падал белый снег
Сижу, грызу яблоко, похожее на хороший голландский сыр - крупными дырами, которые чуть ранее самолично вырезала тонким канцелярским ножом.
В наушниках играет Epic вперемешку с Therion'ом.
Там солистка смешная, в хорошем смысле этого слова, и покраска у нее симпатичная с красными тенями.
Вродь ничего не болит и даже выспалась, но все равно состояние странное.
Пришибленное какое-то, словно долго идешь по глубокому снегу, потом движения замедляются, ноги уже не понимаются, ты вся застываешь в последнем движении, просто кончаться топливо.
И ты лежишь в глубоком сугробе, вся такая тихая и неподвижная, смотришь в холодное серое небо, откуда, мягко кружась, падают крупные белые хлопья снега.
Скоро тебя не станет, но тебе уже все равно.
Очень тихо и бело.
..
Мой мир только что родился, не спросив меня - хочу ли я этого.
Как всегда, в холоде и тишине падает белый снег.
Я ненавижу холод, но кому это было когда интересно?
Маленькая слабая искорка вспыхивает и снов гаснет, скрываясь в ворохе прогоревших веток забытого кем-то на снежной равнине костра.
..
Кто-то шел издалека, остановился, чтобы развести костер и согреться.
Он сидел и смотрел на маленькие жадные язычки красного хищника, торопливо пожирающие скудные запасы его топлива, бережно хранимые в специальном мешке.
Ветки прогорали слишком быстро, а найти новые в бескрайней снежной пустыне было невозможно.
Он ловил каждую кроху тепла, подвинув ближе старую жестяную банку, в которой кипел растаявший снег в ожидании горсти крупы.
Тонкие прозрачные полоски мяса уже были отрезаны от небольшого куска, тщательно обернутого холстиной и спрятанного в самый низ заплечной сумки.
Человек.. полно, а человек ли?
Лица было не разглядеть из-под низко опущенного капюшона с богатой опушкой из меха неизвестного зверя.
Но руки.. нет совсем не человеческие руки складывали хитрой конструкцией ветки для костра - так, чтобы они горели дольше и давали больше тепла.
Мягкой розовой, пусть даже обветренной и обмороженной кожи на конечностях гостя не было.
Была блестящая, отливающая металлом, поверхность, условно повторяющая строение руки человека, но с бОльшим количеством суставов и заканчивающаяся длинными острыми загнутыми когтями.
- Мидгард.. - не совсем понятно прошелестел незнакомец, задумчиво смотря на огонь.
На меня.
Я тоже смотрела на него из глубины рожденного чужой волей мира, моей колыбели.
Но моих слов он не услышал бы, даже если я решилась спросить его о чем-то.
И я продолжала молчать и наблюдать за тем, как он медленно и устало ел подгоревшую с одного бока кашу.
Потом пил кипяток, куда перед этим засыпал что-то из странной блестящей капсулы.
Потом просто сидел и смотрел, как догорает костер.
Жадные языки красного хищника становились все меньше и все беспокойнее искали свою пищу.
Не находя, тихо гасли, последний раз вспыхивая и рассеиваясь духами белой равнины.
Он не видел этих вспышек и превращений.
Перед его глазами стояла белая танцующая стена крупных мягких хлопьев.
Когда огонь окончательно погас, гость собрал остатки своих вещей в заплечную сумку, медленно поднялся, притопнул одной, а потом и второй ногой, сбрасывая снег.
Холодные брызги накрыли быстро остывающий черный скелет костра.
Я спряталась под грудой мертвых шелушащихся черных веток, наблюдая за его движениями.
Очень хотелось есть, но еды для меня в мертвой колыбели не осталось.
Гость собрал все мешки и сумки, несколько раз зачем-то подпрыгнул и шаркнул ногой, окончательно засыпая остатки костра.
И сама не понимая, что делаю, я прыгнула.
На густую меховую бахрому его обуви, промелькнувшую так близко от меня.
