Нашёл лист
У меня на столе нашёлся пожелтевший, исписанный карандашом лист. Вспоминаю, что он попал ко мне в Чистый четверг этого года. Я пришёл в тот день в храм загодя, но исповедующихся было уже много. Кажется, был короткий перерыв в службе, когда это случилось. Отчётливо помню, что некоторые стали роптать на такое количество желающих.
Моя очередь уже подходила к исповедальному аналою. Сейчас случившееся кажется мне особенным, а тогда мне показалось в порядке вещей, что кто-то подошёл ко мне извиниться. Я запомнил, что как раз вырывал из тетради свою заготовку к исповеди. Уж не знаю как, но в моих руках вместе с тетрадным оказался и этот крупный, не разлинееный лист.
Мне некогда было читать чью-то записку в храме. Очередь приближалась к аналою, и я заметил, как идущий исповедоваться разворачивается и на три стороны просит у всех прощения. Меня взяло беспокойство, потому что я никогда так ещё не делал, и я отложил чтение на потом, - рукописный текст показался длинным и не привлёк моего внимания. Сознаюсь, сейчас я вижу в этом своё безразличие.
Я стараюсь вспомнить, что же это был за человек. Могу только сказать, что я почувствовал неприятное родство с ним. Какая-то была в нём черта, показавшаяся мне отталкивающей и знакомой одновременно. В нём ещё не угасла внутренняя борьба, когда он подошёл ко мне, и я почувствовал, что борьба эта не прекращалась в нём долгие месяцы, а может и годы.
На листике, который он мне дал, оказался рассказ, точнее, рукописная зарисовка. Может быть, я уже читал её, но почему-то только сейчас осознал свои впечатления: каждый, и даже я, может пережить или переживал что-нибудь подобное.
Однако, грусть моих личных воспоминаний смешалась тогда с праздником Пасхи. Даже сейчас, когда я вспоминал об обстоятельствах, связанных с этим рассказом, я вспомнил как наяву и огоньки свечей в темноте, радостно стекающихся в канун Праздника к храму.
Я немного подправлю рассказ стилистически, ведь он во многом и обо мне. Постараюсь, конечно, делать это по необходимости. Написано всё это карандашом, многое перечёркнуто и исправлено. Заголовка нет, вряд ли это писалось для чужих глаз.
Морозное январское утро, и проникающий сквозь большое окно моей комнаты солнечный свет поначалу лишь сулил мне хорошее настроение при выполнении домашних дел. Однако надолго забытый в одном из слотов проигрывателя компакт-диск ожил и заиграл, переведя стрелки времени на пол-года назад, в лето.
Я вспомнил одну из стран нашего летнего маршрута и эту песню на испанском, звучавшую тогда в радиоприёмнике снятого напрокат автомобиля. В тот день, когда мы перевалили Пиренеи и достигли поворотной точки нашего маршрута, - Барселону, - эта песня звучала в эфире несколько раз.
И сам летний отпуск на календаре наших отношений, как тот полный радости и впечатлений день, был поворотным и, кажется, уже тогда содержал в себе грусть нашего с ней расставания осенью.
В отпуске не всё шло как задуманно, но несколько записей на диктофон я всё же записал. Их приятно слушать особенно сейчас, когда её смех на фоне волн больше не вызывает приливов грусти, отчего отчётливее ощущаешь, что в тот момент, да и сейчас, ты - самый счастливый человек, потому что смех этот был для тебя.
Даты нет. Если бы не какое-то малообъяснимое чувство долга, вряд ли бы стоило это публиковать. Чувствую определённую связь текста не только со мной одним, и есть желание поблагодарить Бога.
Моя очередь уже подходила к исповедальному аналою. Сейчас случившееся кажется мне особенным, а тогда мне показалось в порядке вещей, что кто-то подошёл ко мне извиниться. Я запомнил, что как раз вырывал из тетради свою заготовку к исповеди. Уж не знаю как, но в моих руках вместе с тетрадным оказался и этот крупный, не разлинееный лист.
Мне некогда было читать чью-то записку в храме. Очередь приближалась к аналою, и я заметил, как идущий исповедоваться разворачивается и на три стороны просит у всех прощения. Меня взяло беспокойство, потому что я никогда так ещё не делал, и я отложил чтение на потом, - рукописный текст показался длинным и не привлёк моего внимания. Сознаюсь, сейчас я вижу в этом своё безразличие.
Я стараюсь вспомнить, что же это был за человек. Могу только сказать, что я почувствовал неприятное родство с ним. Какая-то была в нём черта, показавшаяся мне отталкивающей и знакомой одновременно. В нём ещё не угасла внутренняя борьба, когда он подошёл ко мне, и я почувствовал, что борьба эта не прекращалась в нём долгие месяцы, а может и годы.
На листике, который он мне дал, оказался рассказ, точнее, рукописная зарисовка. Может быть, я уже читал её, но почему-то только сейчас осознал свои впечатления: каждый, и даже я, может пережить или переживал что-нибудь подобное.
Однако, грусть моих личных воспоминаний смешалась тогда с праздником Пасхи. Даже сейчас, когда я вспоминал об обстоятельствах, связанных с этим рассказом, я вспомнил как наяву и огоньки свечей в темноте, радостно стекающихся в канун Праздника к храму.
Я немного подправлю рассказ стилистически, ведь он во многом и обо мне. Постараюсь, конечно, делать это по необходимости. Написано всё это карандашом, многое перечёркнуто и исправлено. Заголовка нет, вряд ли это писалось для чужих глаз.
Морозное январское утро, и проникающий сквозь большое окно моей комнаты солнечный свет поначалу лишь сулил мне хорошее настроение при выполнении домашних дел. Однако надолго забытый в одном из слотов проигрывателя компакт-диск ожил и заиграл, переведя стрелки времени на пол-года назад, в лето.
Я вспомнил одну из стран нашего летнего маршрута и эту песню на испанском, звучавшую тогда в радиоприёмнике снятого напрокат автомобиля. В тот день, когда мы перевалили Пиренеи и достигли поворотной точки нашего маршрута, - Барселону, - эта песня звучала в эфире несколько раз.
И сам летний отпуск на календаре наших отношений, как тот полный радости и впечатлений день, был поворотным и, кажется, уже тогда содержал в себе грусть нашего с ней расставания осенью.
В отпуске не всё шло как задуманно, но несколько записей на диктофон я всё же записал. Их приятно слушать особенно сейчас, когда её смех на фоне волн больше не вызывает приливов грусти, отчего отчётливее ощущаешь, что в тот момент, да и сейчас, ты - самый счастливый человек, потому что смех этот был для тебя.
Даты нет. Если бы не какое-то малообъяснимое чувство долга, вряд ли бы стоило это публиковать. Чувствую определённую связь текста не только со мной одним, и есть желание поблагодарить Бога.