альтернативный кусок гроттерши, читать необязательно
Глава пятнадцатая
ДНЕВНИК СКЛЕПОВОЙ
Гробыня потянулась. Хозяйским взглядом оглядела комнату, намечая (или, скорее, утверждая) направления грядущих преобразований: «Бедный Глом, а он и не знает, что ему предстоит вкусить радости нового ремонта!»
Склепова подошла к окну и выглянула наружу. По брусчатке Лысой Горы, задерживаясь перед фонарями, разгуливали мертвяки. Ощущая, что на них смотрят, некоторые вскидывали головы и смотрели на Гробыню. Их лица белели расплывающимися пятнами.
С одним из мертвяков Склепова даже поговорила, со всеми существующими предосторожностями, разумеется. Бедняга, молодой с короткими темными волосами парень, рассказал, что продал свой эйдос за право единственный раз поцеловать девушку друга, которая его не любила. Сделав это, он попросил ее встать у окна, а сам поднялся на крышу, спрыгнул ласточкой вниз и, пролетая у ее окна, застрелился из дробовика.
Гробыня сочувственно кивала, а сама думала, что мертвяк мог бы сочинить что-нибудь и получше. Обычная история! Все мертвяки любят окружать свою кончину романтическими обстоятельствами. «Ну народ! Совсем врать разучился! Вывалится пьяный из окна, а потом расскажет, что погиб, заколов кинжалом вражеский танк», - резюмировала Гробыня.
В большинстве случаев лопухоиды, что шатались ночами по Лысой Горе, отдавали свои эйдосы за одну-две дозы, а то и вовсе за какой-нибудь пустяк, вроде сигаретки, когда хочется стрельнуть у кого-то, а не у кого. Получить самое ценное за самое незначительное - в этом для мрака было нечто особо привлекательное, если угодно, высший пилотаж.
Захлопнув раму, Гробыня некоторое время без особой цели бродила по комнате. Затем сунула руку в ящик стола и достала крысу. Встряхнула ее, произнесла заклинание, и крыса превратилась в то, чем была на самом деле - в дневник. Кроме Гуни, об этом дневнике никто не знал. Но Гуня это был особый случай. Он даже программу телевидения читал с таким усилием, словно осуществлял синхронный перевод с японского.
Это была заурядная общая тетрадь, отличавшаяся от обычной лопухоидной тетради лишь отсутствием линеек. Полоски, клетки, поля, сердечки и прочие типографские изыски Гробыня не любила. Бумага должна быть белой и чистой. И точка.
Гробыня села, окунула гусиное перо в чернильницу (шариковые ручки и компьютеры выпускники Тибидохса традиционно не любили) и быстро начала писать:
«Мы уже на Лысой Горе. Прилетели сегодня днем. Дорога была ужасно занудная. Встречный ветер мешал разогнаться нормально, да и не люблю я экстремальных полетов. Я ж не Танька. Где-то над Калугой мы свернули куда-то не туда и заблудились. Карту, конечно, с собой не взяли, а нить Ариадны я засунула на дно, под вещи, не помню уже куда.
Я продрыгла до полной дрожачки, а тут еще Глом лез со своими утешениями. Спрашивал одно и то же: «Ты чё? Ну ты как?.. Ты чё?» Гад ползучий! Ничего с собой в дорогу не взять: забил все чемоданы своей зубной щеткой. В следующий раз я ее выкину. И носки его тоже вышвырну, барахольщик проклятый! Две пары на восемь дней! Не мужик, а барышня какая-то кисейная!
Наконец, Глом заметил, что я не в духе и перестал ко мне приставать. Даже улетел немного вперед. Я его догоняла, чтобы немного поругаться и объяснить, кто кому жизнь заел, но он всякий раз улетал и мозолил мне глаза своей треклятой спиной. Она у него шириной в шкаф. Летит - небо загораживает. Чё, он не мог культурную спину иметь, я не понимаю? Оно, конечно, мужчина должен быть чуть симпатичнее обезьяны, но при этом не раздражать любимую девушку своими размерами.
Под конец мы всё-таки добрались. Как ни удивительно, нашел дорогу Глом, хотя я ему сказала, что если он не перестанет лететь куда летит, я его догоню, зарежу и съем. Сейчас Глом спит. Сознание у него как у курицы. Как только становится темно и тихо, он сразу отключается. Он знает это, и поэтому даже свой бокс не смотрит в темноте.
