию. Вместе с тем, следует сказать, что степная гипотеза может быть отметена и по традиционным лингвистическим критериям. Для праиндоевропейского восстанавливаются агрикультурная и животноводческая терминология, названия для лесного и гористого/холмистого ландшафта и т.д. При этом никакая специфическая степная кочевая терминология не реконструируется. Собственно, по этой и по некоторым другим (археологическим) причинам, у степной гипотезы сейчас остается всё меньше сторонников. Таким образом, реальный выбор должен был бы состоять из анатолийской и карпато-балканской локализаций. С другой стороны, реконструируемая индоевропейская терминология для колесной технологии (в частности сами названия колеса) вряд ли позволяет датировать распад индоевропейского праязыка глубже 5 тыс. до н.э.
Одним из наиболее неоднозначных моментов обсуждаемых публикаций является датировка узлов получаемого дерева по принципу расслабленных молекулярных часов. Не вполне понятно, о какой погрешности может идти речь в данном случае и применим ли вообще указанный биологический метод к тому языковому материалу, который используют авторы (например, в исходном материале смешаны как типологические ультраустойчивые слова вроде местоимений ‘я’, ‘ты’, так и слова, подверженные частым заменам, вроде ‘другой’ или ‘если’). Однако именно датировки являются краеугольным камнем защищаемых результатов.
Отметим и некоторые частности полученных авторами выводов. Например, в генеалогическом дереве армянская ветвь объединяется с тохарской (с распадом гипотетического тохаро-армянского праязыка в 3200 г. до н.э.). Такой филиации, насколько мне известно, еще никто не предлагал, и она прямо противоречит как традиционным лингвистическим доводам, так и формальной лексикостатистике.
Авторы справедливо пишут, что, определяя пути миграции, они рассматривают водные маршруты как менее вероятные (т.е. требующие бóльших допущений) по сравнению с сухопутными. Однако тогда следовало бы исключить и горы. В частности, авторы предполагают миграцию праиндоиранцев из Анатолии на восток напрямую через горы Загроса, что эффектно выглядит на карте и особенно на видео, но достаточно сомнительно при ознакомлении с реальным рельефом.
Укажем на еще один фундаментальный недостаток и рецензируемой статьи, и вообще подавляющего большинства исследований, посвященных прародине индоевропейцев. Авторы неявно исходят из презумпции, что праиндоевропейское племя существовало, так сказать, в вакууме, т.е. праиндоевропейцы были единственными обитателями предполагаемой территории. Между тем из юго-восточной Европы и Ближнего Востока известно множество археологических культур неолита и энеолита. С другой стороны, в этих же регионах у нас есть не один-единственный индоевропейский праязык, а довольно много языковых семей, предполагающих праязыки примерно той же глубины, что и индоевропейский: картвельский, семитский, северокавказский и менее хорошо засвидетельствованные баскский, бурушаски, хурритский, хаттский (и еще многие языковые семьи вымерли, не оставив надежных следов, например, касситский). Распределение реконструируемых праязыков по засвидетельствованным археологическим культурам - чрезвычайно сложная проблема. Ни современная лингвистика, ни археология пока не накопили и не систематизировали достаточно данных для достоверного описания всей картины европейского и переднеазийского неолита и энеолита. Однако ясно, что любая модель, где праиндоевропейцы оказываются единственными игроками на исторической сцене, является ущербной по определению.
Что может предложить сравнительно-историческая лингвистика в ответ на такие биологические (вирусологические) модели? Единственным формальным методом лингвистической классификации является анализ общих изоглосс. Наиболее универсальным и формальным представляется анализ расхождения базисного словаря, т.е. лексические изоглоссы (лексикостатистика). Датировка узлов дерева определяется глоттохронологической процедурой, главным принципом которой является тезис о постоянной скорости распада базисного словаря в языках мира. (Как видно, в данном случае аналогии приходят скорее не из биологии, а из области радиоуглеродного датирования.) Глоттохронологический метод был предложен в середине XX в. американским лингвистом Моррисом Сводешем и в конце XX - начале XXI в. модифицирован выдающимся отечественным лингвистом С.А.Старостиным в рамках международных проектов «Вавилонская башня» и «Evolution of Human Languages». В целом, нынешняя глоттохронология дает достаточно ожидаемые и не противоречащие историческим сведениям датировки. Главной технической проблемой является не то, какую математическую модель выбрать для анализа имеющихся данных, а непосредственный сбор первичного материала. Как показывает практика, на составление аннотированного 110-словного списка базисной лексики для какого-либо языка может уйти от 2 до 4 недель работы лингвиста. Однако столь качественная обработка первичного материала представляется обязательной для надежных математических выводов, и здесь мы опять возвращаемся к аналогии с радиоуглеродным датированием, где трудоемкая и дорогостоящая очистка образца - залог достоверной даты. Составлению высококачественных аннотированных и проэтимологизированных 110-словных списков базисной лексики языков мира посвящен наш новый научный проект «The Global Lexicostatistical Database» (руководитель Г.С.Старостин). На настоящее время база данных насчитывает около 120 языков, что, конечно, чрезвычайно мало, учитывая, что всего в мире насчитывается несколько тысяч языков. Дальнейшее развитие «The Global Lexicostatistical Database» позволит уточнить нынешнюю версию нашей лексикостатистической и глоттохронологической модели, а также предоставит материал для более аккуратных исследований, основанных на биологических моделях. Заметим, что лексикостатистическим, конечно же, является и исследование рецензируемых авторов, а неожиданные результаты (вроде объединения армянского с тохарским), видимо, объясняются неаккуратным сбором первичного языкового материала.