Прыгнула и сразу быстро спряталась среди волосков, в глубине чьей-то шкуры, служившей гостю обувью.
Потом было очень холодно.
Гость шел и шел и снова шел, без конца повторяя простую последовательность движений.
Похожий на неживое существо своей автоматичностью и четкой скупой выверенностью сокращений мышц.
Но я знала, что он давно и слишком сильно устал.
Об этом говорили и чуть более медленные шаги, и испарения экзожелез, проникающие в холодную пустоту из отверстия капюшона, куда я все еще не могла заглянуть.
Откуда я знала это?
Не знаю, просто знала.
Время остановилось в бескрайней белой пустыне.
...
Я тихо дремала, медленно, очень медленно перебираясь с одной длинной ворсинки на следующую, когда он мягко осел в глубокий, нестерпимо-белый сугроб.
Обманчиво-теплый и уютный.
Медленно расправляя конечности, он улегся на проседающую белую подушку и затих.
Он лежал в глубоком сугробе, весь такой тихий и неподвижный, из-под густой бахромы капюшона смотрел в холодное серое небо, откуда, мягко кружась, падали крупные белые хлопья снега.
Я поняла, что скоро его не станет.
И тогда я, уже более ни чем не сдерживаемая, начну жадно поглощать окружающие меня ворсинки, разрастаясь вширь и ввысь жадными красными языками голодного хищника.
Поедая сначала верхние, а потом и все прочие покровы того, кто был гостем в белом мире, который родился, забыв спросить меня - хочу ли я его.
..
Он был тих и неподвижен.
Давно перестали вспыхивать непроизвольные движения его тела, особенно заметные, когда он активно не двигался.
Давно перестал улетать в серую пустоту тревожный и усталый запах его экзожелез, проникавший в отверстие капюшона.
Все тепло, которое он мог отдать моему миру, он отдал.
До капельки и без остатка.
..
Жадные красные языки голодного хищника добрались до его лица.
Я мягко и осторожно гладила окаменевшие давно щеки, покрытые жесткими, отливающими металлом пластинами.
Целовала ледяной, застывший в усмешке рот.
Осторожно трогала острые клыки, прокусившие тонкие губы, из которых давно не текла кровь.
Я долго смотрела в его глаза, широко открытые и смотрящие в серое небо, откуда все падал и падал густыми белыми хлопьями холодный снег.
..
А снег все падал и падал, покрывая бесконечную пустую равнину пушистым белым покровом.
В причудливом танце снежинок вам было бы трудно разглядеть большой огненный цветок, растущий из глубокого сугроба.
Там, где упал гость.
Красные ленты голодного хищника стремительно поедали остатки его тела.
Этот погребальный костер горел долго и ярко, но в плотном белом мареве падающего снега вы не увидели бы его и с десяти шагов.
Моя маленькая дань гостю моего мира.
Скоро он погаснет.
Скоро я, насытившаяся в очередной раз, снова стану маленькой тусклой искоркой, спрятавшейся под черным шелушащимся скелетом погасшего костра.
Кто придумал все это?
Почему я продолжаю и продолжаюсь?
От маленькой тусклой искры до огромного красного монстра - это все я, кто придумал так?
Есть ли что-то во вне, кроме снега и бескрайности этих пустых равнин?
Наверно есть, откуда-то приходят сюда все новые и новые гости.
С которыми я знакомлюсь и прощаюсь, провожая в последний путь.
Странное существование.
Я ненавижу холод, но кому это было всегда интересно?
Когда этот мир родился, не спросив меня - хочу ли я этого.
...
Состояние пришибленное какое-то, ничего не болит, но слишком долго идешь по глубокому снегу, размеренно и скупо работая группами мышц.
Потом движения замедляются, ноги уже не понимаются, ты застываешь в последнем движении, просто кончается топливо.
И ты лежишь в глубоком сугробе, тихий и неподвижный, смотришь в холодное серое небо, откуда, мягко кружась, падают крупные белые хлопья снега.
