МОЯ БЕСЕДА С НИКОЛАЕМ ВТОРЫМ. Сон
Мне снится, что я участвую в конференции «Роль высшей знати России в создании русской культуры». Центральная идея конференции, которую никто не оспаривал, состояла в том, что именно знать и является основным генератором культуры, где культура - не столько литература, искусство, музыка и т. д., сколько живой набор ценностей и норм, задающих тон в обществе.
Все это было бы лишь отчасти интересно, если бы не то, кто был участниками конференции, и не то, где она происходила.
Необыкновенная пикантность состояла в том, что участниками были как раз представители высшей знати, причем это были не сотни, а всего лишь десятки человек; это были до такой степени «сливки сливок», что фактически присутствовавшие оказались членами одной фамилии - царствующей.
Вторая особенность состояла в том, что конференция происходила «в тонком и прозрачном цифровом мире», главной ипостасью которого служит интернет. Слова про «тонкий и прозрачный цифровой мир», слетали с уст участников настолько часто, что я стал его представлять себе как омытые дождем витринные стекла, на которых мы фломастером пишем цифры и видим их на фоне голубого весеннего неба.
На самом деле, в ходе наших бесед и анализа тонкий цифровой мир проявлялся иначе. Какое бы яркое и красочное явление мы бы ни брали для обсуждения, будь ли это архитектурное сооружение, музыка, ритуал, бытовой уклад, из под его эффектной и зачастую вполне материальной наружности постепенно нам приоткрывалась та самая «тонкая и прозрачная» цифровая основа, которая позволяла сравнивать несравнимое и находить общий язык между артефактами, в материальной природе которых, казалось, не было ничего общего. (- Как игра в бисер, - добавлю я, бодрствуя). Отчасти это похоже на то, как погружая взгляд в недра любого вещества, вы, наконец, в глубине неизбежно обнаруживаете сплетения молекул и атомов, все тех же протонов, нейтронов и каких-нибудь мионов. Но в своей телесной реальности мы не можем видеть атомы, тогда как в прозрачной цифровой реальности мы сами были ее органической частью и довольно легко переходили взглядом от раскрашенной поверхности вглубь и в существо предметов. В этом смысле любая вещь похожа на театральный занавес: он может быть роскошен и вызывать любование, но задача его - скрывать происходящее.
Примерно на ту же тему у меня состоялся разговор с Николаем 2м: последний русский царь тоже участвовал в конференции.
Тут мне все-таки надо сделать отступление, чтобы объяснить, как это было возможно. Дело в том, что интернет «обнуляет не только географию», он обнуляет и время. Во всяком случае, тонкий цифровой мир, в который мы переходили из интернета - это мир, в котором нет различения прошлого и будущего, в нем одновременно живут все, кто прошел дигитальное перевоплощение. Мы были разного возраста, разной наружности, наше время в нас застыло нашим самым типичным обликом. В этом смысле занятно, что подавляющее большинство присутствующих были так или иначе одеты в джинсы, при том, что члены правящей династии были представлены тремя поколениями. Точнее, это были не три поколения, а три группы: прошлого, настоящего и будущего. Наиболее яркой фигурой из династического прошлого был, конечно, Николай 2й. Следующее поколение, мои условные современники, своим джинсовым единообразием заставляли подозревать, что это не члены царской фамилии, а служащие фабрики «Ли» или «Купер». Они все держались ко мне спиной, вглядываясь прочь в видимую только им венценосную даль. На фоне довольно однообразных синих джинсовых спин выделялась, о, да, ярко выделялась молодая пара: высокие, безукоризненно стройные, с осанкой царственной свободы. «Это принц и принцесса из Нидерландов», - кто-то прошептал мне на ухо. - Голландские принцы во главе российского императорского дома? Это показалось немного удивительно, но Нидерланды - страна с неплохой репутацией, и если зайти с их стороны, хуже уже не будет. Зато совсем никудышными выглядели представители следующего поколения, будущего династии: мелкие, как подростки, тоже все в джинсе, как говорится, «ни рожи, ни кожи». Ну, это проблема Романовых - разбираться со своим будущим.