На работе еще не знают, что я притащилась. Зудильник отключен, а звонить сама я пока не собираюсь. Загрузят бедную девочку как дачный полуприцеп. Грызька мигом свалит на меня подготовку программы, а сама куда-нибудь слиняет, а я знай, как дура, таскайся по кладбищу с лопатой и выискивай героев для передачи.
Сейчас я собираюсь описать, что творилось в Тыбысдохсе в те последние сутки. Сказать, что это был бред, значит вообще ничего не крякнуть. Картина из фекалий, созданная и творчески осмысленная с помощью стены и садового насоса. Гроттершу, кстати, почему-то всегда раздражают мои словечки и сравнения. Я это знаю, и порой, чтобы ей досадить, кажусь хуже, чем я есть.
Люди вообще странные козявки. Они обожают соответствовать тому портрету, который сами себе нарисуют. А рисуют - вообще что попало. Та же Дуська Пупсикова, например. То она - гламурная барышня, то начинает под оторву косить, то вдруг побреется наголо и ходит в военной форме. В прошлом году она с готами тусовалась, потом с футбольными фанатами, а тут вдруг - хлоп! - оказывается, мы всю жизнь любили только кошечек и без кошечек нам свет не мил. Да и с молодыми людьми то же самое: то на шее у них виснет, то такая Вера Холодная, что морозильник отдыхает. Вроде как ищет свою суть, а на самом деле ежу понятно, что никакой сути нет, а просто хроническое отсутствие мужского внимания и низкая самооценка. Ну оставалась бы сама собой и все дела. Зачем селедке прикидываться дятлом? Не терпится головой дерево подолбить, я не понимаю?
Свеколт, Гроттер или Шито-Крыто живут себе спокойно такие, как они есть. Свеколт и Гроттер те вообще ходят в том, что из шкафа первое на голову свалился. Гроттерше, в основном, только джинсы падают, а Свеколт порой и платья, но такие, что лучше б тоже джинсы упали. И ничего, пока никто не умер.
У Таньки, Свеколт и Ритки такой высокий уровень внутреннего достоинства - спокойного, скомпенсированного, не бросающегося сразу в глаза, что они б и в мешке с дырками смотрелись бы естественнее, чем Пупсикова при полном параде.
В общем, в Тыбысдохсе всё было так. С вечера мы бузили, мешали шампунь с пивом, а пиво с коньяком и домешались до того, что я вдруг - бац! - отрубилась. Проснулась часа в три непонятно на каком диване. Что-то холодное и мокрое уткнулось мне в живот и жутко мешало. Оказалось, пустая пивная бутылка. Как она подо мной очутилась, ни одна собака не созналась. Я на всякий случай сглазила бутылку, в надежде, что шарахнет ее хозяина, но никого не шарахнуло. Похоже, хитрый гад просек моё милое отношение к нему и заблокировался.
Самое досадное - то, что этим гадам, оказывается, и без меня было весело.
Жикин стоял с ногами на столе и читал не то стих, не то роман, не то просто бредил. Глаза у него уже плавали на лбу, как у джинна Абдуллы. Штуки две-три поклонницы его еще слушали, но остальные уже сдались и уперлись спать. Шурасик и Свеколт спорили насчет второго падения редуцированных, что там куда упало, причем так горячо, что Шурасик заплевал весь лоб не только Ленке, но и моему Гуньке, который сунулся их разнимать. Тут еще влезла Аббатикова и как всегда не по теме. Стала орать, что вообще ничего не помнит не из филологии, не из философии, кроме того, что Спинозу на самом деле звали Барух.
Я встала и повернула свою танковую башню в другую сторону. Шито-Крыто бросала дротики дартса в предвыборный календарь одного политика с Лысой Горы. Политик весь изморгался от ужаса, хотя Ритка попадала куда угодно только не в цель.
Пипа, конечно, говорила по зудильнику со своей мамулей. Чего купить и как запаковать, чтобы амуры в вещи из бутика обсосанные ириски не прятали. Они же не могут просто над океаном выплюнуть. Нет, у них все культурно. Надо куда-нибудь обязательно засунуть. Воспитали, блин, экологов на свою голову!
Пипенция со своей мамашей не просто всё время треплется - она с ней постоянно треплется. В режиме он-лайн. Даже когда зудильник у Пипенции на шее болтается (она к нему шнурок от мобильника приделала) можно быть уверенным, что там обязательно маячит физия тети Нинели. Причем я бы не сказала, что у них отношения, как у мамы с дочкой. Скорее, как у двух хрюшенций-подруженций.
