(no subject)
И вот ты стоишь в десяти шагах от нее, полуоборот, такой недоразворот, говорящий, я как бы тебя жду, я видишь даже повернулся, но на самом деле не совсем повернулся, я как будто еще раздражен… Твои взгляд и лицо сейчас словно открытая книга, на страницах которой огромными буквами написано раздражение, недоумение, вопросы «ну что там еще?» и «сколько это будет продолжаться?»
А она стоит чуть дальше от тебя, сзади, поэтому тебе пришлось как будто бы обернуться. У нее сейчас мелко дрожит нижняя губа, так картинно и артистично. Но ты знаешь, что она не играет, просто она такая на самом деле. Так вот. Ты смотришь на нее, она выглядит великолепно, обтягивающие длинные ножки джинсы заправлены в сапоги на высоком каблуке. Коротенькая курточка, за которую ты всегда ее ругаешь - холодно же, - из-под нее вязаная кофта чуть длиннее курточки, но все равно только до бедер, до красивого пояса, поддерживающего джинсы. Да, она тебе очень нравится - она прекрасна, она умеет хорошо одеться. Но вы опять повздорили из-за какой-то мелочи, подумаешь… Ты, в общем, вспылил и сбросил ее руку со своего локтя, случайно слегка толкнув, а Новый Арбат такой скользкий и вот она неловко поскользнулась и чуть не упала, а ты сделал вид, что не заметил этого, пошел дальше. Сделав шагов десять, ты обернулся раздраженный тем, что она отстала, стоит там, так неловко пытаясь сделать несколько шагов по льду брусчатки, поскальзываясь, разводя руки в стороны. Она поднимает глаза и видит твое лицо.
Сначала вы поссорились, затем ты отбросил ее руку, подтолкнув, а теперь смотришь на нее и твое лицо такое злое, раздраженное, чужое для нее. И вот ее нижняя губа картинно дрожит, она отворачивается, прячет свое прекрасное лицо в ладонях и плачет. Ее плечи подрагивают в такт ее рыданиям, а ты стоишь и смотришь на нее. И в твоей душе сейчас даже не битва - целая война между жгучим раздражением, желанием подойти и наорать на эту капризную девчонку, какого хрена! ей же не двенадцать лет в конце-то концов! какого мать ее она напялила эти гребаные сапоги, она же знает как скользко на улице! да что за детский сад вообще! как она позорит его, разревелась прямо посреди улицы! и желанием подойти, обнять ее, успокоить, прижать к себе, нежно поцеловать, погладить мягкие шелковистые волосы, прошептать ей: «Извини меня, малыш, я погорячился… я не хотел обидеть тебя, я случайно», приподнять тонкий подбородок, посмотреть в яркие глубокие глаза, которые сейчас блестят от слез, своими глазами сказать больше, чем могут вместить в себя слова. И эти чувства замешаны жгучей, горькой микстурой стыда, чувства вины за то, что ее слезы - твоя работа. Молодец, урод, говоришь ты сам себе, продолжай в том же духе. И из-за этого чувства вины раздражение кажется таким спасительно-привлекательным, ведь в злости так легко спрятать свою вину. Гораздо сложнее признаться даже не ей, а самому себе. И так много сил нужно приложить, чтобы подойти сейчас к ней и снова не накосячить, не разрушить остатки призрачной возможности хоть что-то поправить. Достаточно ли в тебе мужества и силы, чтобы это сделать, или ты мужчина только на словах и когда бухаешь как не в себя, а?
И ты делаешь глубокие вдох, пауза, и выдыхаешь клубы белого пара. Поворачиваешься к ней, и идешь, чтобы обнять и извиниться.