Установление прародины и путей доисторических миграций (т.е. привязка реконструированных праязыков к археологическим культурам) может обосновываться только скрупулезным лингвистическим анализом, который заключается в реконструкции культурного прасловаря, обнаружении следов контактов между языками (например, заимствованная лексика) и некоторых других более тонких приемах. При этом такую работу мы обязаны проделать для всех праязыков, присутствие которых в данном регионе можно подозревать, и только после этого выдвигать гипотезы о лингвистической атрибуции той или иной археологической культуры, эксплицируя, почему именно данный лингвистический кандидат из имеющихся больше подходит для данной культуры. Механическое применение вирусологических моделей, тем более основанное на не очень аккуратно собранном языковом материале, тут может служить подспорьем, но никак не основным аргументом.
Что касается конкретной проблемы индоевропейского праязыка и его прародины, то по текущим подсчетам, выполненным нами в рамках проекта «The Global Lexicostatistical Database», разделение праиндоевропейского языка на хетто-лувийскую и «узко-индоевропейскую» ветви приходится на конец 5 тыс. до н.э. По моему мнению, помещение индоевропейской прародины в Карпато-Балканскую металлургическую провинцию эпохи энеолита требует наименьших допущений. Продвижение земледельцев из Анатолии на Балканы в неолите отражает более раннее языковое состояние, причем мне неизвестны никакие доводы в пользу того, что основная часть этих мигрантов были носителями именно раннеиндоевропейского (т.е. индо-уральского?) языка. Тут есть и другие претенденты, скажем, носители баскско-северокавказского праязыка.
На мой взгляд, исследования, подобные рецензируемой статье, на данном этапе интереснее всего опытом применения в исторической лингвистике методов из смежных наук, например, биологии. Говорить же, что проблема праиндоевропейской прародины, ее датировки или хотя бы построения генеалогического древа индоевропейских языков закрыта, пока нельзя.
РИА "Новости" попросили дать комментарий ко вчерашней статье в Science, посвященной прародине индоевропейской семьи. Так как я написал текст на несколько страниц, а в итоговую заметку РИА попала только пара моих фраз, помещаю весь текст в блоге.
__________________________________________
А. С. Касьян
Институт языкознания РАН / Центр компаративистики ИВКА РГГУ (Москва)
По поводу статьи R.Bouckaert, P.Lemey, M.Dunn, S.J.Greenhill, A.V.Alekseyenko, A.J.Drummond, R.D.Gray, M.A.Suchard, Q.D.Atkinson. Mapping the Origins and Expansion of the Indo-European Language Family // Science, Vol 337, 24 August 2012.
1) Сама статья: pdf (доступен подписчикам или через sci-hub).
2) Сопроводительные материалы на сайте журнала: свободный доступ. Включает описание метода, базы с первичными данными и видео-ролик.
3) Сайт авторов с дополнительными материалами: линк.
Статья является продолжением серии статей тех же авторов и развивает тему древовидной классификации индоевропейской семьи языков, абсолютных датировок узлов и, наконец, определения географической прародины индоевропейского праязыка. См. первую публикацию из серии: Gray, R. D. and Atkinson, Q. D. (2003). Language-tree divergence times support the Anatolian theory of Indo-European origin. Nature, 426: 435-9.
Авторы используют формальные модели филогенетической классификации, применяемые в современной биологии, точнее говоря, в вирусологии и смежных областях, подавая на вход базисную лексику исследуемых языков. На надежности и, главное, на допустимой погрешности этих методов я не буду останавливаться, т.к. не являюсь специалистом в биологии. Я хотел бы дать некоторые предварительные комментарии к конкретным лингвистическим результатам исследования.
