Некоторые отвлеченные рассуждения о том, что же производит капитализм
Разделение классов и классовая функция буржуазии
Я хотел бы начать с возражения тов. smirnoff_v, который в своем недавнем очень полезном материале высказал мысль о том, что классовость общества носит функцию разделения абстрактного от всеобщего труда, и что капиталист, низводя рабочих до части машины, выполняющих рутинные исполнительские функции, вынужден (и одновременно получает возможность) брать на себя функции всеобщего труда - функции, организующие этот процесс.
Дело в том, что кроме вышеописанного разделения труда есть и другая форма - общественного разделения труда. «Разделение труда становится действительным разделением, - пишет Маркс, - лишь с того момента, когда появляется разделение материального и духовного труда». Или в другом месте речь идет о том же: «Как в самой природе голова и руки принадлежат одному и тому же организму, так и в процессе труда соединяются умственный и физический труд. Впоследствии они разъединяются и доходят до враждебной противоположности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 516)
Именно эта форма разделения труда порождает классовое деление и вместе с ним делает классы необходимыми. Классы необходимы, потому что на определенной стадии развития производительных сил и соответственно разделения труда нужна форма связи рук и головы, связи физического с умственным, организующим и управляющим. Это форма, называемая нами эксплуатацией, ибо посредством эксплуатации господствующие классы присваивают, организуют и направляют труд рабочих масс. Эксплуатация, есть пускай дрянной и несправедливый, но на определенном этапе истории необходимый инструмент, без которого невозможен прогресс и развитое материально-духовное производство. Эксплуатация наряду с обменом придает частному труду общественный характер. Отличие их в том, что если обмен в первую очередь рождается из честно-профессионального разделения труда, то эксплуатация из разделения материального и духовного труда.
Я смотрю на эту ситуацию несколько по-другому. Хотя организаторские функции капиталиста на определенном этапе имели место, я бы не стал сводить классовый характер общественных отношений к функции обеспечения всеобщего труда по следующим соображениям. Если бы классовое разделение общества действительно служило этой цели, то оно бы носила черты, определяемые именно этой задачей, в то время как фактически формы эксплуатации и классового деления в своем развитии отражают совершенно другие свойства производственных отношений.
Я занимаю следующую позицию: классовое деление служило инструментом стихийной самоорганизации процесса экономического развития производительных сил. Как я уже писал, по мере развития производительных сил роль производственных факторов существенно меняется: на первом этапе такой фактор только один - труд; на втором этапе на первое место выходят природные ресурсы, конкретно земля; потом - средства производства, т.е. накопленный в них труд, т.е. капитал.
На каждом этапе социально-экономической формации перед обществом встают две задачи: одна частная - обеспечить воспроизводство труда, одна глобальная - обеспечить экономический рост. Для экономического роста обществу требуется часть вложенного труда изымать из процесса воспроизводства и пускать на привлечение в систему дополнительных средств повышения мощности системы, т.е. на освоение земли и потом на накопление в форме средств производства. Однако до осознания обществом законов своего экономического развития необходим механизм, который будет обеспечивать это изъятие в стихийных условиях, то есть институт.
Собственно классовое деление является таким механизмом: часть людей становятся «обладателями» наиболее на данном этапе критичного для экономического развития фактора. Их собственное воспроизводство попадает в зависимость от воспроизводства этого фактора, и таким образом они становятся носителями исторических «интересов» этого фактора, его «персонализацией». Так как принуждение к избыточному с точки зрения воспроизводства труду идет против воли трудящихся экономических агентов, то этот класс занимает господствующее положение, получает монополию на насилие, чтобы реализовывать свою функцию эксплуатации. Капиталист на определенном историческом этапе нужен не потому, что он может не работать и «организовывать», а потому, что он персонализирует накопление - защищает и воплощает интересы роста капитала, то есть роста доли накопленного труда в средствах производства.
Собственно в этом и есть разница между социально-экономической формацией и социализмом: в первой процесс идет стихийно, и необходимо, чтобы часть экономических агентов непосредственно связывала свои личные интересы с интересами, противными личным интересам большинства, то есть становилась господствующем классом (можно, конечно, сказать, что через это они служат всему обществу целиком, то есть выполняют функции всеобщего труда). Во второй этот процесс происходит в управляемом режиме, сознательно, исходя из знаний о законах экономического развития, соответственно может быть реализован на бесклассовом базисе.
На мой взгляд, задачи общественного труда на протяжении всей истории остаются в зачаточном, неразвитом состоянии, проявляются спонтанно, не получают никакого классового выражения (хотя, конечно, процветают они именно в сотрудничестве с господствующим классом), и капитализм этой задачи не решает, хотя готовит для нее почву.
Почему капитализм
Вернемся ненадолго к капитализму. Глядя на буржуазную революцию, можно увидеть, что капитализм воплощает в себе отрицание многих черт феодального общества, имеющее общую направленность. Капиталистический этап социально-экономической формации выполняет конкретную задачу: накопление труда в средствах производства, и потому подчиняет ей все стороны общественных отношений. В чем это выражается?
