МАТЛОТАЖ
Оригинал взят у maiorova в А у вас возникают определённые подозрения?
Ономнясь порезвилась в комментах у Лангобарда. Я туда вообще-то не хожу, но когда человек пишет, что, окааазывается, гипермужественная стилистика наподобие пиратов, лесорубов, моряков и военных находит множество поклоников среди геев, и знают ли об этом пираты, лесорубы, моряки и военные, и если знают, то что скажут? - грех не вмешаться. Я рассказала про матлотаж - институт однополого брака среди буканьеров и пиратов, поцитировала источнички, расправила затекшую эрудицию... Ответ мужчины:
Странно, что ни у К.М.Станюковича, ни у А.С.Новикова-Прибоя, ни у Р. Л. Стивенсона ничего такого даже не упоминается.
Ну, что сказать, действительно странно. Особенно насчёт Станюковича с Новиковым-Прибоем - чегой-то они про гомосексуалов не писали? Весь цензурный комитет хватил бы кондрашка, я гарантирую это. А вот у Стивенсона в "Похищенном" есть юнга Рансом, который повадкой очень напоминает катамита:
На пороге стоял какой-то подросток в моряцкой робе. Завидев меня, он немедленно принялся откалывать коленца матросской пляски - я тогда и не слыхивал о такой, а уж не видывал и подавно, -- прищелкивая пальцами и ловко выбивая дробь ногами. При всем том он весь посинел от холода, и было что-то очень жалкое в его лице, какая-то готовность не то рассмеяться, не то заплакать, которая совсем не вязалась с его лихими ухватками.
- Как живем, друг? - осипшим голосом сказал он.
Я с достоинством спросил, что ему угодно.
- А чтоб мне угождали! - ответил он и пропел:
Вот что мило мне при светлой луне
Весеннею порой.
- Извини мою неучтивость, - сказал я, - но раз не за делом пришел, то и делать тебе здесь нечего.
- Постой, браток! - крикнул он. - Ты что, шуток не понимаешь? Или хочешь, чтобы мне всыпали? Я принес, мистеру Бэлфуру письмо от старикана Хози-ози. - Он показал мне письмо и прибавил: - А еще, друг, я помираю с голоду.
- Ладно, - сказал я. - Зайди в дом. Пускай хоть сам попощусь, а для тебя кусок найдется.
Я привел его в кухню, усадил на свое место, и бедняга с жадностью накинулся на остатки завтрака, поминутно подмигивая мне и не переставая гримасничать: видно, в простоте душевной, он воображал, что так и положено держаться настоящему мужчине.
[...]
...а вскоре он и сам показался из трактира и подбежал ко мне, клянча, чтобы я угостил его чашей пунша. Я сказал, что и не подумаю, потому что оба мы не доросли еще до подобного баловства.
- Кружку эля, сделай одолжение, - прибавил я.
Он хоть и скорчил на это рожу и, кривляясь, стал бранить меня так и сяк, но от эля не отказался. Вскоре мы уже сидели за столом в передней зале трактира, отдавая должное и элю и еде.
[...]
- Только моряк он [капитан] никудышный, - доверительно сообщил он мне. - Управляет бригом мистер Шуан, этот - моряк, каких поискать, верь слову, только выпить любит! Глянь-ка! - Тут он отвернул чулок и показал мне глубокую рану, открытую, воспаленную - у меня при виде нее кровь застыла в жилах, - и гордо прибавил: - Это все он, мистер Шуан!
- Что? - вскричал я. - И ты сносишь от него такие зверства? Да кто ты, раб, чтобы с тобой так обращались?
- Вот именно! - подхватил несчастный дурачок, сразу впадая в другую крайность. - И он еще это узнает! - Он вытащил из чехла большой нож, по его словам, краденый. - Видишь? - продолжал он. - Пускай попробует, пускай только посмеет! Я ему удружу! Небось, не впервой! - и в подтверждение своей угрозы выругался, грязно, беспомощно и не к месту.
Никогда еще никого мне не было так жалко, как этого убогого несмышленыша; и притом я начал понимать, что на бриге "Завет", несмотря на его святое название, как видно, немногим слаще, чем в преисподней.
[...]