Отметим, однако, важный момент: тезис, что к языкам применимы методы вирусологии, выносится авторами в пресупозицию, между тем, он нуждается в отдельном обосновании (если не научном, то хотя бы философском). В частности, вирус отличается от языка по следующему существенному параметру: вирус может соседствовать в организме с другими вирусами, однако племя в нормальном случае является носителем только одного языка (случаи билингвизма, конечно, бывают, но это нестабильная ситуация, и обычно один из языков довольно быстро сдает свои позиции второму). Другое значимое отличие: вирус легко передается при контакте, но переход популяции со своего исконного языка на язык соседей встречается относительно редко и требует определенных социоэкономических условий. Если же авторы сравнивают с вирусом не языки, а самих людей (носителей тех или иных языков), то идея экстраполяции биологических методов на историческую лингвистику становится еще более шаткой.
В сравнительно-исторической лингвистике прародиной праязыка называется ареал его распространения на момент, непосредственно предшествующий распаду этого праязыка, т.е. на момент перед разделением нашего праязыка на два или более языков (которые, в свою очередь, являются предками засвидетельствованных языков данной языковой семьи). Таким образом, если доисторическое племя мигрировало из района A в район B, а затем в район C и уже в районе C разделилось на две группы, которые начали жить обособленно друг от друга, и через несколько десятков поколений их общий язык превращается в два диалекта, а затем в два разных языка, то прародиной праязыка этих двух групп населения будет называться район C, но не A и не B. Если мы хотим исследовать историю праплемени более детально, то районы A и B мы называем ранними прародинами.
Авторы, используя лексикостатистические и глоттохронологические данные, оценивают две конкурирующие гипотезы о локализации и датировке индоевропейской прародины:
1) степи к северу и северо-западу от Каспийского моря (датировка распада: рубеж 5-4 тыс. до н.э.);
2) центральная Анатолия (датировка распада: 8-7 тыс. до н.э.).
Вывод авторов: анатолийская локализация индоевропейской прародины имеет формальные преимущества перед степной.
Существует, однако, и третий иногда предлагаемый вариант локализация индоевропейской прародины: одна из археологических культур внутри карпато-балканского региона 6-5 тыс. до н.э.
Авторы, к сожалению, не рассматривают карпато-балканскую теорию. Вместе с тем, следует сказать, что степная гипотеза может быть отметена и по традиционным лингвистическим критериям. Для праиндоевропейского восстанавливаются агрикультурная и животноводческая терминология, названия для лесного и гористого/холмистого ландшафта и т.д. При этом никакая специфическая степная кочевая терминология не реконструируется. Собственно, по этой и по некоторым другим (археологическим) причинам, у степной гипотезы сейчас остается всё меньше сторонников. Таким образом, реальный выбор должен был бы состоять из анатолийской и карпато-балканской локализаций. С другой стороны, реконструируемая индоевропейская терминология для колесной технологии (в частности сами названия колеса) вряд ли позволяет датировать распад индоевропейского праязыка глубже 5 тыс. до н.э.
Одним из наиболее неоднозначных моментов обсуждаемых публикаций является датировка узлов получаемого дерева по принципу расслабленных молекулярных часов. Не вполне понятно, о какой погрешности может идти речь в данном случае и применим ли вообще указанный биологический метод к тому языковому материалу, который используют авторы (например, в исходном материале смешаны как типологические ультраустойчивые слова вроде местоимений ‘я’, ‘ты’, так и слова, подверженные частым заменам, вроде ‘другой’ или ‘если’). Однако именно датировки являются краеугольным камнем защищаемых результатов.
Отметим и некоторые частности полученных авторами выводов. Например, в генеалогическом дереве армянская ветвь объединяется с тохарской (с распадом гипотетического тохаро-армянского праязыка в 3200 г. до н.э.). Такой филиации, насколько мне известно, еще никто не предлагал, и она прямо противоречит как традиционным лингвистическим доводам, так и формальной лексикостатистике.
Авторы справедливо пишут, что, определяя пути миграции, они рассматривают водные маршруты как менее вероятные (т.е. требующие бóльших допущений) по сравнению с сухопутными. Однако тогда следовало бы исключить и горы. В частности, авторы предполагают миграцию праиндоиранцев из Анатолии на восток напрямую через горы Загроса, что эффектно выглядит на карте и особенно на видео, но достаточно сомнительно при ознакомлении с реальным рельефом.
Укажем на еще один фундаментальный недостаток и рецензируемой статьи, и вообще подавляющего большинства исследований, посвященных прародине индоевропейцев. Авторы неявно исходят из презумпции, что праиндоевропейское племя существовало, так сказать, в вакууме, т.е. праиндоевропейцы были единственными обитателями предполагаемой территории. Между тем из юго-восточной Европы и Ближнего Востока известно множество археологических культур неолита и энеолита. С другой стороны, в этих же регионах у нас есть не один-единственный индоевропейский праязык, а довольно много языковых семей, предполагающих праязыки примерно той же глубины, что и индоевропейский: картвельский, семитский, северокавказский и менее хорошо засвидетельствованные баскский, бурушаски, хурритский, хаттский (и еще многие языковые семьи вымерли, не оставив надежных следов, например, касситский). Распределение реконструируемых праязыков по засвидетельствованным археологическим культурам - чрезвычайно сложная проблема. Ни современная лингвистика, ни археология пока не накопили и не систематизировали достаточно данных для достоверного описания всей картины европейского и переднеазийского неолита и энеолита. Однако ясно, что любая модель, где праиндоевропейцы оказываются единственными игроками на исторической сцене, является ущербной по определению.