Во-первых, для накопления труда необходимо наиболее полное отчуждение прибавочного труда. Это требует наиболее точной системы оценки необходимого для воспроизводства рабочей силы доли труда - то есть сравнимости итоговой стоимости продукта труда со стоимостью воспроизводства рабочей силы. Такую оценку и сравнение может производить только рынок, где субъективная оценка будет нивелирована массовым характером взаимодействий.
Для создания рынка требуется, чтобы разные продукты труда был сопоставимы, и потому труд должен становиться все более абстрактным, однородным. Таким образом, из самого содержания труда, а за ним и из общественных экономических процессов максимально исключается осознанное, человеческое начало. Провозглашается верховенство абстрактных, не подчиненных человеку феноменов: главенство закона над властью, концепция естественных прав личности, универсализм и объективность законов природы (включая экономические), идея автономного баланса трех ветвей власти…
Во-вторых, накопленный труд должен идти на инвестиции, а не на личное потребление капиталиста. Для этого требуется, чтобы воля капиталиста был жестко подчинена воле капитала, то есть власть капиталиста должна также стихийно ограничиваться - эту функцию выполняет рынок капитала. Но рынки необходимо защищать от разрушения личным произволом отдельных лиц, которые могут нарушать их работу к своей выгоде через политические инструменты. Для этого появляются процедуры ограничения политической власти: демократические процедуры, обеспечивающие взаимоограничение элит в процессе их политической конкуренции (конечно, без какой-либо потери господствующим классом реальной власти).
В итоге формируется система, защищающая экономические процессы от субъективизма всех участников. Иными словами, буржуазная революция максимально освобождает стихийный рыночный процесс накопления прибавочной стоимости в средствах производства от влияния человеческого фактора. Производственные отношения освобождаются от сознательного участия человека, а человек отстраняется от выстраивания производственных отношений.
Путь и развитие капитализма
Капитализм переводит общество в состояние максимального саморегулирования, в состояние стихийного развития. Это развитие имеет определенное направление. Давайте попробуем проследить эту цепь.
Товарность продуктов труда требует его однородности и измеримости. Весь вложенный конкретный труд должен быть максимально отчужден и абстрактен, сведен к единой универсальной субстанции жизненного времени работника. Это достигается в процессе роста уровня разделения труда: выделение технологических операций позволяет свести труд к простому рутинному исполнению операций. Тем самым открывается простор для специализации, то есть для совершенствования каждой отдельной операции, а также к механизации, которая связана с ростом капиталовооруженности труда.
Разделение труда растет не только внутри отдельного производственного процесса, развивается специализация самого капитала. Компании в разных отраслях специализируются на своих технологических цепочках, а сами технологические цепочки выходят за рамки стран. Повышается международное разделение труда, опирающееся на естественные преимущества разных стран и на неоднородность развития капиталистических отношений.
В процессе конкуренции происходит концентрация капитала, которая ведет к монополизации. Однако вместо вертикальной и горизонтальной интеграции, вместо ожидаемого появления мегакорпораций, производящих все и вся на международном уровне и конкурирующих между собой до полного слияния, мы наблюдаем несколько другой эффект. Вместо объединения вокруг каждой технологической цепочки капитал начинает специализироваться на отдельных ее частях, и монополизировать узкие ниши.
Специализация и монополизация порождают явление аутсорсинга, когда в каждой области образуется высокоспециализированные компании, ориентированные на монопольное исполнение одной функции, встроенной в разные технологические цепочки. Это можно сравнить с эволюционным процессом, в результате которого образуется не один «оптимальный» вид, заселяющий всю планету, а экосистема специализированных в своей экологической нише видов.
В результате экономика из однородной системы конкурирующих агентов стремится превратиться в кооперативную систему специализированных монополий. Это дает некоторые побочные эффекты.
Во-первых, увеличивается количество связей между агентами экономики. Во-вторых, растет взаимозависимость частей. В-третьих, ввиду специализации, а значит уникальности агентов, нарушается сравнительная функция рыка: каждая компания получает возможность извлекать прибыль из своей небольшой монополистической власти. Иначе говоря, стихийность поведения экономики медленно, но верно перерастает в системность!
Какими проблемами это грозит? Отказывают механизмы саморегуляции, основанные на сравнимости и конкуренции. Конкуренция возможна внутри отрасли, между фирмами, которые с разной степенью эффективности исполняют одну и ту же функции. Но печени тяжело конкурировать с сердцем, так как печень без сердца работать не может. Конфликт из соревновательного превращается в распределительный. В результате рынок перестает самостоятельно фильтровать неэффективное поведение агентов.
С другой стороны, в связи с высокой взаимозависимостью при росте количества и скорости коммуникаций растет волатильность: изменения в одной части быстро сказываются на работе других частей. Случайные события расходятся по системе волнами, которые интерферируют и приводят к локальным экономическим коллапсам. Быстрый переток капитала может мгновенно надуть «пузырь» в одной отрасли и обескровить другую.
