Православные пособия о подготовке к исповеди XVII в. и их источники: «Наука о тайне Св. Покаяния»
М. А. Корзо
Адресованные мирянам пособия о подготовке к таинству исповеди появляются в Киевской митрополии во второй половине XVII в. в рамках инициированной ранее Киевским митрополитом Петром Могилой программы всесторонней реформы церковной жизни. Композиционным образцом и источником фактического материала для них зачастую выступали католические памятники. Анализ «Науки о тайне Св. Покаяния» (Киев, 1671) показал, что за основу было использовано польскоязычное пособие аскетико-назидательного характера «Skarb duszny» (Краков, 1582; 1594), которое, в свою очередь, было буквальным переводом сборника, составленного ок. 1576 г. для членов Марианской Содалиции при иезуитской коллегии в Кёльне иезуитом Францем Костером (1531-1619). Несмотря на то что фрагменты польского памятника на рубеже 1630-1640 гг. уже были опубликованы в составе двух виленских Полууставов, издатели «Науки» обращались напрямую к польскоязычной версии Костера. Киевское издание 1671 г. распространялось впоследствии также и в рукописной форме и в иной - униатской - конфессиональной среде.
История адресованных мирянам пособий о подготовке к таинству исповеди в Киевской митрополии начинается с «Науки о тайне Св. Покаяния» (Киев, 1671). Чтобы понять ее уникальность, необходимо остановиться на истории подобного рода наставлений в Речи Посполитой XVII в., поскольку католическая традиция зачастую выступала для православных книжников источником прямого подражания и заимствований.
Практические наставления о таинстве покаяния встречались в католических памятниках очень разных жанров: это могли быть катехизисы с типовыми текстами «испытаний совести»; как переводные, так и польские аскетико- назидательные сборники смешанного характера; поучения в форме тематических проповедей. К середине XVII в. все чаще появляются самостоятельные памятники, посвященные различным аспектам таинства покаяния. Вся эта пестрая в жанровом отношении литература для мирян издавалась на польском языке и была менее многочисленна, нежели памятники подобного рода, адресованные духовным лицам. В распоряжении последних были сотни пособий на латыни как средневековых теологов и канонистов, так и схоластов Раннего Нового времени; инструкции в составе богослужебных книг.
На фоне столь обильной книжной продукции католиков пособия по исповеди православных Киевской митрополии вплоть до конца XVII в. исчисляются единицами. Речь в данном случае не идет о чинопоследованиях таинства, а также о т. н. поновлениях и епитимийных правилах[1], но о формализованных наставлениях о сущности таинства. Рассмотрение покаяния в схоластическом ключе было новым явлением в Киевской митрополии той эпохи. К книжной продукции подобного рода можно отнести предисловие из Требника (Вильно, 1621); раздел о покаянии из «Науки о седми тайнахъ церковных» (Вильно, 1617/18)[2] и теоретические рассуждения в «Евхологионе» Петра Могилы. Более лаконичные наставления встречались в отдельных изданиях Номоканонов[3], в «Кратком катехизисе» Петра Могилы и в сочинении «О Сакраментахъ или Тайнахъ в поспо- литости» Сильвестра Косова.
Все эти пособия уступали католическим аналогам по полноте содержания. Первым масштабным мануале для духовенства стал трактат «Мир с Богом человеку» (Киев, 1669). Он представляет собой лишь дополненную цитатами из Библии, святоотеческого наследия и отдельных печатных изданий Киевской митрополии компиляцию, ядро которой образуют труды польского доминиканца Миколая из Мосчиск[4]. Спорным остается участие в данном издательском проекте архимандрита Лавры Иннокентия Гизеля. Л. Довга считает, что он разработал концепцию сочинения и подобрал к нему источники, которые были переведены другим человеком (или группой лиц). Сама же идея подобного рода трактата восходила еще ко времени митрополита Петра Могилы и органично вписывалась в начатую им всестороннюю реформу церковной жизни, которую в историографии зачастую рассматривают как аналог католической посттридентской реформы[5]. Церковнославянский язык и содержание «Мира с Богом» свидетельствуют о том, что труд создавался в первую очередь для духовных лиц.