Спаивал мальчишку мистер Риак - да простится ему этот грех, - и, несомненно, из самых добрых побуждений; но, не говоря уж о том, как губителен был алкоголь для здоровья Рансома, до чего жалок был этот несчастный, забитый звереныш, когда, лопоча невесть что, он приплясывал на нетвердых ногах! Кое-кто из матросов только скалил на это зубы, но не все: были и такие, что, припомнив, быть может, собственное детство или собственных ребятишек, чернели, словно туча, и одергивали его, чтобы не валял дурака и взялся за ум. Мне же совестно было даже глаза поднять на беднягу. Он снится мне и поныне.
А вот как сие происходило на самом деле (из книжки English Sea Rovers in the Seventeenth Century)
В трагическом и несчастном случае, именуемом "женитьба пирата", matelot сохранял все права, урезалось только его возможное наследство. Он по-прежнему назывался matelot такого-то, имел неограниченный доступ ко всему имуществу своего напарника и даже получал супружеские права по отношению к его жене. Когда капитан Луи-Адемар-Тимоте Ле Голиф решил жениться на одной из женщин, которых губернатор Тортуги д'Ожерон ввёз на свой остров, Пульверен, matelot капитана, был потрясён этим известием. Сначала он нашёл убежище в бутылке, но затем заявил свои особые права "на всё, чем владеет напарник" и был допущен в брачные покои. Однако не таков был Пульверен, чтобы делить Ле Голифа с особой женского пола. Он на время затаил свою ненависть, но желание отомстить никуда не делось. Однажды, возвращаясь из рейда, капитан Ле Голиф выслал Пульверена вперёд с тем, чтобы он предупредил мадам Ле Голиф о скором прибытии супруга. Как нередко случается, если корабли возвращаются в порт излишне рано, Пульверен застиг госпожу капитаншу с любовником. Он убил обоих, и с той поры о нём не было ни слуху, ни духу. У капитана Ле Голифа потом появился другой matelot, Ле Бек, который приносил ему много удовольствия, но рана его так и не исцелилась до конца. "Сердце моё осталось с Пульвереном," - говорил он впоследствии.
Вот оно как оказывается... Но что-то такое есть в сугубо брутальных мусчинах, да...
Ономнясь порезвилась в комментах у Лангобарда. Я туда вообще-то не хожу, но когда человек пишет, что, окааазывается, гипермужественная стилистика наподобие пиратов, лесорубов, моряков и военных находит множество поклоников среди геев, и знают ли об этом пираты, лесорубы, моряки и военные, и если знают, то что скажут? - грех не вмешаться. Я рассказала про матлотаж - институт однополого брака среди буканьеров и пиратов, поцитировала источнички, расправила затекшую эрудицию... Ответ мужчины:
Странно, что ни у К.М.Станюковича, ни у А.С.Новикова-Прибоя, ни у Р. Л. Стивенсона ничего такого даже не упоминается.
Ну, что сказать, действительно странно. Особенно насчёт Станюковича с Новиковым-Прибоем - чегой-то они про гомосексуалов не писали? Весь цензурный комитет хватил бы кондрашка, я гарантирую это. А вот у Стивенсона в "Похищенном" есть юнга Рансом, который повадкой очень напоминает катамита:
На пороге стоял какой-то подросток в моряцкой робе. Завидев меня, он немедленно принялся откалывать коленца матросской пляски - я тогда и не слыхивал о такой, а уж не видывал и подавно, -- прищелкивая пальцами и ловко выбивая дробь ногами. При всем том он весь посинел от холода, и было что-то очень жалкое в его лице, какая-то готовность не то рассмеяться, не то заплакать, которая совсем не вязалась с его лихими ухватками.
- Как живем, друг? - осипшим голосом сказал он.
Я с достоинством спросил, что ему угодно.
- А чтоб мне угождали! - ответил он и пропел:
Вот что мило мне при светлой луне
Весеннею порой.
- Извини мою неучтивость, - сказал я, - но раз не за делом пришел, то и делать тебе здесь нечего.
- Постой, браток! - крикнул он. - Ты что, шуток не понимаешь? Или хочешь, чтобы мне всыпали? Я принес, мистеру Бэлфуру письмо от старикана Хози-ози. - Он показал мне письмо и прибавил: - А еще, друг, я помираю с голоду.