Попугаиха отловила где-то купидона, отобрала у него лук, и теперь кричала, что сейчас в кого-нибудь пальнет. Типа вам смешно, а сейчас вот будет грустно. Заплаканный купидон сидел на шкафу, лопал конфеты и на глазах покрывался диатезом. А когда совсем засвинячился, стал вытирать губы красными трусами, вымочив их в газировке. Не знаю, кто и зачем сунул купидону конфеты, видно, просто заткнули фонтан, чтоб не гнал волну.
Закончилась всё так, как и должно было. У Попугаихи оборвалась тетива, и она вогнала себе стрелу в ногу. Разумеется, она сразу столкнула Жикина со стола, залезла и стала всем показывать свои ноги, вопя, чтобы все посмотрели какие они красивые. И, правда, такой ровненькой и кругленькой буквы «0» я давно не видела…
В общем, я еще не прооралась и не поблагодарила, что под меня подсунули бутылку, как вдруг кто-то принялся барабанить в дверь, которую мы заблокировали, чтобы никто лишний не влез, и не испортил нам праздник, который мы и сами себе прекрасно испортим.
Это оказался всего-навсего Тузиков. Он случайно подслушал, как Ягун говорил с Великой Зуби. Сарделькокопал засадил в подвал мелкого дракона и устроил ловушку, и вот сейчас в ловушку кто-то попался. Если честно, подробностей мы не разобрали, потому что Тузиков и в спокойном состоянии ничего не может объяснить.
Кажется, Шурасик и Свеколт первые разобрались что к чему и рванули в подвал. За ними - Аббатикова, а за Аббатиковой уже мы всей оравой. В наших подвалах сама Чумиха ногу сломит, поэтому если бы не Шурасик, мы бы точно заблудились. Но с Аббатиковой и Свеколт было не особенно опасно. Только знай себе перешагивай через нежить, которую Свеколт и Аббатикова глушили в страшном количестве. Нежить лезет, я еще и заклинания не вспомню, а Жанна пальчиками щелк и всякие хмыри уже лежат-обтекают.
Одним словом, добрались без потерь, но всё равно последними, потому что Гроттерша со своим Вавой Вавкиным и Ягун уже были там. И все преподы тоже: На-сардельки-попал, Горгошка, Великая Зубниха и всякие там Клёпы по мелочи.
Я бы не сказала, что преподы были сильно рады нас видеть. Клёпе как всегда в детстве матюгальника не хватило, и теперь он все никак не накомандуется. Он сразу взбух и стал орать, чтобы мы не задерживались и вообще нас сюда не звали. А тут он еще учуял, что от Гуни пахнет и, встав на цыпочки, стал носом ерзать у его губ. Ну прям сцена у фонтана: Оскар Уайльд и юный лорд Бози. Пришлось слегка перекроить Гоголя и сказать, что Гуню сглазили в младенчестве и теперь от него всю жизнь пивом пахнет. Не сказала бы, что наша версия Поклепа впечатлила.
Пока Клёпа пытался уволочь Гуню (соотнесите их масштабы и сразу поймете результат), я пролезла между Сардельконахалом и Горгошей и заглянула в дверь, возле которой они толпились. Там обнаружилась такая невзрачная комнатенка. В ней на табурете сидел секретарь Древнира и что-то насвистывал. Мелкая такая нахальная мартышка с волосатыми ушами.
- Признай свое поражение! Ты в темнице, которую построили для Чумихи! Тебе никогда не покинуть этих стен! - крикнул ему Сардонахал.
Карлик только скривился и высказался в духе, что чихать он хотел и Чумиху, и на Тыбысдохс, и самого Сарделькокопала тоже стриг с пробором овечьими ножницами. Я не узнавала карлика. Прежде он казался мне забитым, словно его каждую ночь пытают в гестапо, а днем дают малость отоспаться на раскаленной сковородке. Сейчас же карлик явно нарывался. Малость напрягся он только, когда Сардик сказал, что темницу строил Древнир. При этом он так передернулся, будто по меньшей мере знал Древнира раньше.
- Светлый маразматик!
Но всё равно я не сказала бы, что он сильно испугался. И тут наш Сарделькитаскал выдал.
- Я давно знал, что ты сильнее Зербагана! - сказал он.
Я тихо выпала в осадок. Этот слизняк сильнее Зербагана? Да он впадал в кому от одного его взгляда!
- Ишь ты какой, гадостный-догадостный! И когда ты понял? - процедил карлик.
- В Зале Двух Стихий, когда ты управлял взбесившимся Зербаганом. Он был твоим слугой? - спросил Сарделькоглодал.