Что тут скажешь? На этом фоне Николай 2й смотрелся самой индивидуальной фигурой. Он с толпой не смешивался, но никакой дистанции не создавал, оставаясь безукоризненно вежливым и уравновешенным. Он носил очень светлый кремовый костюм, который ему вряд ли при жизни довелось надевать. Лет сто тому назад такие костюмы носили петербуржцы или москвичи, выехавшие летом на Рижское взморье. В целом его облик смотрелся значительно мягче, менее характерно, чем на фотографиях столетней давности. Он больше не был похож ни на царя, ни на полковника, хотя бывших царей, наверно, не бывает. В его лице была сдержанность, даже закрытость, которая смягчались философическим спокойствием и явным нежеланием причинить кому бы то ни было боль. Его можно было принять за вышедшего в отставку крупного чиновника секретной службы, который все знает о человеческих слабостях, но который научился терпимо к ним относиться.
Невольным подтверждением этому служила его спутница. Собственно, я не сразу понял, что между ними есть какая-то связь. Дело было так. Я гулял по парку, когда увидел Николая 2го отдыхающим на скамейке. Я не колебался ни секунды и сразу подошел к нему с моим вопросом. Ну, начал я, конечно, с другого вопроса: позволит ли он взять у него небольшое интервью. Только в этот момент я обратил внимание, что на другом конце скамейки сидит некая девушка. В ней все поражало взгляд. Она, как и большинство, была в джинсах, но босиком и сидела на скамейке по-турецки, поджав под себя ноги. На коленях у нее лежал толстенный фолиант, который она вдохновенно листала. Но самым впечатляющим была ее прическа из медно-рыжих волос, с необыкновенным парикмахерским искусством доведенная до невероятной патлатости. Девушка даже не подняла на меня глаз, но я запнулся: сесть мне оказалось некуда, а брать интервью стоя и неудобно, и глупо.
Николай меня понял, едва улыбнулся и негромко сказал девушке: «Будь добра». Патлатая вытянула из-за спины пластиковый складной стульчик и, по-прежнему не глядя на меня, протянула его Николаю, добавив: «Возьми, папа». - «Папа! Папа! - взорвался мой мозг. - Это же его дочь! Но кто? Которая?». Их там уйма, все, кажется, были красавицы, но я в них ни черта не разбираюсь! Тем более, на фотках, такие приличные барышни и не патлатые! Мою мысль крутануло снова: «Папа тоже штучка, кто бы подумал! Она рыжая! Патлатая! Босая! Сидит по-турецки, при отце ведь, при императоре, пусть и бывшем! А папа ухом не ведет, как будто так и надо!»
«Что ж вы стоите? Садитесь, молодой человек, - улыбнулся Николай. - Что за интервью?» Я взглянул на Николая, потом перевел взгляд на его дочь. Она по-прежнему зарылась в свой фолиант. «Ну, пожалуй и не целое интервью, - промямлил я, - у меня к вам вопрос как выдающемуся, уникальному эксперту». Должен пояснить, что по жизни, то есть наяву, я испытываю к Николаю 2му полу-презрительное, полу-снисходительное отношение, но в этой конкретной ситуации разговора я говорил совершенно искренне, без фальши. При моих словах девушка впервые бросила на меня взгляд, быстрый взгляд, как взвела курок.
Мой вопрос и ответ Николая я, к сожалению, передать дословно не смогу, но постараюсь сохранить их общий смысл.
«Николай Александрович, - обратился я, - мы все здесь в общем и целом согласились, что подоплекой - чтобы избежать рискованного слова «основой» - нашего мира является его тонкая цифровая ипостась. Это как левкас, по которому пишется икона, и который в итоге невидим зрителю, но без которого иконы не выйдет. Если искать более точный образ, то это как невидимая глазу математическая формула, по которой, однако, построен пролет моста или создано крыло аэроплана. Вы долгие годы руководили двумя самыми могущественными отечественными учреждениями - Российским государством и Русской православной церковью. Это монументальные учреждения, затмевающие взгляд своей пышностью, богатством декораций, обросшие сталактитами исторических наслоений, поражающие величием и кажущейся безальтернативностью...» - При последних словах Николай задумчиво хмыкнул, а я продолжал: «Одним словом, предельная материальная воплощенность того, что было главным делом вашей жизни, - как это увязывалось с их тонкой цифровой подоплекой? Было ли у вас желание или потребность или необходимость проницать за пышностью материальных форм их цифровые формулы? Нужны ли они вообще, чтобы править? Есть ли что-то в ваших отношениях с цифровой подоплекой государства и церкви, что вы хотели бы изменить, если бы такая возможность вам представилась? Николай Александрович! Я надеюсь, что за многими моими вопросами вы услышите главное - просьбу рассказать о проблемах правления с дигитальной точки зрения».