Скоро тебя не станет, но тебе уже все равно.
Очень тихо и бело.
В наушниках играет Epic вперемешку с Therion'ом.
Там солистка смешная, в хорошем смысле этого слова, и покраска у нее симпатичная с красными тенями.
Вродь ничего не болит и даже выспалась, но все равно состояние странное.
Пришибленное какое-то, словно долго идешь по глубокому снегу, потом движения замедляются, ноги уже не понимаются, ты вся застываешь в последнем движении, просто кончаться топливо.
И ты лежишь в глубоком сугробе, вся такая тихая и неподвижная, смотришь в холодное серое небо, откуда, мягко кружась, падают крупные белые хлопья снега.
Скоро тебя не станет, но тебе уже все равно.
Очень тихо и бело.
..
Мой мир только что родился, не спросив меня - хочу ли я этого.
Как всегда, в холоде и тишине падает белый снег.
Я ненавижу холод, но кому это было когда интересно?
Маленькая слабая искорка вспыхивает и снов гаснет, скрываясь в ворохе прогоревших веток забытого кем-то на снежной равнине костра.
..
Кто-то шел издалека, остановился, чтобы развести костер и согреться.
Он сидел и смотрел на маленькие жадные язычки красного хищника, торопливо пожирающие скудные запасы его топлива, бережно хранимые в специальном мешке.
Ветки прогорали слишком быстро, а найти новые в бескрайней снежной пустыне было невозможно.
Он ловил каждую кроху тепла, подвинув ближе старую жестяную банку, в которой кипел растаявший снег в ожидании горсти крупы.
Тонкие прозрачные полоски мяса уже были отрезаны от небольшого куска, тщательно обернутого холстиной и спрятанного в самый низ заплечной сумки.
Человек.. полно, а человек ли?
Лица было не разглядеть из-под низко опущенного капюшона с богатой опушкой из меха неизвестного зверя.
Но руки.. нет совсем не человеческие руки складывали хитрой конструкцией ветки для костра - так, чтобы они горели дольше и давали больше тепла.
Мягкой розовой, пусть даже обветренной и обмороженной кожи на конечностях гостя не было.
Была блестящая, отливающая металлом, поверхность, условно повторяющая строение руки человека, но с бОльшим количеством суставов и заканчивающаяся длинными острыми загнутыми когтями.
- Мидгард.. - не совсем понятно прошелестел незнакомец, задумчиво смотря на огонь.
На меня.
Я тоже смотрела на него из глубины рожденного чужой волей мира, моей колыбели.
Но моих слов он не услышал бы, даже если я решилась спросить его о чем-то.
И я продолжала молчать и наблюдать за тем, как он медленно и устало ел подгоревшую с одного бока кашу.
Потом пил кипяток, куда перед этим засыпал что-то из странной блестящей капсулы.
Потом просто сидел и смотрел, как догорает костер.
Жадные языки красного хищника становились все меньше и все беспокойнее искали свою пищу.
Не находя, тихо гасли, последний раз вспыхивая и рассеиваясь духами белой равнины.
Он не видел этих вспышек и превращений.
Перед его глазами стояла белая танцующая стена крупных мягких хлопьев.
Когда огонь окончательно погас, гость собрал остатки своих вещей в заплечную сумку, медленно поднялся, притопнул одной, а потом и второй ногой, сбрасывая снег.
Холодные брызги накрыли быстро остывающий черный скелет костра.
Я спряталась под грудой мертвых шелушащихся черных веток, наблюдая за его движениями.
Очень хотелось есть, но еды для меня в мертвой колыбели не осталось.
Гость собрал все мешки и сумки, несколько раз зачем-то подпрыгнул и шаркнул ногой, окончательно засыпая остатки костра.
И сама не понимая, что делаю, я прыгнула.
На густую меховую бахрому его обуви, промелькнувшую так близко от меня.
Прыгнула и сразу быстро спряталась среди волосков, в глубине чьей-то шкуры, служившей гостю обувью.