- Зербаган был моим рабом и рабом посоха. Он не мог отпустить посох даже во сне: сразу начинал задыхаться. Но всё-таки посох был опасен и для меня тоже. В Башне, когда Зербаган задел меня посохом, я не смог убить дракона, - заявил карлик.
- Остальных драконов тоже ты убивал? - спросил Сарафанорвал.
- И остальных, - подтвердил карлик с таким удовлетворением, будто ожидал получить за это медаль.
Ничего себе признание. Валялкин, этот адепт секты зеленых, сразу задергался. Я поняла, что сейчас он полезет с кулаками и осторожно придержала его за свитер. Спору нет, Ван Валыч крут как вареное яйцо, но карлик Бобес тоже не всмятку.
- А зачем вы убивали драконов? - поинтересовалась Горгониха.
Карлус скривился, как хронический радикулитчик при попытке встать с кресла.
- Мне нужна была моя жемчужина! Этот мерзкий дракон проглотил ее. В этой жемчужине больше темной силы, чем во всей вашей Бритой Горе!
- Но почему в жемчужине?
- Лунное затмение застигло моего раба Зербагана на корабле! Жемчужина впитала столько сил мрака, что перстень раскалился. Зербаган - жалкий трус! - запаниковал, стал сдергивать кольцо с пальца, неосторожно потянул и жемчужина упала в воду! Когда прибыл я, жемчужина была уже на дне!
- А зачем было убивать всех пелопонесских драконов? - снова спросил академик.
- Сарделькойшвырял, ты что болен или только прикидываешься? Откуда я мог знать: какой из них нырнул в океан и проглотил жемчужину, когда я уже протянул руку, чтобы схватить ее? Они все похожи, как кильки в томате!
З.Ы. Точности моих диалогов не слишком верьте! Я не уверена, что Бобес вякал именно так, но суть всё равно верна. У меня всегда так: я могу наврать конкретные слова, что-то присочитить или огробынить, но суть всё равно схвачу.
Горгошка потянула На-Сардельки-Напала за рукав и отвела его для приватной беседы. Я как честная девушка изо всех сил смотрела в сторону. Но почему-то всегда так бывает: чем дальше смотришь в сторону, тем лучше ушко наводится на цель.
- Что тебе Меди?
- Это не карлик Бобес! - сказала Горгошка.
Я чуть не заржала. Да уж, не карлик. А кто же, великан, что ли?
Сарделькойпахал тоже удивился.
- А кто?
- Не знаю. Но у меня какое-то нехорошее предчувствие, - сказала Меди.
- Вечно ты со своими предчувствиями, Меди! Ну сколько можно? Чего стоят одни твои сны! - сказал академик.
И тут я - чтоб мне треснуть! - поняла, что он коснулся губами ее лба. Не увидела даже - ощутила. Такие вот композиторы Глюки на меня напали. «А Сарданапал-то с Медькой того! И как я раньше не замечала!» - подумала я, и вдруг меня скрутило такой болью в животе, словно кто-то завязал там все узлом. И как Медузия это сделала? До сих пор не пойму. Вроде и не подзеркаливала даже.
Когда я малость прочухалась и печень мало-помалу разобралась с почками, кого где не стояло, академик уже допрашивал карлика. С таким важным видом, будто не Меди, а он сам до всего додумался. Вот они мужики - присваивают себе чужие интеллектуальные усилия! Весь коллектив лысегорской медакадемии годами глушит запуками лабораторных хмырей, чтобы профессор Шмакодявкин опубликовал научную работу за своей подписью.
- Кто ты такой? Клянусь светом, Бобес не твое истинное имя. У меня такое чувство, что я видел тебя когда-то! Покайся - скидка выйдет! - громыхал академик.
- Скидка? Какая? Третьекурсницы в миниюбках будут носить мне кофе три раза в день? Только, умоляю, не блондинки и не крашеные - мое эстетическое чувство этого не перенесет! - противно захихикал карлик.
- Не юродствуй, несчастный! Скажи свое истинное имя! - напирал Сосиско-пилил.
- Лучше я скажу твое истинное имя! Старый осел! Скоро я прикончу последнего дракона, доберусь до жемчужины и тогда - фьють! - пиши письма в Тартар до востребования! - заверил его карлик, скаля пильчатые зубы.
Сардик напрягся.
- Ты не сможешь коснуться сумки! Я поместил ее в охранный круг! И из комнаты не выйдешь никогда! Даже вздумай я тебя спасти, магия Древнира тебя не отпустит! - сказал он.