Киевская «Наука о тайне Св. покаяния»1671 г. стала первым пособием для нужд тех, кто готовился к исповеди. Написанное на «простой мове», сочинение могло задумываться как адаптированная для широкого читателя версия «Мира с Богом» - не случайно они издаются почти одновременно[6]. Анализ содержания двух памятников не позволяет подтвердить данную гипотезу; уже подмеченный в литературе факт неполного совпадения перечня порочных поступков, проистекающих от смертных грехов[7], наводит на мысль, что составители «Науки» опирались на какие-то иные образцы.
Использование «простой мовы» не указывает на то, что «Наука» была адресована исключительно мирянам: в тексте встречаются упоминания о грехах монашествующих, которые называются то «законниками» (л. 27, 48 об.), то иноками (л. 53 об.); а также грехи послушников (л. 28) и духовных лиц в целом (л. 40 об. - 41).
Во введении («Каючомуся чителнику», «Наука») говорится о четырех основных «повинностях» таинства, без которых оно «албо мало, албо ничого не ва- житъ»; содержится предостережение для тех, кто оправдывается забывчивостью и неумением анализировать собственную совесть и наставление, что необходимо называть грехи по сути и учитывать все сопутствующие им обстоятельства, не измышляя напраслину; приводятся примеры молитв перед и после исповеди, описывается поведения кающегося во время исповеди.
Часть первая и самая лаконичная «Рахованя своеи Совести в которой припоминается, яковым способом выступует человекъ против Богу, и Ближнему, и самому себ%» (л. 11-18 об.) представляет собой последовательное перечисление греховных деяний против Бога, ближнего, самого себя. Вторая часть «В кото- ройся припоминаетъ, якъ человекъ грешит против Десяти Приказами Божшхъ» (л. 18 об. - 31 об.) анализирует последовательно грехи против заповедей Декалога. При этом первая и вторая заповеди рассматриваются одним блоком, разбитым на три группы: грехи против веры, надежды и любви. Самая пространная третья часть «О седми грехах смертелных, и прочшхъ грЪхахь, которш ся от них родят» (л. 31 об. - 103) содержательно шире анализа семи смертных грехов и производных от них поступков (дочерей или «цорок»), включает категорию «чужие грехи»[8] и перечень обстоятельств совершения греховных деяний, которые могут как облегчить, так и усугубить их тяжесть. Далее следует ряд параграфов с предписаниями: «О предсявзятю, и о сродках до поправы живота» (л. 66-66об.), построенные по схеме семи смертных грехов «Лекарства на гр%хи» (л. 67-94), «Способъ якъся отоучити от злого звычаю присяганя» (л. 94 - 96 об.), «Наука, якся научити честь отдавати родичом и старшим» (л. 96 об. - 101)», «Лекарство на оклеветаше» (л. 101-104). Завершается третья часть разделом «Выводы короткш през подобенства, кождому человеку ку понятю снадные якъ то есть речъ пожи- течная часто сповЪдатися» (л. 104-113). Раздел «Замкнене» построен как предостережение против ложного стыда во время исповеди; осуждение тех, что стремится найти священника менее образованного или даже в состоянии подпития, чтобы тот не сумел распознать лукавства и наложил бы более легкую епитимью. Роль приложения выполняет «Посл%дован!е о избавленш злыхъ помысловъ», две Богородичные молитвы, «Правило внегда случится кому искуситися во сн% по дЬйству д!аволю», две молитвы Василия Великого.
