Победила дружба: их обоих распяли, слишком много любви (с.)
Такая звериная тоска, и столько всего сразу -- ну как объяснить это, не прибегая к термину "ноосфера"? -- крутится сейчас у меня вокруг Львова, что голова кружится, и подташнивает, как на большой высоте.
Когда я переводила "Во зло" Элюара, я не думала, что оно действительно неотделимо от "Во благо". Когда я переводила "Во зло", я вообще не знала, о чем оно, понять не могла. Тут уж впору задуматься о принципиальной непереводимости поэзии, непереводимости даже на язык твоей собственной мысли, не то что на другой язык. Сегодня я закончила "Во благо" -- со всей ответственностью! -- и никак не скажу, чтобы над ним слёз было пролито меньше. Потому что "Нуш я раптоўна адчуў як мне не хапае цябе" так естественно связано с "О розум! Мы цябе ўвасаблялі легкадумна" -- у меня даже слов нет, чтобы это описать. Дети, для которых это все делается и печатается, находясь в своем потрясающем семнадцатилетнем возрасте идиотских свершений, как они, смогут ли адаптировать это под себя? Я бы в семнадцать не смогла, даже если бы использовала всю силу данного мне воображения. Для меня до сих пор всегда сюрприз: оглядываться и замечать какие-то неожиданные плоды взросления, которых в зеркале (да и всяко по-другому тоже) не увидишь -- в моем зеркале никаких плодов взросления не будет еще лет тридцать, с такой-то детской физиономией.
Такой, кажется, пафос -- о взрослении говорить, самой противно.
Когда я переводила "Во зло" Элюара, я не думала, что оно действительно неотделимо от "Во благо". Когда я переводила "Во зло", я вообще не знала, о чем оно, понять не могла. Тут уж впору задуматься о принципиальной непереводимости поэзии, непереводимости даже на язык твоей собственной мысли, не то что на другой язык. Сегодня я закончила "Во благо" -- со всей ответственностью! -- и никак не скажу, чтобы над ним слёз было пролито меньше. Потому что "Нуш я раптоўна адчуў як мне не хапае цябе" так естественно связано с "О розум! Мы цябе ўвасаблялі легкадумна" -- у меня даже слов нет, чтобы это описать. Дети, для которых это все делается и печатается, находясь в своем потрясающем семнадцатилетнем возрасте идиотских свершений, как они, смогут ли адаптировать это под себя? Я бы в семнадцать не смогла, даже если бы использовала всю силу данного мне воображения. Для меня до сих пор всегда сюрприз: оглядываться и замечать какие-то неожиданные плоды взросления, которых в зеркале (да и всяко по-другому тоже) не увидишь -- в моем зеркале никаких плодов взросления не будет еще лет тридцать, с такой-то детской физиономией.
Такой, кажется, пафос -- о взрослении говорить, самой противно.