- Ну насчет темницы Древнира ты ошибаешься. Тёмного мага она, может, и удержит, и Чуму-дель-Торт удержала бы, но не меня. А из охранного круга дракон вылетит, когда проснется. Изнутри-то он не защищен? - сказал карлик.
Сардик досадливо шевельнул плечом, и я поняла, что карлик попал в точку. Другие преподы тоже зашевелились. Ещё бы: эта мелочь с лохматыми ушами произнесла имя Чумы-дель-Торт с такой легкостью, будто просто упомянула свою бабушку.
- Вот видишь, светлый! Я кругом прав! - продолжал Бобес.
Он поджал ноги и стал терпеливо смотреть на сумку в круге, ожидая, пока дракон проснется.
Котлетотолкал взорвался и стал нести то, что Грызька называет высокопарной чушью:
- Во имя Тыбысдохса и во благо его учеников мы, преподаватели школы, бросаем тебе вызов, кто бы ты ни был, неведомый маг!
Сардик грохотал так, что я едва не оглохла. Тыбысдохс трясся, точно пирог из соплей, но карлик только зевал и скалился. Зубки у него такие все из себя треугольные. Такими мясо легко глодать.
Преподы стали атаковать его магией. Начали с довольно безобидных заклинаний, типа искриса фронтиса , а закончили просто мама-не-горюй какой жутью. Тут тебе и пепелис кремацио некро гродис, исмертус истеричкум, и прочие кошмарики в сметане.
Меня, разумеется, оттолкнули в сторону, чтобы я не мешалась. Я и так не мешалась. Что ж я, молодая и красивая, под отвяниум сволочелло полезу? Маленькая Гробынюшка еще хочет понянчить внуков от своих восьми детей.
Казалось бы, карлика должно было размазать по стене, как маслице по хлебу, но не фига подобного. Он только крякал от удовольствия, как Гуня, когда его хлещут в бане веничком.
- Еще! А ну-ка еще! Так и мне надо! Эх, елочки зеленые!
Преподы психовали уже ни на шутку. Они не привыкли, когда к их магии так относятся. Меди и Зуби притормозили, чтобы как следует все обдумать, а Поклёп-таки нарвался. Гуня говорит, что Клёпа даже на необитаемом острове нашел бы с кем подраться. В общем, наш человек.
Клёпа высунулся вперед и шарахнул карлика трых ты-ты-ты-ты-тыхсом. Карлику это не очень понравилось, он поймал искру в кулак и вернул её Поклёпу. Да ещё как вернул. Опалил ему лоб и едва не вышиб мозги, если допустить, что они у Поклепа вообще есть.
А тут ещё Абдулла вылез на сцену. Тетрадочку открыл и принялся завывать что-то совсем занудное на тему проклятья. Я на всякий случай зажала уши, потому что бывали случаи, когда магия Абдуллы действовала на всех, кто её слышит. Абдулла он такой. Любит перекалечить как можно больше народу.
В общем, до конца или почти до конца дослушал Абдуллу только карлик. С удовольствием слушал, прочувствованно, даже пригорюнился, сладко так.
- Умница, Абдулаша! Это ж надо сделать из скромного романса на стихи Тютчева такое уродство! - похвалил он.
Абдулла как это услышал, так обозлился, что сбился в каком-то стихе, и хочешь не хочешь ему пришлось читать всё заново. Только на этот раз Бобес или кто он там не стал слушать. Махнул рукой и спалил тетрадочку Абдуллы на корню, со всеми опусами. Причем даже заклинаний никаких не произносил. Просто - фух! - и у джинна в руках пепел.
Карлик с интересом посмотрел на Сардика.
- Теперь остался только ты! С остальными всё ясно. Это полные импотенты тела и духа. Чем новеньким порадуешь прежде, чем я начну убивать учеников вашего магического Пэ-Тэ-У, которое на старости лет самообозвалось колледжем? - спросил он.
Котлетконапалм передернулся. Дети для него святое.
- Что ты сказал? Умри же сам! - крикнул академик и вскинул руку.
В руке у него что-то трижды полыхнуло. Я чуть не оглохла. По полу запрыгали гильзы. Карлик Бобес грузно упал лицом вперёд. Удивление не успело исчезнуть с его лица. Тело дважды дернулось и затихло.
- Вы убили его, академик? - в ужасе спросила Медузия.
- Боюсь, что нет. Но ему нужно будет время, чтобы восстановиться, - философски отвечал Сардик.
