Тарас ШЕВЧЕНКО. 1857. 17 [июня]. Сегодня, в четвертом часу утра...
17 [июня]
Сегодня, в четвертом часу утра, пришел я на огород. Утро было тихое, прекрасное. Иволги и ласточки нарушали изредка только сонную и сладкую тишину утра. С некоторого времени, с тех пор как мне позволено уединяться, я чрезвычайно полюбил уединение. Милое уединение! Ничего не может быть в жизни слаще, очаровательнее уединения, особенно перед лицом улыбающей[ся], цветущей красавицы матери Природы. Под ее сладким волшебным обаянием человек невольно погружается сам в себя и видит Бога на земле, как говорит поэт. Я и прежде не любил шумной деятельности, или, лучше сказать, шумного безделья. Но после десятилетней казарменной жизни уединение мне кажется настоящим раем. А я все так и не могу ни за что приняться. Ни малейшей охоты к труду. Сижу или лежу молча по целым часам под моею любимою вербою, и хоть бы на смех что-нибудь шевельнулося в воображении. Таки совершенно ничего. Настоящий застой. И это томительное состояние началося у меня с 7 апреля, т. е. со дня получения письма от М. Лазаревского. Свобода и дорога меня совершенно поглотили.
Пантелеймон Кулиш
укр. Пантелеймон Куліш
Спасибо еще Кулишу[1], что догадался прислать книг, а /18/ то я не знал бы, что с собою делать. В особенности благодарен я ему за «Записки о Южной Руси»[2]. Я эту книгу скоро наизусть буду читать. Она мне так живо, так волшебно живо напомнила мою прекрасную бедную Украину, что я как будто с живыми беседую с ее слипыми лирныками и кобзарями. Прекраснейший, благороднейший труд. Бриллиант в современной исторической литературе. Пошли тебе Господи, друже мой искренний, силу, любовь и терпение продолжать эту неоцененную книгу. Прочитавши в первый раз эту алмазную книгу, я дерзнул было делать замечания, но когда прочитал в другой и в третий раз, то увидел, что заметки мои - заметки пьяного человека и ничего больше. Окроме Суботова, т. е. насчет места бывшего дома Богдана Хмельницкого. Но такое ничтожное пятнышко не должно быть замечаемо на драгоценной ткани. Я обещал, начитавшись до отвалу этой книги, послать ее Кухаренку и теперь жалею, что обещал. Во-первых, потому, что я ее никогда не начитаюсь до отвалу. А во-вторых, потому, что поля книги испачканы нелепыми замечаниями. Даст Бог, я ему из Петербурга вышлю чистенький экземпляр.
Вчерашний водевиль кончился, как и следовало ожидать, сегодня миром и гомерической попойкой с песельниками. Интересно знать, чем кончится свадьба. Вероятно, дракой.
18 [июня]
Сегодня я, как и вчера, точно так же рано пришел на огород, долго лежал под вербою, слухал иволгу и, наконец, заснул. Видел во сне Межигорского Спаса, Дзвонковую Криныцю и потом Выдубецкий монастырь. А потом - Петербург и свою милую Академию. С недавнего времени мне начали грезиться во сне знакомые, давно не виданные предметы. Скоро ли увижу все это я наяву? Сновидение имело на меня прекрасное влияние в продолжение всего дня, а тем более, что сегодня гурьевскую, т. е. оренбургскую, почту ожидали. К вечеру действительно почта пришла, но ни мне, ни обо мне ничего не привезла. Опять я спустил нос на квинту. Опять тоска и бесконечное ожидание. Неужели от 16 апреля до сих пор не могли сделать в корпусном штабе насчет меня распоряжения? Холодные, равнодушные тираны! Вечером возвратился я в укрепление и получил приказание от фельдфебеля готовиться к смотру. Это результат давно ожиданной почты и с таким трепетом ожиданной Свободы. Тяжело, невыразимо тяжело! Я одурею, наконец, от этого бесконечного ожидания.
Как быстро и горячо исполняется приказание арестовать, так, напротив, вяло и холодно исполняется приказание освободить. А воля одного и того же лица. Исполнители одни и те же. Отчего же эта разница? В 1847 году в этом месяце меня на /19/ седьмые сутки доставили из Петербурга в Оренбург. А теперь, дай Бог, на седьмой месяц получить от какого-нибудь баталионного командира приказание отобрать от меня казенные вещи и прекратить содержание. Форма, но я не возьму себе в толк этой бесчеловечной формы.
[Тарас Шевченко. Зібрання творів: У 6 т. - К., 2003. - Т. 5. - 496 с.]
Примечания
- Пантелеймон Александр Кулиш, укр. Пантелеймон Олександрович Куліш; 26 июля (7 августа) 1819, село Воронеж, Глуховский уезд, Черниговская губерния, Российская империя - 2 (14) февраля 1897, хутор Мотроновка, Борзнянский уезд, Черниговская губерния, Российская империя) - украинский поэт, прозаик, фольклорист и этнограф, переводчик, критик, редактор, историк, издатель.
Создатель «кулишовки» - одной из ранних версий украинского алфавита, главный автор первого полного украинского перевода Библии (наряду с Иваном Пулюем и Иваном Нечуй-Левицким). Выступал одним из крупнейших деятелей украинского просвещения, соперничая по популярности со своим давним другом Т. Шевченко, однако более умеренные позиции Кулиша по политическим вопросам, его более сдержанное отношение к казацкому движению и публикация труда «История воссоединения Руси», привели к утрате его популярности среди «украинофилов». При советской власти Кулиш практически не упоминался в школьном курсе украинской литературы, а в энциклопедиях клеймился как «украинский буржуазно-помещичий националист». - «Записки о Южной Руси» (СПб, 1856)
https://ru.wikipedia.org/