Существенно растут риски системы. В разделенном переборками танкере наклон не приведет к катастрофе, но при отсутствии переборок легкий наклон может привести к опрокидыванию и разрушению. Коллапс в любой одной стране может парализовать всю мировую экономическую систему, если эта страна выполняла критическую специализированную функцию.
Все это вместе приводит к снижению управляемости экономики: стихийное саморегулирование перестает с ней справляться. И тут встает вопрос, чем можно заменить это стихийное саморегулирование?
Отсутствие чего производит капитализм
Итак, продуктом стихийных сил капиталистического роста выступает сложность. Капитализм создал открытый, прозрачный, взаимосвязанный, взаимозависимый мир, но существовать в этом мире он не может.
Капитализм осуществляет доведение труда до абстрактного абсолюта, до предельной рутины. В этой рутине труд максимально отчужден - человеку не надо понимать, что он делает. Это открывает возможность для полной автоматизации такого труда. Иными словами, капитализм выделяет абстрактный труд, чтобы его потом уничтожить. А где же оказывается человек?
Человек, занимавший абстрактным трудом, оказывается наедине с созданной капитализмом сложностью. Он оказывается в системном мире, где все системы из огромного числа самостоятельных элементов взаимодействуют и зависят друг от друга, в мире на грани коллапса управляемости. А человек только научился исполнять, не задумываясь, зачем и как оно работает.
Таким образом, оказывается, что на самом деле капитализм производит дефицит понимания. А это значит - спрос на смыслы.
Наследие капитализма - системный мир - нуждается в осознанном управлении на основе понимания. Самым большим спросом станет спрос на управление системами, и значит - на понимание их работы.
Когда я говорю о дефиците смысла, я не имею в виду просто данные о работе системы, не информацию и даже не знания. Нет, данные - это всего лишь отраженные в знаковой системе явления; информация - это выявленные в этих данных различия, свойства и закономерности; знания - это выведенный из информации «концентрат», это информация, свернутая в форму законов, правил поведения действительности, применимый за рамками собранных данных. Но тут речь идет о следующей ступени - о смыслах, то есть о знаниях, которые адаптированы к человеку в широком и узком смысле. В широком - гармонично встроены в общую систему знаний, в культурный контекст и обогатившие его; в узком - выражены в такой форме, которая допускает их потребление отдельным человеком, встраивание в его персональную субъективную копию общественной культуры, то есть их понимание.
Системы и смысловые формы
Задачей следующего этапа в развитии человечества неизбежно станет преодоление этого дефицита смысла. Это не случайная, а закономерная проблема - рост сложности антропосферы рано или поздно был обязан превзойти сначала индивидуальные способности мозга животного по его осмыслению (что было преодолено через появление культуры, то есть системы коллективного понимания, осуществляющего сжатое отражения реальности), а дальше - его индивидуальные способности к усвоению созданной ноосферы.
Сегодня системы, результат деятельности которых не ограничивается единичными людьми, пронизывают все общество. Разве что в парикмахерской еще можно получить индивидуальную стрижку (хотя…), но все остальные системы уже имеют в качестве объекта деятельности не единичного индивида, а общество. Здравоохранение не лечит болезни, а заботится о здоровье людей, и для этого требует системных мер: влияния на образ жизни, на культурные коды, на производство питания. Правопорядок не ловит преступников, а обеспечивает безопасность жизнедеятельности. Экономика не производит товары, а обеспечивает рост экономического благосостояния. Наука, искусство, политика, наконец, сама ойкумена как обжитое человечеством пространство - все это системы, к которым человек все больше подключается на глобальном уровне, и сложность каждой из которых превышает возможности саморегуляции этих систем и все больше требует их переосмысления.
На всем протяжении истории человечество постепенно меняло инструменты осмысления систем. Сначала отражение систем в культуре носило одушевленный (анималистический или теисткий) характер: поведение систем рассматривалось на основе поведенческих моделей, описываемых традициями и мифами. После отражение смыслов было перенесено в плоскость «загружаемых программ» в форме культурных произведений, преимущественно текстов: читая роман или диссертацию, субъект на основе проекции на себя чужого опыта воссоздавал у себя в голове отражение некоторого явления, его персональную копию, и таким образом оно обретало для него смысл.
Однако сегодня статичных проекций для понимания систем высокой сложности становится недостаточно. Единственным способом понимания этих систем становится их коллективное понимание в динамике. Вместо потребления статичных проекций, которые сможет освоить один человек, требуются динамические интерактивные модели, независимо от единичных людей воспроизводящие существенные отношения внутри систем. Такие модели, с одной стороны, позволяют работать с ними коллективно без разрыва единого смыслового пространства, а с другой стороны, позволяют реализовать опережающее управление - моделирование последствий потенциальных решений.
Спрос на такие модели появляется одновременно во всех областях человеческой жизни: история на интерактивных картах, наука в интерактивных моделях, география на виртуальном глобусе, искусство в интерактивных играх и даже знаменитая модель экономики целой страны. Понимание из формулирования гипотез превращается в процесс выделения существенного и воплощения в таких моделях, а потом соотнесения этих моделей с реальностью, проверки практикой. Можно сказать, человечество начинает производить коллективное, а не персональное понимание: даже если созданная модель целиком не может быть усвоена ни одним человеком в отдельности, работоспособность и предсказательная сила такой модели дает основание сказать, что человечество «поняло» описываемый ей феномен.
