(no subject)
Я жил прекрасной, тихой жизнью. Жил мирно, как прусак в чулане. Любил людей, и они часто тоже были не против. Не работал, потом работал и еще работал. Много размышлял. Никуда не писал (слава богу) и, к сожалению, никуда не ездил. Сейчас я вспоминаю себя: уверенного, спокойного, рассудительного. Боже, во что я превратился!
Ведь пришли они. Сначала их было двое, затем пятеро. Вчера залез посмотреть... Мать моя женщина! Семь штук! При условии, что даже пара может с ума свести! Цоканье мерзких лапок, отвратное бормотанье, грязь и даже запах. А главное - ты знаешь, что они там до сих пор есть, и никуда они оттуда не денутся. Их когда-то пытались исправить: назначали птицами мира или вместилищем святаго духа господнего. Нихуя! Голубь не таков! Это тупая, квохотливая, серунявая птица, лишившая меня сна и удовольствия бухануть на балконе. Это всего лишь птица. А я человек!
Редкий ранний прохожий может увидеть такое действо: на балконе, в полосатом халате стою я сонный с чашкой кофе и шваброй в руках. И этой шваброй хуярю я по крыше балкона; хуярю до тех пор, пока не заставлю себя уважать эту мерзкую, вонючую птицу.
Доброе утро, ебучий Донецк!
Ведь пришли они. Сначала их было двое, затем пятеро. Вчера залез посмотреть... Мать моя женщина! Семь штук! При условии, что даже пара может с ума свести! Цоканье мерзких лапок, отвратное бормотанье, грязь и даже запах. А главное - ты знаешь, что они там до сих пор есть, и никуда они оттуда не денутся. Их когда-то пытались исправить: назначали птицами мира или вместилищем святаго духа господнего. Нихуя! Голубь не таков! Это тупая, квохотливая, серунявая птица, лишившая меня сна и удовольствия бухануть на балконе. Это всего лишь птица. А я человек!
Редкий ранний прохожий может увидеть такое действо: на балконе, в полосатом халате стою я сонный с чашкой кофе и шваброй в руках. И этой шваброй хуярю я по крыше балкона; хуярю до тех пор, пока не заставлю себя уважать эту мерзкую, вонючую птицу.
Доброе утро, ебучий Донецк!