Минуту или две Бобес лежал неподвижно. Затем тело его окуталось плотным сиреневым сиянием. Раны медленно затягивало свежей плотью. Карлик с усилием приподнялся.
- Что за магия, академик? Она заставила меня пораскинуть мозгами, - спросил он, посмотрев на жирную лужу на полу.
- Автоматический пистолет Стечкина. Магазин на 20 патронов. Начальная скорость пули - 340 м/с. Четыре правосторонних нареза, - Сардельконахал поднял дуло и с удовольствием втянул пороховой дым.
- А, штурмовой пистолетик! Знаю-знаю. Решил поощрить отечественного производителя? - спросил карлик.
- А этот?
Академик вновь вскинул руку. Теперь грохот был громче, отчетливее, суше. На этот раз Бобес был готов и восстановился почти мгновенно, но все равно пара новых дырок появилась. Он даже материализовал зеркальце, чтобы посмотреть на них.
- Ровно 9 миллиметров. Glock-17. Коробчатый магазин емкостью 17 патронов, - сказал академик.
- Можешь не продолжать! Длина ствола - 114 мм. Дульная энергия - около 500 Дж… - перебил его карлик.
Неожиданно Сарделькамидостал заволновался. Он первым заметил, что сумка зашевелилась. Дракончик Ваньки да Таньки просыпался. Еще немного и он полезет наружу, как червяк из банки. Преподы запаниковали. Да и не только преподы. На Гроттерше и на той лица не было. Так, разве что затылок…
Карлик сообразил, наконец, в чем дело и оживился. Он запрыгал у круга, как бабуин у решетки в зоопарке. Ясно было, что как только дракончик вылетит, он прикончит его в две секунды и добудет свою жемчужину. На-сардельки-попал попытался было материализовать нечто посерьезнее пистолетика, но сейчас карлику было уже не до шуток. Он махнул рукой, и академик впечатался спиной в… нет, не угадали. В меня! Вечно я лезу, куда меня не просят. Зато начальство не ушиблось, и на том спасибо.
И тут вперёд вдруг вылез Вава Валялкин. Спокойненько так, но с героизмом в глазках, будто бронемашину отправился отпаивать коктейлем Молотова.
Но шутки в сторону! Я же не дура. Я в одну секунду поняла, почему Гроттерша выбрала именно Ваньку. Раньше меня это удивляло, потому что выбирать-то ей было из кого. Ванька не такой богатый и не такой забавный как Пуппер (Пуппер вообще как малое дитя! Плюшевый английский медвежонок! Из него не то, что веревки вить! Из него шапочки вязать можно!) и не такой роковой и броский как Бей-все-подряд с его капитанской тросточкой. Он просто Ванька. Но в нем есть спокойное, ровное, безоглядное упрямство и мужество. Настоящее, мягкое, настойчивое…
Карлик повернулся к нему. Лицо как из оберточной бумаги, глаза горят. Я так и не поняла, что он сделал. По-моему просто царапнул воздух, а на Ванькиной майке уже выступила кровь, словно он его когтями полоснул.
Ванька весь перекосился от боли, но медленно и четко - в такую минуту! - произнес:
- Я ИЗГОНЯЮ ТЕБЯ СИЛОЙ НЕПРОДАННОГО ЭЙДОСА!
- Что ты сказал? Силой чего? - прохрипел карлик.
- Силой моей человеческой души… Души не мага, человека! - спокойно повторил Ванька.
Его голос набрал вдруг силу, которой прежде у него не было. И сила это была явно не Ванькина, а чья-то иная, внешняя.
Карлик рванулся к Ваньке, но налетел на преграду. Его отбросило как куклу. Он вскочил и, воя, снова попытался кинуться, вытянув вперед когти. С его ногтей капала какая-то дрянь. И снова его отбросило.
А тут Ванька еще зачем-то снял свое магическое кольцо и отбросил его, будто безделушку.
- Властью свободного эйдоса, я приказываю тебе сбросить личину! - приказал он.
Карлика стало колбасить, вжало спиной в стену. Изо рта у него потекла зелёная жижа. Такое чувство, что на глиняную фигурку направили мощную струю воды. Кожа с лица слезла, вытянутые уши, редкие волосы - всё исчезло. И я увидела что-то маленькое, голое, горбатое, с серебристой сосулькой на шее.