Какие содержательные особенности «Науки» свидетельствуют о том, что ее составители использовали или, по крайней мере, ориентировались на какой-то католический образец? Таких «подсказок» несколько: например, трехчастная классификация греховных поступков - против Бога, ближнего и самого себя, которая отражала представление о троичности естественного нравственного порядка и проистекающих из него тройственных обязанностях христианина. Подобного рода схема была общим местом в католических пособиях по моральной теологии той эпохи; ее можно встретить и практически во всех катехизисах, вышедших в посттриденскую эпоху из-под пера иезуитов. Понятие «цорки» грехов, с помощью которого определяются проистекающие из каждого смертного греха качества характера или поступки, соответствует «filiae» в католической моральной теологии. Приводимые в «Науке» перечни «цорок» в большей мере соответствуют схеме Григория Великого и Фомы Аквинского, нежели традиции, восходящей к Евагрию Понтийскому и Иоанну Кассиану. Для большинства католических пособий по исповеди был характерен и раздел о «лекарствах» против отдельных грехов и порочных склонностей (remedia contra peccata). Очередной особенностью «Науки» можно считать то, что формулировки второй и третьей заповедей Декалога практически идентичны, соответственно: «Да не возмеши имени Господа Бога твоего надаремне» (л. 19) и «Непризовеши Имени Господа Бога твоего всуе» (л. 21). При этом из поля зрения составителей памятника выпадает запрет создавать изображения Бога, который со времен Филона Александрийского и у большинства восточных Отцов Церкви выступал в качестве самостоятельного - второго предписания Десятословия. Данное упущение могло быть простой ошибкой составителей; но не исключено, что в католическом источнике недопустимость поклонения «кумирам» в качестве отдельной заповеди не выделялась, как это было характерно для католической традиции, восходящей к выработанной Оригеном и Августином группировке ветхозаветных предписаний.
Данные и некоторые иные содержательные особенности «Науки» не могут служить прямым указанием на то, какое конкретно католическое сочинение было использовано ее составителями. Такой подсказкой стал заключительный раздел памятника («Выводы короткш през Подобенства»): здесь приводятся аргументы в пользу регулярной исповеди, а нечистая совесть отождествлялась с неприбранным помещением, нестиранной одеждой, неопрятным телом и неурегулированными долговыми обязательствами. Аналогичное поучение уже публиковалось на рубеже 1630-1640-х гг. в двух виленских Полууставах без года выпуска[9] в качестве составленного «простой мовой» приложения «Наука и приклады, до частого спасеннаго исповедания греховъ». В рамках другого исследования удалось установить католический источник данного поучения[10]. Это же сочинение легло в основу и киевской «Науки».
Речь идет о памятнике «Сокровищница душевная» («Skarb duszny nad z-loto y kamienie drogie kosztownieyszy». Краков, 1582; 1594), который состоит из трех неравных по объему частей. Первая и самая пространная из них разделена, в свою очередь, на четыре тематических блока: после практических указаний по подготовке к исповеди и анализа основных категорий греховных деяний следуют пространные рассуждения о таинстве причастия, богословское рассуждение о Литургии и описание литургических одеяний, наставление о молитве. В состав первой части входят также толкования на розарий и «Ангельское приветствие», избранные молитвы. Вторая часть носит отчасти полемический характер и включает рассуждение о признаках истинной Церкви, за которым следует рассмотрение «лекарств» на главные или смертные грехи, советы по стяжанию покорности, терпения и сердечной радости. Третья часть описывает чинопоследования некоторых таинств, оговаривает случаи употребления освященной воды и свечей.
Польский памятник можно отнести к жанру аскетико-назидательных сочинений. Его латинский источник, который удалось установить в результате изысканий, был составлен для членов Марианской Содалиции при иезуитской коллегии в Кёльне иезуитом Францем Костером (1531-1619)[11] и многократно переиздавался в конце XVI-XVII вв. под четырьмя вариантами названий[12].
