Невыносимая легкость
Это рефрен. Дюжина дублей в разных годах, квартирах, временах года.
Я вхожу в дом, где еще стоит запах кофе и не погашена лампа. Чертова лампа, ну почему я ее не погасила? Чтобы она меня встретила со всем торжеством операторской рифмы? "Это кино я уже смотрел". Когда волосы, затем одежда и, наконец - подушка - утрачивают чужой запах. Это кино я смотрел столько раз, что меня от его тошнит. Я испытываю ужас с первых кадров. Меня тошнит от поэзии расставаний.
Коротки те части произведения, где глаза встречаются с глазами. Где через непроводящее окружающее пространство до тебя доходит сшибающий с ног ток. Коротки прикосновения. Даже если длятся ночами, месяцами, годами. Похожие кипяток из крана - в первый момент тело просто бьет тревогу, не осознав еще, слишком холодно или слишком горячо. А потом ты уже обжегся. Земля тяжелее любого из нас. Бесконечно мало во времени пребывание в верхней точке траектории полета, доля, в которую останавливается сердце, кровь, ход энергий, тепловое движение... чтобы рвануть вниз, сменив ритм. Состроив в лад дыхание, пульс, шаг. To fall in love. Это действительно похоже на свободное падение.
Вот только почему миг встречи с землей - такой длинный куплет?
В замедленной съемке губы соскальзывают с губ, пальцы с пальцев. Так медленно, как-будто снимали 60 кадров в секунду. И за спиной хлопает дверца автомобиля, взлетает самолет, превращается в точку вагон. И я шепчу "лети легко, дружочек". Я уверяю себя "так нужно", но столько раз повторенные слова теряют смысл. Тянется и тянет жилы, и выламывает кости. И послезавтра подушка пахнет только хлопком. Лети легко, дружочек. Стираются черты, горят диски с переписками, теряются снимки. Легкой дороги, пусть будет легко хоть кому-то. Потому что мне не будет - я не умею расставаться. Меня воротит от этой лирики, я к ней бесконечно бездарна. Потому что, видно, до гробовой доски они будут смотреть на меня - огоньки на карте, полузабытые разноцветнымы глаза. Будут смотреть все, все без исключения, кому я шептала "лети легко". Я уже научилась не плакать, не устраивать глупых метаний, быстро вставать на ноги. Но расставаться я по-прежнему не умею.
Выбор всегда - у кого-то другого. Я могу лишь убежать, но я не привыкла бежать от боязни боли. И когда очередной дубль сжимает меня в комок, в рахманиновский аккорд, я все так же спрашиваю "почему, Господи? Разве я просила слишком многого?" Я отучилась просить любви, памяти, веры. Хочется всего лишь, чтобы этот дубль был удачен. Чтобы там, наверху, снисходительно сказали "снято". Хорошо сыграть. Один раз так, чтобы этого было довольно. Играть. Быть легкой до самого конца. И после. Веселиться, не говорить лишнего. Слова никогда ничего не меняют, но как это усвоить? Как жаль, что нельзя переиграть предыдущий дубль... только новый. Снова та же сцена, но в других декорациях и с другими людьми. Рефреном.
Я вхожу в дом, где еще стоит запах кофе и не погашена лампа. Чертова лампа, ну почему я ее не погасила? Чтобы она меня встретила со всем торжеством операторской рифмы? "Это кино я уже смотрел". Когда волосы, затем одежда и, наконец - подушка - утрачивают чужой запах. Это кино я смотрел столько раз, что меня от его тошнит. Я испытываю ужас с первых кадров. Меня тошнит от поэзии расставаний.
Коротки те части произведения, где глаза встречаются с глазами. Где через непроводящее окружающее пространство до тебя доходит сшибающий с ног ток. Коротки прикосновения. Даже если длятся ночами, месяцами, годами. Похожие кипяток из крана - в первый момент тело просто бьет тревогу, не осознав еще, слишком холодно или слишком горячо. А потом ты уже обжегся. Земля тяжелее любого из нас. Бесконечно мало во времени пребывание в верхней точке траектории полета, доля, в которую останавливается сердце, кровь, ход энергий, тепловое движение... чтобы рвануть вниз, сменив ритм. Состроив в лад дыхание, пульс, шаг. To fall in love. Это действительно похоже на свободное падение.
Вот только почему миг встречи с землей - такой длинный куплет?
В замедленной съемке губы соскальзывают с губ, пальцы с пальцев. Так медленно, как-будто снимали 60 кадров в секунду. И за спиной хлопает дверца автомобиля, взлетает самолет, превращается в точку вагон. И я шепчу "лети легко, дружочек". Я уверяю себя "так нужно", но столько раз повторенные слова теряют смысл. Тянется и тянет жилы, и выламывает кости. И послезавтра подушка пахнет только хлопком. Лети легко, дружочек. Стираются черты, горят диски с переписками, теряются снимки. Легкой дороги, пусть будет легко хоть кому-то. Потому что мне не будет - я не умею расставаться. Меня воротит от этой лирики, я к ней бесконечно бездарна. Потому что, видно, до гробовой доски они будут смотреть на меня - огоньки на карте, полузабытые разноцветнымы глаза. Будут смотреть все, все без исключения, кому я шептала "лети легко". Я уже научилась не плакать, не устраивать глупых метаний, быстро вставать на ноги. Но расставаться я по-прежнему не умею.
Выбор всегда - у кого-то другого. Я могу лишь убежать, но я не привыкла бежать от боязни боли. И когда очередной дубль сжимает меня в комок, в рахманиновский аккорд, я все так же спрашиваю "почему, Господи? Разве я просила слишком многого?" Я отучилась просить любви, памяти, веры. Хочется всего лишь, чтобы этот дубль был удачен. Чтобы там, наверху, снисходительно сказали "снято". Хорошо сыграть. Один раз так, чтобы этого было довольно. Играть. Быть легкой до самого конца. И после. Веселиться, не говорить лишнего. Слова никогда ничего не меняют, но как это усвоить? Как жаль, что нельзя переиграть предыдущий дубль... только новый. Снова та же сцена, но в других декорациях и с другими людьми. Рефреном.