В поисках когнитариата
Таким образом, основным продуктом капитализма стал дефицит смыслов, но сам же капитализм подготовил условия для его преодоления. Автоматизация, которая уничтожит абстрактный труд, освободит человечества для нового вида деятельности - смыслообразования.
Этот труд не будет однороден, он уже и сейчас представляется неоднородным. В когнитариат, в этот не-класс, сейчас каждый записывают свое наполнение: один включает туда всех работников творческих профессий, от стилиста до ученого, другой записывает «служителей человека» - учителей и врачей, третий готов причислить банкиров, менеджеров и чиновников, четвертый хочет опираться только на инженеров, как связанных с материальным производством, пятый же требует отделить рыночно-направленную «креативность» от деятелей всеобщего труда.
Если подойти к этому вопросу со стороны производства смыслов как динамического моделирования сложных систем общественной и физической реальности, то можно предсказать необходимость в нескольких группах профессий.
Первая группа - это производители смыслов. Это те люди, которые открывают новые знания и дополняют, расширяют смысловые модели человечества. Это ученые, исследующие законы вселенной, деятели искусства, исследующие культуру, первооткрыватели, исследующее ойкумену, философы, исследующие исследование. В некотором роде сюда можно включить предпринимателей, исследующих организационные формы (не в их капиталистической роли).
Вторая группа - это системщики. Это те люди, которые обеспечивают внутреннюю работу систем, воплощающих смысловые модели. Труд этих людей направлен на работу глобальных моделей, и в этом отношении он также уникален и также потребляется всем обществом целиком, а не какой-то его частью. Это тоже творческий, интеллектуальный труд: он произрастает из постоянного столкновения систем с неизвестным, из их приложения к уникальным конкретным условиям и ситуациям, но, самое главное - из их постоянного роста, обучения и развития. Эта работа падает на плечи инженеров (в отношении физических моделей), программистов (в отношении программных моделей), экологов (в части моделей биосферы), руководителей (в отношении моделей сложности, инженерии усилителей и глушителей разнообразия), политиков (не в буржуазном понимании, а в отношении моделей интересов).
Наконец, есть еще и третья группа - гуманизаторы смыслов. Это те люди, которые обеспечивают усвоение моделей конкретными людьми, а точнее, создают условия для такого освоения. Это некоторый интерфейс между системой-моделью и человеком: промежуточное звено, которое путем проекции модели на свой персональный жизненный опыт создает «канал», по которому с моделью может общаться другой человек. Прежде всего, это учителя, которые связывают всеобщие и субъективные модели людей посредством процесса усвоения культуры; это врачи, связывающие деятельность общества с уникальным организмом человека; это дизайнеры, которые адаптируют динамические модели к ограниченным возможностям человеческого восприятия (обеспечивают эргономику); это судьи, которые связывают существующее общественное устройство с поступками отдельной личности с ее уникальным жизненным опытом.
Наверное, в каждой группе есть еще множество скрытых или пограничных профессий, я выделил только самые яркие примеры. Но ни одна из этих групп она не может быть автоматизирована, она требует человека, его собственного человеческого понимания, проекции знаний на его человеческий жизненный опыт: в первом случае, чтобы расширить смысловое поле человечества; во втором случае, чтобы увязать его в единое целое; в третьем, чтобы обеспечить человеческое понимание.
Возможно, со временем эти три направления будут работать в очень тесной связи или даже сольются в рамках одной профессии, так как нельзя вести успешную работу в любом из них изолировано от других. Но, может быть, этого и не произойдет: первая группа будет служить еще неизвестному, вторая - служить моделям, то есть известному; третья - служить человеку как потребителю и производителю известного. Но это уже будут противоречия совершенно иной формации.
В качестве небольшого заключения: можно ли представить, на что все это будет похоже? Пожалуй, сегодня из всех феноменов я бы особо выделил феномен компьютерных игр, так как именно в них воплощается наиболее гармоничная интеграция динамических моделей. Во-первых, они коллективны и реализуют не пассивную, а активную форму потребления, то есть открывают возможности для почти неограниченного совместного творчества, причем не только в процессе самой игры, но и в области ее развития, где многие авторы активно сотрудничают с игроками. Во-вторых, в их динамической интерактивной виртуальности моделируется целый комплекс смыслов: физические модели, экономические модели, социальные модели, а также культурные - они не самодостаточны, они плотно встроены в культурный контекст. Наконец, они подняли на совершенно новый уровень эргономику как адаптацию к человеческим возможностям усвоения, о чем говорит массовое заимствование именно игровых технологий в процессах геймификации разных областей человеческой жизни. И поэтому я предполагаю, что все больше сторон нашей жизни будут напоминать компьютерную игру - освоение космоса, научная деятельность и даже искусство будет все сильнее приближаться к ним и одновременно - друг к другу.
