BOOKS: В. Набоков "Отчаяние"
Ну, Набоков - это моя странная, но сильная любовь. Прочитав не одну его книгу, я до сих пор не хочу открывать всемирно известную "Лолиту". Хотя как раз этот самый мир и оценивает его в большинстве случаев по этой самой "Лолите". И знаете, что я скажу вам, мое представление о творчестве этого писателя нисколько не страдает из-за упущения этой книги.
Я могу перечитывать Набокова много раз, я искренне восхищаюсь его талантом и стилистикой текста, я сразу же ныряю с головой в его повествование, каждое его предложение идеально построено, как карточный домик, мне кажется именно так и должен излагать свои мысли любой человек, чтобы его было интересно слушать. Поэтому мои отзывы на все книги Набокова необъективны. Хотя у кого они не небеспристрастны, если речь идет о любимых писателях или книгах?)
Первое, это одна из его книг, которую хочется читать медленно или быстро, но два раза подряд. Если вы хотите насладиться эстетизмом текста и легкостью речи, которая берет вас нежно за ручку и с каждой главой незаметно уводит все дальше в лес, окатывающих с головы до ног из ведра ледяной водой сравнениями, метафорами, красивым богатым русским языком, прочитайте "Отчаяние".)
Второе, сюжет достаточно банальной криминальной истории из разряда "как можно надуть страховую компанию". Но замысел книги гораздо глубже и в этой набоковской глубине можно рассмотреть извечные фундаментальные философские темы и вопросы русской литературы: "преступление и наказание", "злодей или гений", "самовлюбленность, самонадеянность, граничащие с безумством".
Третье, в книге добавлено предисловие автора к американскому изданию. И, в принципе, интересно даже не оно, а то, что финал американского издания отличается от русского. Мне по духу ближе, безусловно, русский, ведь любой злодей, пускай он и будет сто раз гением, должен понести наказание за свое преступление. Но американский финал однозначно неожиданнее, веселее и кинематографичнее.)
Четвертое, прочитав книгу примерно до середины, начинаешь понимать, что Герман Карлович (главный герой) давно живет в состоянии безумства и отчаяния и думаешь: "Неужели только из-за этого у книги такое название?", "Неужели это и есть кульминация произведения?", но только дойдя до последних страниц, уже неосознанно вживаясь в шкуру Германа, видишь и чувствуешь, что воооот оно - настоящее отчаяние и что лучшего и лаконичного названия этому произведению придумать невозможно.
Словом, это однозначно глубокая, интересная, захватывающая, вынуждающая на собственные размышления и выводы, книга. Ну и по традиции делюсь с вами самыми вкусными кусочками этого "Отчаяния".)
"Его взгляд скользнул по дорогой бледно-серой материи моего костюма, побежал по рукаву, споткнулся о золотые часики на кисти."
"Без труда я отыскал место, где он вчера валялся. Я там нашел золотой окурок, кусок чешской газеты и еще - то жалкое, безличное, что незатейливый пешеход оставляет под кустом. Несколько изумрудных мух дополняло картину."
"Частенько и в царство моих аккуратно сложенных вещей захаживал какой-нибудь грязный кружевной платочек..."
"Мне нравилось - и до сих пор нравится - ставить слова в глупое положение, сочетать их шутовской свадьбой каламбура, выворачивать наизнанку, заставать их врасплох. Что делает советский ветер в слове ветеринар? Откуда томат в автомате? Как из зубра сделать арбуз?"
"Не справившись с честной чертой угля, он почему-то перешел на подленькую пастель."
"Как часто случается с полуграмотными, тон его письма совершенно не соответствовал тону обычного разговора: в письме это был дрожащий фальцет с провалами витиеватой хрипоты, а в жизни - самодовольный басок с дидактическими низами."
"Мое почтенное от шестнадцатого написано от руки - я писал на почтамте, - так взволновался, получив ответ на мое почтенное от девятого, что не мог отложить до возможности настукать, - да и особых причин стесняться своих почерков (у меня их несколько) еще не было, - я знал, что в конечном счете получателем окажусь я."
"Через полчаса я уже сидел в вагоне, веселила душу коньячная отрыжка, а в уголках рта остались соленые следы яичницы, торопливо съеденной в вокзальном буфете. Так, на низкой пищеводной ноте кончается эта смутная глава."
"Внезапно ночь стала рваться по швам..."
"День был выдержан в двух тонах - черном (ветви деревьев, асфальт) и белесом (небо, пятна снега)."
"На дворе меня сразу оглушил ветер, но я не сдался, нетерпеливо прилип к воротам, и вот показался автобус, я замахал и влез, мы покатили по шоссе, где с ума сходила белая пыль."
И к теме прошлого поста добавлю еще один абзац об осени.
"Незадолго до первого октября как-то утром мы с женой проходили Тиргартеном и остановились на мостике, облокотившись на перила. В неподвижной воде отражалась гобеленовая пышность бурой и рыжей листвы, стеклянная голубизна неба, темные очертания перил и наших склоненных лиц. Когда падал лист, то навстречу ему из тенистых глубин воды летел неотвратимый двойник. Встреча их была беззвучна. Падал кружась лист, и кружась стремилось к нему его точное отражение. Я не мог оторвать взгляда от этих неизбежных встреч. "Пойдем", - сказала Лида и вздохнула. "Осень, осень, - проговорила она погодя, - осень. Да, это осень". Она уже была в меховом пальто, пестром, леопардовом. Я влекся сзади, на ходу пронзая тростью палые листья."