Составители «Науки» 1671 г. позаимствовали из польского памятника только вступительные разделы из первой части и заключительные из второй, то есть лишь те порции текста, которые непосредственно связаны с таинством исповеди, с практикой испытания совести, с анализом различных категорий грехов и «лекарств» против них. Лаврские издатели также совершили некоторую композиционную перестановку: так, они изменили последовательность «лекарств» на отдельные смертные грехи и наставление о частой исповеди, опубликованное уже ранее в составе виленских Полууставов и помещенное в польском оригинале в начале первой части, оказалось в заключительной части «Науки». В Полууставах из данного раздела были исключены порции текста, где грех рассматривается по аналогии с денежным долгом, при возвращении которого человек получает расписку или некое свидетельство. Это могло ассоциироваться с практикой т. н. «отпустов», или милосердных лет, когда отпущение грехов сопровождалось получением свидетельства в форме индульгенции. Не вошли в версию Полууставов и фрагменты об исповеди как форме самопознания; о том, что исповеданию грехов предшествует некая упреждающая благодать, без которой исповедь невозможна. В «Науке» же данный раздел был переведен без сокращений.
«Наука» не всегда слепо придерживается польского оригинала. В книгу не вошел целый ряд фрагментов, которые органично вписываются в общую тематику памятника: рассуждения о том, как надлежит сокрушаться о совершенных проступках (Сокровищница, л. 8 об. - 10), о пользе т.н. «генерального» покаяния, когда пенитент исповедается за все прожитые им годы, и об этапах подготовки к нему (Сокровищница, л. 19 об. - 23). Процесс сокращения польского памятника или, наоборот, его расширения не всегда отражает какие-то принципиальные конфессиональные отличия двух традиций: зачастую «Наука» лишь стремится более точно отразить реально существующие в обществе практики и нравы. Остановимся на наиболее существенных моментах.
Перед изложением грехов на отдельные заповеди Декалога в «Сокровищнице» встречается небольшое пояснение, что если в том или ином пункте появляется уточнение о кратности проступка («wiele krod»), то в данном случае речь идет о смертном грехе; отсутствие данного уточнения свидетельствует о том, что данный грех является по природе своей простительным (л. 23). Употребление «Наукой» «многокроть» не всегда соответствует польскому памятнику. Если данные расхождения не были элементом случайности, то последовательное сравнение случаев, когда данное уточнение опускалось или, наоборот, добавлялось, могло бы многое сказать о специфике православной пенитенциарной практики той эпохи, которая несколько иначе квалифицировала те или иные греховные деяния. Такое расхождение встречается, в частности, при анализе поступков против веры (первая заповедь Декалога), включающих различные формы распространения ереси, чтение еретических книг, посещение проповедей иноверцев и ограждение еретиков от справедливого преследования. Во всех данных случаях «Наука» снимает «wiele krod». В литературе уже отмечалось, что некоторые из перечисленных пунктов звучали несколько анахронично для ситуации Киевской митрополии конца XVII в.[13] Но для иезуита Костера они отражали реальность его жизни и активного конфессионального противостояния в Кёльне столетней давности.
В «Сокровищнице» встречается ряд абстрактных запретов, которые «Наука» переадресовала только духовным лицам. Так поступили, например, с одной из «цорек» телесной нечистоты «соблазном» или порочным поведением, которое может стать дурным примером для других людей («Если бывши Персоною Духовною, албо Законною, неростропне що починил <...> отколбыся иныи соблаз- нити могли», л. 40 об. - 41). В другом месте вопрос о танцах адресуется только «законником»: «Если будучи Законником, танцовалъ, и многокротъ?» (л. 27).
С другой стороны, «Наука» опускает упоминание о некоторых проступках, которые в «Сокровищнице» квалифицируются как грехи духовенства: например, в контексте заповеди «не убий», когда духовное лицо нанесло телесные повреждения другому духовному лицу и сразу после этого совершает богослужение (л. 28) или когда духовное лицо не должным образом распоряжается бенефициями (л. 30).
Отдельные фрагменты польского памятника составители «Науки» просто переформулировали, сохраняя лишь общий смысл высказывания; в каких- то случаях смягчалось схоластическое звучание отдельных дефиниций. В других же случаях определение менялось полностью, как было в случае с грехом лени: «ЛЪнивство або недбалство походить из забвенья, або помраченья, то ест, непомнКги, же нас сотвориль Богь абысмо ему служили, якь в неб% Аггли.
И абысмо за взятые добродЬйства благодарили, и о пришлые оуставичне просили, то естъ о Небо» (л. 52).
Pages: 1 2