И никто мне нигде не отвечает, а вот хожу и все говорю, говорю сама с собой. В окно посмотрела и продолжаю говорить, бормотать:
Ну да, снег, холодно, сугробы, лед. На фонарь посмотришь - и правда, ночь же, и аптека где-то недалеко. И что-то такое вертится у меня в голове, крутится про то, как хорошо было быть маленькими, и тогда снег был просто холодной игрушкой, а каждая снежинка покорно и мокро лежала на маленькой варежке, чтобы ее как следует рассмотрели.
А потом маленькие подросли и гуляли с непокрытыми головами, выдыхая морозный пар изо рта, как будто куришь.
А потом как-то так быстро выросли, выросли, выросли, и первый тайм уже отыграли, и ничего не понимаешь, стоишь, как дура, прислушиваешься к старым словам, к давнишнему отчаянному и грустному голосу, который продолжает жаловаться на то, что она не придет к нему больше, что все кругом белым-бело от отчаяния, что эта тишина ненавистна, потому что она больше не придет, и, может быть, снег тоже умеет плакать, потому что снег - это ведь тоже дождь, только замерзший.
Но потом этот мужик смотрит вокруг и понимает, что нет, это его сердце плачет, ну, или ему кажется, что сердце плачет, а на самом деле оно замерзло давным-давно. А снегу все равно, он невозмутимо падает
Click to view