- Ладно, - сказал я. - Зайди в дом. Пускай хоть сам попощусь, а для тебя кусок найдется.
Я привел его в кухню, усадил на свое место, и бедняга с жадностью накинулся на остатки завтрака, поминутно подмигивая мне и не переставая гримасничать: видно, в простоте душевной, он воображал, что так и положено держаться настоящему мужчине.
[...]
...а вскоре он и сам показался из трактира и подбежал ко мне, клянча, чтобы я угостил его чашей пунша. Я сказал, что и не подумаю, потому что оба мы не доросли еще до подобного баловства.
- Кружку эля, сделай одолжение, - прибавил я.
Он хоть и скорчил на это рожу и, кривляясь, стал бранить меня так и сяк, но от эля не отказался. Вскоре мы уже сидели за столом в передней зале трактира, отдавая должное и элю и еде.
[...]
- Только моряк он [капитан] никудышный, - доверительно сообщил он мне. - Управляет бригом мистер Шуан, этот - моряк, каких поискать, верь слову, только выпить любит! Глянь-ка! - Тут он отвернул чулок и показал мне глубокую рану, открытую, воспаленную - у меня при виде нее кровь застыла в жилах, - и гордо прибавил: - Это все он, мистер Шуан!
- Что? - вскричал я. - И ты сносишь от него такие зверства? Да кто ты, раб, чтобы с тобой так обращались?
- Вот именно! - подхватил несчастный дурачок, сразу впадая в другую крайность. - И он еще это узнает! - Он вытащил из чехла большой нож, по его словам, краденый. - Видишь? - продолжал он. - Пускай попробует, пускай только посмеет! Я ему удружу! Небось, не впервой! - и в подтверждение своей угрозы выругался, грязно, беспомощно и не к месту.
Никогда еще никого мне не было так жалко, как этого убогого несмышленыша; и притом я начал понимать, что на бриге "Завет", несмотря на его святое название, как видно, немногим слаще, чем в преисподней.
[...]
Спаивал мальчишку мистер Риак - да простится ему этот грех, - и, несомненно, из самых добрых побуждений; но, не говоря уж о том, как губителен был алкоголь для здоровья Рансома, до чего жалок был этот несчастный, забитый звереныш, когда, лопоча невесть что, он приплясывал на нетвердых ногах! Кое-кто из матросов только скалил на это зубы, но не все: были и такие, что, припомнив, быть может, собственное детство или собственных ребятишек, чернели, словно туча, и одергивали его, чтобы не валял дурака и взялся за ум. Мне же совестно было даже глаза поднять на беднягу. Он снится мне и поныне.
А вот как сие происходило на самом деле (из книжки English Sea Rovers in the Seventeenth Century)
В трагическом и несчастном случае, именуемом "женитьба пирата", matelot сохранял все права, урезалось только его возможное наследство. Он по-прежнему назывался matelot такого-то, имел неограниченный доступ ко всему имуществу своего напарника и даже получал супружеские права по отношению к его жене. Когда капитан Луи-Адемар-Тимоте Ле Голиф решил жениться на одной из женщин, которых губернатор Тортуги д'Ожерон ввёз на свой остров, Пульверен, matelot капитана, был потрясён этим известием. Сначала он нашёл убежище в бутылке, но затем заявил свои особые права "на всё, чем владеет напарник" и был допущен в брачные покои. Однако не таков был Пульверен, чтобы делить Ле Голифа с особой женского пола. Он на время затаил свою ненависть, но желание отомстить никуда не делось. Однажды, возвращаясь из рейда, капитан Ле Голиф выслал Пульверена вперёд с тем, чтобы он предупредил мадам Ле Голиф о скором прибытии супруга. Как нередко случается, если корабли возвращаются в порт излишне рано, Пульверен застиг госпожу капитаншу с любовником. Он убил обоих, и с той поры о нём не было ни слуху, ни духу. У капитана Ле Голифа потом появился другой matelot, Ле Бек, который приносил ему много удовольствия, но рана его так и не исцелилась до конца. "Сердце моё осталось с Пульвереном," - говорил он впоследствии.
Вот оно как оказывается... Но что-то такое есть в сугубо брутальных мусчинах, да...