Я хотел бы начать с возражения тов. smirnoff_v, который в своем недавнем очень полезном материале высказал мысль о том, что классовость общества носит функцию разделения абстрактного от всеобщего труда, и что капиталист, низводя рабочих до части машины, выполняющих рутинные исполнительские функции, вынужден (и одновременно получает возможность) брать на себя функции всеобщего труда - функции, организующие этот процесс.
Дело в том, что кроме вышеописанного разделения труда есть и другая форма - общественного разделения труда. «Разделение труда становится действительным разделением, - пишет Маркс, - лишь с того момента, когда появляется разделение материального и духовного труда». Или в другом месте речь идет о том же: «Как в самой природе голова и руки принадлежат одному и тому же организму, так и в процессе труда соединяются умственный и физический труд. Впоследствии они разъединяются и доходят до враждебной противоположности» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 516)
Именно эта форма разделения труда порождает классовое деление и вместе с ним делает классы необходимыми. Классы необходимы, потому что на определенной стадии развития производительных сил и соответственно разделения труда нужна форма связи рук и головы, связи физического с умственным, организующим и управляющим. Это форма, называемая нами эксплуатацией, ибо посредством эксплуатации господствующие классы присваивают, организуют и направляют труд рабочих масс. Эксплуатация, есть пускай дрянной и несправедливый, но на определенном этапе истории необходимый инструмент, без которого невозможен прогресс и развитое материально-духовное производство. Эксплуатация наряду с обменом придает частному труду общественный характер. Отличие их в том, что если обмен в первую очередь рождается из честно-профессионального разделения труда, то эксплуатация из разделения материального и духовного труда.
Я смотрю на эту ситуацию несколько по-другому. Хотя организаторские функции капиталиста на определенном этапе имели место, я бы не стал сводить классовый характер общественных отношений к функции обеспечения всеобщего труда по следующим соображениям. Если бы классовое разделение общества действительно служило этой цели, то оно бы носила черты, определяемые именно этой задачей, в то время как фактически формы эксплуатации и классового деления в своем развитии отражают совершенно другие свойства производственных отношений.
Я занимаю следующую позицию: классовое деление служило инструментом стихийной самоорганизации процесса экономического развития производительных сил. Как я уже писал, по мере развития производительных сил роль производственных факторов существенно меняется: на первом этапе такой фактор только один - труд; на втором этапе на первое место выходят природные ресурсы, конкретно земля; потом - средства производства, т.е. накопленный в них труд, т.е. капитал.
На каждом этапе социально-экономической формации перед обществом встают две задачи: одна частная - обеспечить воспроизводство труда, одна глобальная - обеспечить экономический рост. Для экономического роста обществу требуется часть вложенного труда изымать из процесса воспроизводства и пускать на привлечение в систему дополнительных средств повышения мощности системы, т.е. на освоение земли и потом на накопление в форме средств производства. Однако до осознания обществом законов своего экономического развития необходим механизм, который будет обеспечивать это изъятие в стихийных условиях, то есть институт.
Собственно классовое деление является таким механизмом: часть людей становятся «обладателями» наиболее на данном этапе критичного для экономического развития фактора. Их собственное воспроизводство попадает в зависимость от воспроизводства этого фактора, и таким образом они становятся носителями исторических «интересов» этого фактора, его «персонализацией». Так как принуждение к избыточному с точки зрения воспроизводства труду идет против воли трудящихся экономических агентов, то этот класс занимает господствующее положение, получает монополию на насилие, чтобы реализовывать свою функцию эксплуатации. Капиталист на определенном историческом этапе нужен не потому, что он может не работать и «организовывать», а потому, что он персонализирует накопление - защищает и воплощает интересы роста капитала, то есть роста доли накопленного труда в средствах производства.
Собственно в этом и есть разница между социально-экономической формацией и социализмом: в первой процесс идет стихийно, и необходимо, чтобы часть экономических агентов непосредственно связывала свои личные интересы с интересами, противными личным интересам большинства, то есть становилась господствующем классом (можно, конечно, сказать, что через это они служат всему обществу целиком, то есть выполняют функции всеобщего труда). Во второй этот процесс происходит в управляемом режиме, сознательно, исходя из знаний о законах экономического развития, соответственно может быть реализован на бесклассовом базисе.
На мой взгляд, задачи общественного труда на протяжении всей истории остаются в зачаточном, неразвитом состоянии, проявляются спонтанно, не получают никакого классового выражения (хотя, конечно, процветают они именно в сотрудничестве с господствующим классом), и капитализм этой задачи не решает, хотя готовит для нее почву.
Почему капитализм
Вернемся ненадолго к капитализму. Глядя на буржуазную революцию, можно увидеть, что капитализм воплощает в себе отрицание многих черт феодального общества, имеющее общую направленность. Капиталистический этап социально-экономической формации выполняет конкретную задачу: накопление труда в средствах производства, и потому подчиняет ей все стороны общественных отношений. В чем это выражается?