Горбун подпрыгнул, страшно закричал, осыпал нас всех проклятиями и провалился. Дыра в полу сразу затянулась. Всё закончилось. Ванька в полном изнеможении опустился на пол. К нему кинулась Гроттерша, прижала к себе его голову. «Ваня… Ванечка!» Целует его, плачет. Ну, сейчас уже наивно как-то писать, хотя в тот момент я была тронута жутко. Даже глаза защипало - и это у меня-то! А я еще думала, что у меня сентиментальности меньше, чем у зубного сверла! Все что-то вопили, обнимались. Поклеп распоряжался, посылал кого-то в астрал. Его тоже посылали в астрал.
Я случайно услышала, как Сосискосверлил объясняет Зуби, что Бобес был никакой не Бобес, а карлик Лигул, глава канцелярии мрака. Когда он сбросил личину, Сардик его узнал. И еще Сардик сказал, что кольцо и жемчужину он теперь уничтожит и можно не волноваться. Во всем есть свои хорошие стороны. Кощеев - какой бы он не был камикадзе - не сунется. Ему теперь школу нельзя трогать и светиться, а то свои же и заклюют втихую. У них там тоже счет ведется, кто украл в меру, а кто зарвался.
Как мы провели остаток ночи и следующее утро описывать не буду. Помню только, что все бегали, как жуки, когда ночью свет включаешь. Я старалась ничего не пить, потому что после сглаза Медузии мне и на манную кашу смотреть было тошно.
Бейежиков очнулся, и чавкал завтрак уже со всеми вместе в Зале Двух Стихий. Кажется, Ягге не особенно рвалась оставлять его в магпункте, хотя для важности и говорила, что нужно понаблюдать. Да только чего этого некромага наблюдать? Его если и можно чем-нибудь убить, так только отбойным молотком, да и то если долбить в две смены.
Зализина ходила за Бейежиковым как приклеенная и всё в глаза ему заглядывала. Мне даже, если честно, жалко её стало. Он улыбался ей довольно вежливо, но вид у него при этом был такой, будто они двадцать минут назад познакомились и он вообще смутно помнит, как ее зовут. Зато на Гроттершу он смотрел как худеющая толстуха на пиццу - прямо-таки с жадностью. Если бы не Зализина, которая болталась на нем как якорь, он бы точно к ней подошел. А так что толку подходить? Слушать вопли дражайшей половины?
Я, чтобы Целуймартышкин Таньку не смущал, Гуню подослала Таньку спиной загораживать. «Будто случайно, говорю, маячь». Ну Гунька и старался - маячил. Потом жаловался, что у него вдоль позвоночника фурункулы пошли. Сглазил его Погладькошечкин, как пить дать…
Танька, по правде говоря, Гуню и не замечала. Причем не притворялась, что не замечает (разница-то есть!), а действительно не замечала. Они всё время с Ванькой были, как два сиамские близнеца. Из одной чашки пили, из одной тарелки ели, причем не уверена, что разными вилками.
«Ну здрасьте-подвинься! - думаю. - К концу какого-то там года обучения, Танька, наконец, заметила, что Ванька есть!»
И тут мне вдруг подумалось: «Лучше сделать что-то лишнее, чем не сделать чего-то важного». Это мысль мне почему-то ужасно понравилась, хотя я толком не поняла, с какой радости она меня вообще посетила. У меня так всегда. Надо взять пример с Шурасика и носить с собой блокнот. Среди тысячи тонн чуши затешется порой одна-другая ценная мысля.
После завтрака мы еще чуток потусовались, а потом стали готовиться к отлету. По ходу дела я с Пупсиковой поцапалась, не помню уже по какому поводу. Кажется, даже и без повода. Без повода оно всегда почему-то злее получается.
- Склепова, ты воинствующая пошлость! - сказала мне в конце Пупсикова.
Я оценила. Нечаянно у нее хороший удар получился. Верный. Это мне и самой в голову иногда приходило. С другой стороны, лучше так, чем в шоколаде плавать. Жизнь не кефир. Булькай себе молча и не забывай мыть стаканчик.
- Ну хорошо, говорю, я воинствующая. А ты какая? Полудохлая пошлость!
На том и разошлись.
К двум часам наш курс мало-помалу начал собираться на стене и у рва. Кое-кто еще оставался на день - на два, но основной народ разлетался. Мы с Гуней тоже вытащились на стены со своими чумуданами и стали ждать, пока нас вежливо погонят вон. У нас в Тибике это умеют.
Шурасик всем говорил одно и то же. Его магфордский профессор совсем чудак, и без него, Шурасика, не вспомнил бы даже у какого потока читает лекцию. К тому же при произнесении заклинаний у профессора все время сваливается с пальца кольцо, и Шурасику приходится все время быть настороже, чтобы его подстраховать.