Что может предложить сравнительно-историческая лингвистика в ответ на такие биологические (вирусологические) модели? Единственным формальным методом лингвистической классификации является анализ общих изоглосс. Наиболее универсальным и формальным представляется анализ расхождения базисного словаря, т.е. лексические изоглоссы (лексикостатистика). Датировка узлов дерева определяется глоттохронологической процедурой, главным принципом которой является тезис о постоянной скорости распада базисного словаря в языках мира. (Как видно, в данном случае аналогии приходят скорее не из биологии, а из области радиоуглеродного датирования.) Глоттохронологический метод был предложен в середине XX в. американским лингвистом Моррисом Сводешем и в конце XX - начале XXI в. модифицирован выдающимся отечественным лингвистом С.А.Старостиным в рамках международных проектов «Вавилонская башня» и «Evolution of Human Languages». В целом, нынешняя глоттохронология дает достаточно ожидаемые и не противоречащие историческим сведениям датировки. Главной технической проблемой является не то, какую математическую модель выбрать для анализа имеющихся данных, а непосредственный сбор первичного материала. Как показывает практика, на составление аннотированного 110-словного списка базисной лексики для какого-либо языка может уйти от 2 до 4 недель работы лингвиста. Однако столь качественная обработка первичного материала представляется обязательной для надежных математических выводов, и здесь мы опять возвращаемся к аналогии с радиоуглеродным датированием, где трудоемкая и дорогостоящая очистка образца - залог достоверной даты. Составлению высококачественных аннотированных и проэтимологизированных 110-словных списков базисной лексики языков мира посвящен наш новый научный проект «The Global Lexicostatistical Database» (руководитель Г.С.Старостин). На настоящее время база данных насчитывает около 120 языков, что, конечно, чрезвычайно мало, учитывая, что всего в мире насчитывается несколько тысяч языков. Дальнейшее развитие «The Global Lexicostatistical Database» позволит уточнить нынешнюю версию нашей лексикостатистической и глоттохронологической модели, а также предоставит материал для более аккуратных исследований, основанных на биологических моделях. Заметим, что лексикостатистическим, конечно же, является и исследование рецензируемых авторов, а неожиданные результаты (вроде объединения армянского с тохарским), видимо, объясняются неаккуратным сбором первичного языкового материала.
Установление прародины и путей доисторических миграций (т.е. привязка реконструированных праязыков к археологическим культурам) может обосновываться только скрупулезным лингвистическим анализом, который заключается в реконструкции культурного прасловаря, обнаружении следов контактов между языками (например, заимствованная лексика) и некоторых других более тонких приемах. При этом такую работу мы обязаны проделать для всех праязыков, присутствие которых в данном регионе можно подозревать, и только после этого выдвигать гипотезы о лингвистической атрибуции той или иной археологической культуры, эксплицируя, почему именно данный лингвистический кандидат из имеющихся больше подходит для данной культуры. Механическое применение вирусологических моделей, тем более основанное на не очень аккуратно собранном языковом материале, тут может служить подспорьем, но никак не основным аргументом.
Что касается конкретной проблемы индоевропейского праязыка и его прародины, то по текущим подсчетам, выполненным нами в рамках проекта «The Global Lexicostatistical Database», разделение праиндоевропейского языка на хетто-лувийскую и «узко-индоевропейскую» ветви приходится на конец 5 тыс. до н.э. По моему мнению, помещение индоевропейской прародины в Карпато-Балканскую металлургическую провинцию эпохи энеолита требует наименьших допущений. Продвижение земледельцев из Анатолии на Балканы в неолите отражает более раннее языковое состояние, причем мне неизвестны никакие доводы в пользу того, что основная часть этих мигрантов были носителями именно раннеиндоевропейского (т.е. индо-уральского?) языка. Тут есть и другие претенденты, скажем, носители баскско-северокавказского праязыка.
На мой взгляд, исследования, подобные рецензируемой статье, на данном этапе интереснее всего опытом применения в исторической лингвистике методов из смежных наук, например, биологии. Говорить же, что проблема праиндоевропейской прародины, ее датировки или хотя бы построения генеалогического древа индоевропейских языков закрыта, пока нельзя.