Во-первых, для накопления труда необходимо наиболее полное отчуждение прибавочного труда. Это требует наиболее точной системы оценки необходимого для воспроизводства рабочей силы доли труда - то есть сравнимости итоговой стоимости продукта труда со стоимостью воспроизводства рабочей силы. Такую оценку и сравнение может производить только рынок, где субъективная оценка будет нивелирована массовым характером взаимодействий.
Для создания рынка требуется, чтобы разные продукты труда был сопоставимы, и потому труд должен становиться все более абстрактным, однородным. Таким образом, из самого содержания труда, а за ним и из общественных экономических процессов максимально исключается осознанное, человеческое начало. Провозглашается верховенство абстрактных, не подчиненных человеку феноменов: главенство закона над властью, концепция естественных прав личности, универсализм и объективность законов природы (включая экономические), идея автономного баланса трех ветвей власти…
Во-вторых, накопленный труд должен идти на инвестиции, а не на личное потребление капиталиста. Для этого требуется, чтобы воля капиталиста был жестко подчинена воле капитала, то есть власть капиталиста должна также стихийно ограничиваться - эту функцию выполняет рынок капитала. Но рынки необходимо защищать от разрушения личным произволом отдельных лиц, которые могут нарушать их работу к своей выгоде через политические инструменты. Для этого появляются процедуры ограничения политической власти: демократические процедуры, обеспечивающие взаимоограничение элит в процессе их политической конкуренции (конечно, без какой-либо потери господствующим классом реальной власти).
В итоге формируется система, защищающая экономические процессы от субъективизма всех участников. Иными словами, буржуазная революция максимально освобождает стихийный рыночный процесс накопления прибавочной стоимости в средствах производства от влияния человеческого фактора. Производственные отношения освобождаются от сознательного участия человека, а человек отстраняется от выстраивания производственных отношений.
Путь и развитие капитализма
Капитализм переводит общество в состояние максимального саморегулирования, в состояние стихийного развития. Это развитие имеет определенное направление. Давайте попробуем проследить эту цепь.
Товарность продуктов труда требует его однородности и измеримости. Весь вложенный конкретный труд должен быть максимально отчужден и абстрактен, сведен к единой универсальной субстанции жизненного времени работника. Это достигается в процессе роста уровня разделения труда: выделение технологических операций позволяет свести труд к простому рутинному исполнению операций. Тем самым открывается простор для специализации, то есть для совершенствования каждой отдельной операции, а также к механизации, которая связана с ростом капиталовооруженности труда.
Разделение труда растет не только внутри отдельного производственного процесса, развивается специализация самого капитала. Компании в разных отраслях специализируются на своих технологических цепочках, а сами технологические цепочки выходят за рамки стран. Повышается международное разделение труда, опирающееся на естественные преимущества разных стран и на неоднородность развития капиталистических отношений.
В процессе конкуренции происходит концентрация капитала, которая ведет к монополизации. Однако вместо вертикальной и горизонтальной интеграции, вместо ожидаемого появления мегакорпораций, производящих все и вся на международном уровне и конкурирующих между собой до полного слияния, мы наблюдаем несколько другой эффект. Вместо объединения вокруг каждой технологической цепочки капитал начинает специализироваться на отдельных ее частях, и монополизировать узкие ниши.
Специализация и монополизация порождают явление аутсорсинга, когда в каждой области образуется высокоспециализированные компании, ориентированные на монопольное исполнение одной функции, встроенной в разные технологические цепочки. Это можно сравнить с эволюционным процессом, в результате которого образуется не один «оптимальный» вид, заселяющий всю планету, а экосистема специализированных в своей экологической нише видов.
В результате экономика из однородной системы конкурирующих агентов стремится превратиться в кооперативную систему специализированных монополий. Это дает некоторые побочные эффекты.
Во-первых, увеличивается количество связей между агентами экономики. Во-вторых, растет взаимозависимость частей. В-третьих, ввиду специализации, а значит уникальности агентов, нарушается сравнительная функция рыка: каждая компания получает возможность извлекать прибыль из своей небольшой монополистической власти. Иначе говоря, стихийность поведения экономики медленно, но верно перерастает в системность!
Какими проблемами это грозит? Отказывают механизмы саморегуляции, основанные на сравнимости и конкуренции. Конкуренция возможна внутри отрасли, между фирмами, которые с разной степенью эффективности исполняют одну и ту же функции. Но печени тяжело конкурировать с сердцем, так как печень без сердца работать не может. Конфликт из соревновательного превращается в распределительный. В результате рынок перестает самостоятельно фильтровать неэффективное поведение агентов.
С другой стороны, в связи с высокой взаимозависимостью при росте количества и скорости коммуникаций растет волатильность: изменения в одной части быстро сказываются на работе других частей. Случайные события расходятся по системе волнами, которые интерферируют и приводят к локальным экономическим коллапсам. Быстрый переток капитала может мгновенно надуть «пузырь» в одной отрасли и обескровить другую.
