«Эта страна мертва!»
Оригинал взят у vlad_dolohov в «Эта страна мертва!»
Если москвичей испортил квартирный вопрос, то писателей - дачный.
Сидим с Евтушенко в коридоре, дожидаясь своей очереди к большому начальнику.
Евгений Александрович буквально страдал оттого, что никто из просителей, уткнувшихся в бумаги, не узнаёт и не замечает его, всенародного. Отчаявшись, он наклонился к девушке, строчившей рядом заявление, и спросил с интимной игривостью:
- Голубушка, назовите мне выдающегося русского поэта, родившегося на станции Зима!
Она нехотя оторвалась от писанины, глянула на пожилого приставалу, как на расконвоированного сумасшедшего, и сурово попросила не отвлекать её от дела глупыми вопросами. Автор «Братской ГЭС» скукожился, как мумия, и повернулся ко мне. На его лице был ужас человека, заглянувшего в мертвецкую.
- Ну зачем я прилетаю сюда два раза в год?! - воскликнул он с геморроидальным отчаяньем. - Эта страна мертва! Духовная пустыня! Конец… Понимаете?
Я кивнул, учитывая его заслуги перед поэзией, и промолчал. Мне-то было понятно совсем другое: не может русский поэт безнаказанно оставить по собственному желанию Родину в самые сложные времена, двадцать лет жить в Америке, а потом обижаться на своё Отечество за невнимание…
- Нет! Никогда ноги моей больше здесь не будет! - покончил счеты с неблагодарной страной Евтушенко, померк и отвернулся к окну.
В этот момент начальственная дверь отворилась, и оттуда вышла немолодая женщина с подписанной бумажкой в благодарных руках. Она, думая о чём-то своём, может, о побелке и купоросе, машинально окинула нас занятым взглядом и вдруг вскрикнула, потрясенная:
- Нет… Не может быть… Евгений Александрович, это вы?
- Я… - сознался, оживая, Евтушенко.
- Можно я вас потрогаю!
- Можно!
Получив разрешение, она бросилась ему на шею с почти чувственным стоном, крепко обняла, оторвалась, отстранилась, вглядываясь в любимые черты, и прочитала наизусть «Любимая, спи!». Потом снова жарко обняла:
- Вы… Вы просто не знаете, кто вы для нас! Господи, теперь и умереть можно… - всплакнула и сквозь слёзы прочитала «Хотят ли русские войны…»
Они ещё долго обнимались, вспоминая вечера в Политехническом, родную Сибирь… Когда же поклонница, наконец, ушла, вся в счастливых слезах, Евтушенко обернулся ко мне и, светясь, произнес:
- Нет, с этой страной ещё не все кончено! У России есть шанс!
отсюда
Если москвичей испортил квартирный вопрос, то писателей - дачный.
Сидим с Евтушенко в коридоре, дожидаясь своей очереди к большому начальнику.
Евгений Александрович буквально страдал оттого, что никто из просителей, уткнувшихся в бумаги, не узнаёт и не замечает его, всенародного. Отчаявшись, он наклонился к девушке, строчившей рядом заявление, и спросил с интимной игривостью:
- Голубушка, назовите мне выдающегося русского поэта, родившегося на станции Зима!
Она нехотя оторвалась от писанины, глянула на пожилого приставалу, как на расконвоированного сумасшедшего, и сурово попросила не отвлекать её от дела глупыми вопросами. Автор «Братской ГЭС» скукожился, как мумия, и повернулся ко мне. На его лице был ужас человека, заглянувшего в мертвецкую.
- Ну зачем я прилетаю сюда два раза в год?! - воскликнул он с геморроидальным отчаяньем. - Эта страна мертва! Духовная пустыня! Конец… Понимаете?
Я кивнул, учитывая его заслуги перед поэзией, и промолчал. Мне-то было понятно совсем другое: не может русский поэт безнаказанно оставить по собственному желанию Родину в самые сложные времена, двадцать лет жить в Америке, а потом обижаться на своё Отечество за невнимание…
- Нет! Никогда ноги моей больше здесь не будет! - покончил счеты с неблагодарной страной Евтушенко, померк и отвернулся к окну.
В этот момент начальственная дверь отворилась, и оттуда вышла немолодая женщина с подписанной бумажкой в благодарных руках. Она, думая о чём-то своём, может, о побелке и купоросе, машинально окинула нас занятым взглядом и вдруг вскрикнула, потрясенная:
- Нет… Не может быть… Евгений Александрович, это вы?
- Я… - сознался, оживая, Евтушенко.
- Можно я вас потрогаю!
- Можно!
Получив разрешение, она бросилась ему на шею с почти чувственным стоном, крепко обняла, оторвалась, отстранилась, вглядываясь в любимые черты, и прочитала наизусть «Любимая, спи!». Потом снова жарко обняла:
- Вы… Вы просто не знаете, кто вы для нас! Господи, теперь и умереть можно… - всплакнула и сквозь слёзы прочитала «Хотят ли русские войны…»
Они ещё долго обнимались, вспоминая вечера в Политехническом, родную Сибирь… Когда же поклонница, наконец, ушла, вся в счастливых слезах, Евтушенко обернулся ко мне и, светясь, произнес:
- Нет, с этой страной ещё не все кончено! У России есть шанс!
отсюда