Николай спокойно помолчал и ответил: «Самое простое - сказать, что человечество так устроено, чтобы жить формами, декорациями и чем они пышнее, тем лучше. Чем дальше от поверхности бытия отстоит его тонкий механизм, чем труднее его различить, тем прочнее и устойчивее общественный порядок. Люди нуждаются в солидности жизненного порядка, тогда течение их жизни делается счастливым и безмятежным. Задача правителя - поддерживать и укреплять этот порядок. Вы спрашиваете о том, насколько важно для правителя сознание тонких движущих подоплек этого порядка. Возможно, вы исходите из предположения, что знание алгебры, если перефразировать нашего поэта, позволяет достигать большей гармонии. Я так не думаю, и ни мой опыт, ни опыт других известных мне правителей не говорит в пользу вашего предположения. Правитель - сам частица этого течения жизни, этого порядка, только волею судеб вознесенный над ним, и потому он видит мир в его полноте. Это и позволяет ему принимать правильные решения.
Но не буду вас совсем расстраивать, молодой человек. Хороший правитель должен подозревать, что существует также и скрытый механизм в порядке вещей. В жизни каждого общества могут наступать роковые часы, когда происходит всеобщее потрясение и прежде невидимые механизмы клокочущими вулканами подступают к поверхности. Вот здесь происходит острый конкурс между опытом правителя и требованиями нового порядка. Я об этом много думаю, но мне все-таки кажется, что я не проиграл этот конкурс. Когда наступил разлом, я хотел просто пересесть на другую лошадь, какова бы она ни была, мне казалось, что я могу отделить себя от старого порядка и принять новый порядок. Я не ожидал, что мне в нем не найдется места». - Здесь Николай замолчал и ушел в себя. Я боялся пошевелиться. Перед его красавицей-дочерью появилась небольшая разделочная доска, на которой она ловко приготовила несколько суши и протянула нам. Мы взяли по кусочку.
Николай вышел из оцепенения и продолжил: «Вы правы в одном: в просвещенном обществе должны быть ученые мудрецы, которые изучают неявный порядок вещей, дигитальный, как вы его называете, но если их влияние на правителя окажется слишком большим, если правитель вместо того, чтобы думать о порядке вещей так, как думает все общество, перейдет к созерцанию исключительно тонких материй, то будет беда. Распадется общество, а начнется вот такое... вот такая... конференция!» - Николай иронически усмехнулся и прищелкнул пальцами.
«На прощание скажу вам еще одну вещь, может быть, главную», - прибавил Николай, взяв еще один суши. Слова про прощание прозвучали внезапно и тяжело, они означали неожиданную бесповоротность. Через несколько секунд мне предстоит повернуться и уйти, и вряд ли в этом прекрасном и тонком цифровом мире мне удастся когда-либо снова встретиться с этим патлатым и рыжим сгустком энергии. Увы, «богат и славен интернет, поля его необозримы».
«Вы никогда не задумывались, - продолжил бывший император, а ныне мой ученый эксперт, - что на самом деле человечество испокон века имеет дело с вашим тонким цифровым миром, только зовет его иначе: Божественное устройство мира, дыхание Господа, замысел Отца нашего? Самое главное ведь иногда лежит на поверхности, отчего таким ученым людям, как вы, мой молодой друг, бывает его так трудно заметить. - Не спорьте, - воскликнул Николай, видя, что мне хочется возразить, - успехи математики велики, она освоила новое знание и новое понимание вещей, которого быть не могло в эпоху, когда творился Ветхий Завет, но главное-то - вот оно: под разными именами мы думаем об одном и том же. Вам приятнее и понятнее говорить о тонком цифровом мире, мне - о Промысле Господнем, всего-то и разницы».
Я поклонился и ушел, не оборачиваясь.
Игорь Жордан, 3 октября 2017