Потом было очень холодно.
Гость шел и шел и снова шел, без конца повторяя простую последовательность движений.
Похожий на неживое существо своей автоматичностью и четкой скупой выверенностью сокращений мышц.
Но я знала, что он давно и слишком сильно устал.
Об этом говорили и чуть более медленные шаги, и испарения экзожелез, проникающие в холодную пустоту из отверстия капюшона, куда я все еще не могла заглянуть.
Откуда я знала это?
Не знаю, просто знала.
Время остановилось в бескрайней белой пустыне.
...
Я тихо дремала, медленно, очень медленно перебираясь с одной длинной ворсинки на следующую, когда он мягко осел в глубокий, нестерпимо-белый сугроб.
Обманчиво-теплый и уютный.
Медленно расправляя конечности, он улегся на проседающую белую подушку и затих.
Он лежал в глубоком сугробе, весь такой тихий и неподвижный, из-под густой бахромы капюшона смотрел в холодное серое небо, откуда, мягко кружась, падали крупные белые хлопья снега.
Я поняла, что скоро его не станет.
И тогда я, уже более ни чем не сдерживаемая, начну жадно поглощать окружающие меня ворсинки, разрастаясь вширь и ввысь жадными красными языками голодного хищника.
Поедая сначала верхние, а потом и все прочие покровы того, кто был гостем в белом мире, который родился, забыв спросить меня - хочу ли я его.
..
Он был тих и неподвижен.
Давно перестали вспыхивать непроизвольные движения его тела, особенно заметные, когда он активно не двигался.
Давно перестал улетать в серую пустоту тревожный и усталый запах его экзожелез, проникавший в отверстие капюшона.
Все тепло, которое он мог отдать моему миру, он отдал.
До капельки и без остатка.
..
Жадные красные языки голодного хищника добрались до его лица.
Я мягко и осторожно гладила окаменевшие давно щеки, покрытые жесткими, отливающими металлом пластинами.
Целовала ледяной, застывший в усмешке рот.
Осторожно трогала острые клыки, прокусившие тонкие губы, из которых давно не текла кровь.
Я долго смотрела в его глаза, широко открытые и смотрящие в серое небо, откуда все падал и падал густыми белыми хлопьями холодный снег.
..
А снег все падал и падал, покрывая бесконечную пустую равнину пушистым белым покровом.
В причудливом танце снежинок вам было бы трудно разглядеть большой огненный цветок, растущий из глубокого сугроба.
Там, где упал гость.
Красные ленты голодного хищника стремительно поедали остатки его тела.
Этот погребальный костер горел долго и ярко, но в плотном белом мареве падающего снега вы не увидели бы его и с десяти шагов.
Моя маленькая дань гостю моего мира.
Скоро он погаснет.
Скоро я, насытившаяся в очередной раз, снова стану маленькой тусклой искоркой, спрятавшейся под черным шелушащимся скелетом погасшего костра.
Кто придумал все это?
Почему я продолжаю и продолжаюсь?
От маленькой тусклой искры до огромного красного монстра - это все я, кто придумал так?
Есть ли что-то во вне, кроме снега и бескрайности этих пустых равнин?
Наверно есть, откуда-то приходят сюда все новые и новые гости.
С которыми я знакомлюсь и прощаюсь, провожая в последний путь.
Странное существование.
Я ненавижу холод, но кому это было всегда интересно?
Когда этот мир родился, не спросив меня - хочу ли я этого.
...
Состояние пришибленное какое-то, ничего не болит, но слишком долго идешь по глубокому снегу, размеренно и скупо работая группами мышц.
Потом движения замедляются, ноги уже не понимаются, ты застываешь в последнем движении, просто кончается топливо.
И ты лежишь в глубоком сугробе, тихий и неподвижный, смотришь в холодное серое небо, откуда, мягко кружась, падают крупные белые хлопья снега.
Скоро тебя не станет, но тебе уже все равно.
Очень тихо и бело.