«Чего бы они, англичане, без нас делали? Вымирающий народ. Куда не посмотришь - везде ими уже русские командуют», - говорил Шурасик, крайне довольный.
Он до того разошелся, что стал звать с собой Гуню, чтобы разобраться с каким-то там местным боевым магом. Якобы маг сказал, что у Гуни гломус вломус плохой, и вообще техника корявая. Мой простачок Гуня поверил, загорелся и стал подробно описывать, что он сделает с этим магом и в какой последовательности. Я с радостью обнаружила, что фантазия у Гуни богатая. Видно, он только от меня шухерится.
Едва я утихомирила Гуню, как на стене появились Танька с Вавой Валялкиным. Танька крепилась, но я видела, что она будет реветь всю сегодняшнюю ночь. Я вначале не поняла почему, а там глазам своим не поверила: в одной руке у Ваньки был рюкзак, в другой - увечный пылесос, который не взяли на свалку, чтобы он не портил там внешний вид. Этот свинопотам собрался улетать!
Я сразу подошла к ним.
- А ты куда? Мог бы еще на недельку остаться в Тюбике! Дети у тебя в лесу, вроде, не плачут, - сказала я.
Ван Вал упрямо замотал головой.
- Если я не улечу сейчас, то заставить себя улететь потом будет в сто раз труднее, - заявил он.
Я вкратце высказала ему, что о нем думаю, но мне кажется, Ван Вал меня не услышал. Он полетит сегодня и точка. И что за радость иметь такой характер? Он, по-моему, под тяжестью своего характера по уши под землю ушел. Да и Гроттерша такая же. Надеюсь, я не доживу до дня, когда у них кто-нибудь родится, потому что мне заранее страшно, что это за монстр будет.
Немного погодя притащился Ржевский со своей ненормальной кликушей-женой и немного разрядил обстановку. По части идиотского смеха он профи, тут ничего не скажешь. Если Грызька до сих пор не взяла его к себе в передачу, то только потому, что он мутный и на экране зудильника его особо не различишь.
- Имейте в виду: вы все умрете! Кто-то раньше, кто-то позже, но все! Не забывайте об этом ни на секунду! - сказала мне Недолеченная Дама.
- Спасибо. Я в курсе, - ответила я, и сразу же об этом забыла. Пусть сама мементоморит, если ей больше всех надо.
Глеб с Зализиной тоже были здесь. На боевой, так сказать, позиции. Лизон так спешила улететь, что каждую секунду спрашивала, когда, наконец, разблокируют эту проклятую гардарику? Когда? Когда? Когда?
Очень скоро она всех достала.
- Иди пошли Глеба. Пусть у Таньки спросит когда! - сказала я ей, и Зализина мигом выдернула свой аудиоцентр из розетки. Она и без меня видела, что Бейкозявкин рад будет помчаться спрашивать.
- Глебушка! Не уходи! Мы с тобой прилетим, и я тебе сразу курочку поставлю в духовку! Твою любимую! - сказала она.
- Уже мечтаю! - сказал Бейбарсов, отворачиваясь.
Мне стало жарко курочку. Надеюсь, они хотя бы убьют ее перед тем, как засовывать в духовку, хотя глобальной уверенности у меня нет.
Танька с Ванькой отошли к краю стены и держались за руки. Просто за руку и все - нежно так. Надо Гуньку моего научить за ручку держаться, а то он обычно так за кисть хватает, будто милицейский залом отрабатывает. Не нежность, а сплошное: «Стоять, я сказал!» О чем они говорили, я не слышала, да и лезть особо не хотелось. В конце концов, у каждого своя жизнь.
Оркестр привидений начал что-то мутить, но не особенно громко. Опасались, должно быть, что кто-нибудь дрыгнет их сгоряча, если будут нарываться. Играли как паиньки. На балконе появились преподаватели. Ягге, Трахтарахах, Горгонистая Медуза, Великая Зубила и Сарделькобокал.
Что они говорили, я не запомнила, но что-то такое правильное и трогательное. Наконец Сардельку-припахал высоко поднял руку с перстнем и выпустил две зеленые искры. Это означало: пора.
Мы взлетели.
- Прощай, Тибидохс! - сказала я, когда огромная каменная черепаха была далеко внизу.
И это был едва ли не первый случай за последнюю неделю, когда я назвала свою школу правильно. Хэппи-энд, блин».