Существенно растут риски системы. В разделенном переборками танкере наклон не приведет к катастрофе, но при отсутствии переборок легкий наклон может привести к опрокидыванию и разрушению. Коллапс в любой одной стране может парализовать всю мировую экономическую систему, если эта страна выполняла критическую специализированную функцию.
Все это вместе приводит к снижению управляемости экономики: стихийное саморегулирование перестает с ней справляться. И тут встает вопрос, чем можно заменить это стихийное саморегулирование?
Отсутствие чего производит капитализм
Итак, продуктом стихийных сил капиталистического роста выступает сложность. Капитализм создал открытый, прозрачный, взаимосвязанный, взаимозависимый мир, но существовать в этом мире он не может.
Капитализм осуществляет доведение труда до абстрактного абсолюта, до предельной рутины. В этой рутине труд максимально отчужден - человеку не надо понимать, что он делает. Это открывает возможность для полной автоматизации такого труда. Иными словами, капитализм выделяет абстрактный труд, чтобы его потом уничтожить. А где же оказывается человек?
Человек, занимавший абстрактным трудом, оказывается наедине с созданной капитализмом сложностью. Он оказывается в системном мире, где все системы из огромного числа самостоятельных элементов взаимодействуют и зависят друг от друга, в мире на грани коллапса управляемости. А человек только научился исполнять, не задумываясь, зачем и как оно работает.
Таким образом, оказывается, что на самом деле капитализм производит дефицит понимания. А это значит - спрос на смыслы.
Наследие капитализма - системный мир - нуждается в осознанном управлении на основе понимания. Самым большим спросом станет спрос на управление системами, и значит - на понимание их работы.
Когда я говорю о дефиците смысла, я не имею в виду просто данные о работе системы, не информацию и даже не знания. Нет, данные - это всего лишь отраженные в знаковой системе явления; информация - это выявленные в этих данных различия, свойства и закономерности; знания - это выведенный из информации «концентрат», это информация, свернутая в форму законов, правил поведения действительности, применимый за рамками собранных данных. Но тут речь идет о следующей ступени - о смыслах, то есть о знаниях, которые адаптированы к человеку в широком и узком смысле. В широком - гармонично встроены в общую систему знаний, в культурный контекст и обогатившие его; в узком - выражены в такой форме, которая допускает их потребление отдельным человеком, встраивание в его персональную субъективную копию общественной культуры, то есть их понимание.
Системы и смысловые формы
Задачей следующего этапа в развитии человечества неизбежно станет преодоление этого дефицита смысла. Это не случайная, а закономерная проблема - рост сложности антропосферы рано или поздно был обязан превзойти сначала индивидуальные способности мозга животного по его осмыслению (что было преодолено через появление культуры, то есть системы коллективного понимания, осуществляющего сжатое отражения реальности), а дальше - его индивидуальные способности к усвоению созданной ноосферы.
Сегодня системы, результат деятельности которых не ограничивается единичными людьми, пронизывают все общество. Разве что в парикмахерской еще можно получить индивидуальную стрижку (хотя…), но все остальные системы уже имеют в качестве объекта деятельности не единичного индивида, а общество. Здравоохранение не лечит болезни, а заботится о здоровье людей, и для этого требует системных мер: влияния на образ жизни, на культурные коды, на производство питания. Правопорядок не ловит преступников, а обеспечивает безопасность жизнедеятельности. Экономика не производит товары, а обеспечивает рост экономического благосостояния. Наука, искусство, политика, наконец, сама ойкумена как обжитое человечеством пространство - все это системы, к которым человек все больше подключается на глобальном уровне, и сложность каждой из которых превышает возможности саморегуляции этих систем и все больше требует их переосмысления.
На всем протяжении истории человечество постепенно меняло инструменты осмысления систем. Сначала отражение систем в культуре носило одушевленный (анималистический или теисткий) характер: поведение систем рассматривалось на основе поведенческих моделей, описываемых традициями и мифами. После отражение смыслов было перенесено в плоскость «загружаемых программ» в форме культурных произведений, преимущественно текстов: читая роман или диссертацию, субъект на основе проекции на себя чужого опыта воссоздавал у себя в голове отражение некоторого явления, его персональную копию, и таким образом оно обретало для него смысл.
Однако сегодня статичных проекций для понимания систем высокой сложности становится недостаточно. Единственным способом понимания этих систем становится их коллективное понимание в динамике. Вместо потребления статичных проекций, которые сможет освоить один человек, требуются динамические интерактивные модели, независимо от единичных людей воспроизводящие существенные отношения внутри систем. Такие модели, с одной стороны, позволяют работать с ними коллективно без разрыва единого смыслового пространства, а с другой стороны, позволяют реализовать опережающее управление - моделирование последствий потенциальных решений.
Спрос на такие модели появляется одновременно во всех областях человеческой жизни: история на интерактивных картах, наука в интерактивных моделях, география на виртуальном глобусе, искусство в интерактивных играх и даже знаменитая модель экономики целой страны. Понимание из формулирования гипотез превращается в процесс выделения существенного и воплощения в таких моделях, а потом соотнесения этих моделей с реальностью, проверки практикой. Можно сказать, человечество начинает производить коллективное, а не персональное понимание: даже если созданная модель целиком не может быть усвоена ни одним человеком в отдельности, работоспособность и предсказательная сила такой модели дает основание сказать, что человечество «поняло» описываемый ей феномен.
