ЧЕРДАК
Как живётся? Душа на излёте?
Подыматься в такую-то рань,
по ступенькам сочиться сквозь сито
керосинно-кошачьего Дита,
спотыкаясь о всякую дрянь,
вверх по лестнице черного хода,
где дверей череда, как колода,
равнодушным гаданьем легла.
По спирали - беззвучен и страшен
коридор дермантинных рубашек,
что ни скважина - глазу игла
темноты...Не дай Бог им открыться!
Всё, что было, что есть, что случиться
будет тут-же показано в лицах:
вот, любуйся глазами во лбу.
Да по харе - печатью свинцовой,
да любезно поздравят с обновой,-
получай лубяную судьбу!
И глумливое это гаданье
всё годами, годами, годами -
маскарад полуночных мастей.
С этажа на этаж - постоянство
одного и того же пасьянса:
туз виновый, шестёрка крестей...
В этом мире, бессонном и странном,
ледяные латунные краны
нам отстукали тысячу зим.
Как живётся, мой добрый Вергилий?
Мы одни в этой жуткой могиле
вертикалью пустою сквозим!
В коммунальных парах керосина
сердце рвётся, как кот из корзины,
из межрёберной злой заперти.
Рвётся кот, одичал и неловок,-
что-же делать, король мышеловок,
на пути больше нет остановок,
не сойти, не сойти, не сойти!
Мы ступили - стезя не легка -
в змеевик перегонного куба;
всё, что тягостно, горько и грубо -
да останется в нижних витках!
И, однажды потерянный звук,
заплутавшийся в тесной валторне,
вдруг почувствует - стало просторней,
уходя в завершающий круг.
Всё отважнее в тембре и силе,
в устье светлое! Добрый Вергилий!
Мы подъём одолели трудом!
Карта " Чем успокоится сердце" -
нам наградой, - чердачная дверца,
что забыл запереть управдом!..
В жестяной духоте чердака,
в тихой панике пыли и света,-
нам сюда, здесь не просят билета,
здесь не нужно билета пока...
Лучше здесь - я люблю у окна:
что же делать - душа на излёте!
В голубом голубином полёте
невеликая наша страна.
Два сырка да бутылка вина
на листе самобранном "Известий"...
Хорошо бы не в этаком месте,
только места вот нет ни хрена!
Да, вставали в кухонные крики,
проносили троянские книги,
и потели карманные фиги,
как вериги, тянули плащи.
Да вот только не вынесла плена
заморённая наша Елена,
ослабела, да мордою в щи!
Что ж, молиться за дверью закрытой,-
Да минует нас это корыто
ныне, присно и тысячу лет..
Запусти матюга, мускулисто
отведи с торжеством фаталиста,
обманувшего свой пистолет.
Локоток - ползаряда в фиале!
Хоть и лучше напитки знавали,
и в дешевом своём карнавале
по три пуда плели эполет,-
Не отринь же ни яства ни брашна.
Посмотри - безвоздушный и страшный
матереет в окне карандашный
городской незнакомый портрет!
А внизу поливали цветы
и гуляли с собаками дамы,
разевали оконные рамы
полусонные душные рты...
Шорох зелени, крики детей,
рдеет клумбами мусор задворок,
реет запах, холоден и горек,
будто дышит дворовая тень.
Мы глядим в слуховое окно,
где над бурым развалом застройки
подыматься в законные сроки
Неразменному Солнцу дано,
где десница Господня, легка,
совершает неспешную требу,
сочетая облезлое небо
с этим Городом, лицами, хлебом...
На века.
На века.
На века.
1978г.
Подыматься в такую-то рань,
по ступенькам сочиться сквозь сито
керосинно-кошачьего Дита,
спотыкаясь о всякую дрянь,
вверх по лестнице черного хода,
где дверей череда, как колода,
равнодушным гаданьем легла.
По спирали - беззвучен и страшен
коридор дермантинных рубашек,
что ни скважина - глазу игла
темноты...Не дай Бог им открыться!
Всё, что было, что есть, что случиться
будет тут-же показано в лицах:
вот, любуйся глазами во лбу.
Да по харе - печатью свинцовой,
да любезно поздравят с обновой,-
получай лубяную судьбу!
И глумливое это гаданье
всё годами, годами, годами -
маскарад полуночных мастей.
С этажа на этаж - постоянство
одного и того же пасьянса:
туз виновый, шестёрка крестей...
В этом мире, бессонном и странном,
ледяные латунные краны
нам отстукали тысячу зим.
Как живётся, мой добрый Вергилий?
Мы одни в этой жуткой могиле
вертикалью пустою сквозим!
В коммунальных парах керосина
сердце рвётся, как кот из корзины,
из межрёберной злой заперти.
Рвётся кот, одичал и неловок,-
что-же делать, король мышеловок,
на пути больше нет остановок,
не сойти, не сойти, не сойти!
Мы ступили - стезя не легка -
в змеевик перегонного куба;
всё, что тягостно, горько и грубо -
да останется в нижних витках!
И, однажды потерянный звук,
заплутавшийся в тесной валторне,
вдруг почувствует - стало просторней,
уходя в завершающий круг.
Всё отважнее в тембре и силе,
в устье светлое! Добрый Вергилий!
Мы подъём одолели трудом!
Карта " Чем успокоится сердце" -
нам наградой, - чердачная дверца,
что забыл запереть управдом!..
В жестяной духоте чердака,
в тихой панике пыли и света,-
нам сюда, здесь не просят билета,
здесь не нужно билета пока...
Лучше здесь - я люблю у окна:
что же делать - душа на излёте!
В голубом голубином полёте
невеликая наша страна.
Два сырка да бутылка вина
на листе самобранном "Известий"...
Хорошо бы не в этаком месте,
только места вот нет ни хрена!
Да, вставали в кухонные крики,
проносили троянские книги,
и потели карманные фиги,
как вериги, тянули плащи.
Да вот только не вынесла плена
заморённая наша Елена,
ослабела, да мордою в щи!
Что ж, молиться за дверью закрытой,-
Да минует нас это корыто
ныне, присно и тысячу лет..
Запусти матюга, мускулисто
отведи с торжеством фаталиста,
обманувшего свой пистолет.
Локоток - ползаряда в фиале!
Хоть и лучше напитки знавали,
и в дешевом своём карнавале
по три пуда плели эполет,-
Не отринь же ни яства ни брашна.
Посмотри - безвоздушный и страшный
матереет в окне карандашный
городской незнакомый портрет!
А внизу поливали цветы
и гуляли с собаками дамы,
разевали оконные рамы
полусонные душные рты...
Шорох зелени, крики детей,
рдеет клумбами мусор задворок,
реет запах, холоден и горек,
будто дышит дворовая тень.
Мы глядим в слуховое окно,
где над бурым развалом застройки
подыматься в законные сроки
Неразменному Солнцу дано,
где десница Господня, легка,
совершает неспешную требу,
сочетая облезлое небо
с этим Городом, лицами, хлебом...
На века.
На века.
На века.
1978г.