В поисках когнитариата
Таким образом, основным продуктом капитализма стал дефицит смыслов, но сам же капитализм подготовил условия для его преодоления. Автоматизация, которая уничтожит абстрактный труд, освободит человечества для нового вида деятельности - смыслообразования.
Этот труд не будет однороден, он уже и сейчас представляется неоднородным. В когнитариат, в этот не-класс, сейчас каждый записывают свое наполнение: один включает туда всех работников творческих профессий, от стилиста до ученого, другой записывает «служителей человека» - учителей и врачей, третий готов причислить банкиров, менеджеров и чиновников, четвертый хочет опираться только на инженеров, как связанных с материальным производством, пятый же требует отделить рыночно-направленную «креативность» от деятелей всеобщего труда.
Если подойти к этому вопросу со стороны производства смыслов как динамического моделирования сложных систем общественной и физической реальности, то можно предсказать необходимость в нескольких группах профессий.
Первая группа - это производители смыслов. Это те люди, которые открывают новые знания и дополняют, расширяют смысловые модели человечества. Это ученые, исследующие законы вселенной, деятели искусства, исследующие культуру, первооткрыватели, исследующее ойкумену, философы, исследующие исследование. В некотором роде сюда можно включить предпринимателей, исследующих организационные формы (не в их капиталистической роли).
Вторая группа - это системщики. Это те люди, которые обеспечивают внутреннюю работу систем, воплощающих смысловые модели. Труд этих людей направлен на работу глобальных моделей, и в этом отношении он также уникален и также потребляется всем обществом целиком, а не какой-то его частью. Это тоже творческий, интеллектуальный труд: он произрастает из постоянного столкновения систем с неизвестным, из их приложения к уникальным конкретным условиям и ситуациям, но, самое главное - из их постоянного роста, обучения и развития. Эта работа падает на плечи инженеров (в отношении физических моделей), программистов (в отношении программных моделей), экологов (в части моделей биосферы), руководителей (в отношении моделей сложности, инженерии усилителей и глушителей разнообразия), политиков (не в буржуазном понимании, а в отношении моделей интересов).
Наконец, есть еще и третья группа - гуманизаторы смыслов. Это те люди, которые обеспечивают усвоение моделей конкретными людьми, а точнее, создают условия для такого освоения. Это некоторый интерфейс между системой-моделью и человеком: промежуточное звено, которое путем проекции модели на свой персональный жизненный опыт создает «канал», по которому с моделью может общаться другой человек. Прежде всего, это учителя, которые связывают всеобщие и субъективные модели людей посредством процесса усвоения культуры; это врачи, связывающие деятельность общества с уникальным организмом человека; это дизайнеры, которые адаптируют динамические модели к ограниченным возможностям человеческого восприятия (обеспечивают эргономику); это судьи, которые связывают существующее общественное устройство с поступками отдельной личности с ее уникальным жизненным опытом.
Наверное, в каждой группе есть еще множество скрытых или пограничных профессий, я выделил только самые яркие примеры. Но ни одна из этих групп она не может быть автоматизирована, она требует человека, его собственного человеческого понимания, проекции знаний на его человеческий жизненный опыт: в первом случае, чтобы расширить смысловое поле человечества; во втором случае, чтобы увязать его в единое целое; в третьем, чтобы обеспечить человеческое понимание.
Возможно, со временем эти три направления будут работать в очень тесной связи или даже сольются в рамках одной профессии, так как нельзя вести успешную работу в любом из них изолировано от других. Но, может быть, этого и не произойдет: первая группа будет служить еще неизвестному, вторая - служить моделям, то есть известному; третья - служить человеку как потребителю и производителю известного. Но это уже будут противоречия совершенно иной формации.
В качестве небольшого заключения: можно ли представить, на что все это будет похоже? Пожалуй, сегодня из всех феноменов я бы особо выделил феномен компьютерных игр, так как именно в них воплощается наиболее гармоничная интеграция динамических моделей. Во-первых, они коллективны и реализуют не пассивную, а активную форму потребления, то есть открывают возможности для почти неограниченного совместного творчества, причем не только в процессе самой игры, но и в области ее развития, где многие авторы активно сотрудничают с игроками. Во-вторых, в их динамической интерактивной виртуальности моделируется целый комплекс смыслов: физические модели, экономические модели, социальные модели, а также культурные - они не самодостаточны, они плотно встроены в культурный контекст. Наконец, они подняли на совершенно новый уровень эргономику как адаптацию к человеческим возможностям усвоения, о чем говорит массовое заимствование именно игровых технологий в процессах геймификации разных областей человеческой жизни. И поэтому я предполагаю, что все больше сторон нашей жизни будут напоминать компьютерную игру - освоение космоса, научная деятельность и даже искусство будет все сильнее приближаться к ним и одновременно - друг к другу.