первый автопортрет, второе письмо
Дорогой мой, любимый, родной, вот закончилось время стихов, вот и пришло время молчания. Я заварю твой любимый чай и оставлю его у парадной.
Однажды я, еще один раз, возьму тебя под руку. Однажды я прижмусь к тебе плечом. И, может, возьму твою ладонь, поверну и поцелую мартовскую косточку. Но больше я тебя не желаю видеть.
Во всех этих городах, в продрогших машинах и парках, в синих джинсах и сомнениях - нам нечего будет друг другу сказать. Ты теперь молчишь, и молчание - это согласие на разлуку. На разделение, на то, чтобы не быть нужным, что равно - не быть живым.
Скоро я научусь не бежать к телефону на случайный, не-твой, звонок, не писать картины, не множить боль, научусь не искать тебя в прохожих и чужих городах, не повторять твое имя и не носить твои книги в сумке.
Я ждала тебя всю свою жизнь на ветреном северном побережье, там, где нет ни домов, ни чаек, я звонила тебе на все телефонные номера. Я писала тебе долгие письма и кидала в море. Я будила тебя, кричала тебе, звала тебя. Но все бесполезно. Я назначила встречу на какое-то очередное мартобря, но ты, проходя мимо, даже не обернулся.
За все это я тебя не-на-ви-жу. За законы и правила, за сирень и за трусость, за мой трагический образ, за мое тебе «навсегда».
Однажды я, еще один раз, возьму тебя под руку. Однажды я прижмусь к тебе плечом. И, может, возьму твою ладонь, поверну и поцелую мартовскую косточку. Но больше я тебя не желаю видеть.
Во всех этих городах, в продрогших машинах и парках, в синих джинсах и сомнениях - нам нечего будет друг другу сказать. Ты теперь молчишь, и молчание - это согласие на разлуку. На разделение, на то, чтобы не быть нужным, что равно - не быть живым.
Скоро я научусь не бежать к телефону на случайный, не-твой, звонок, не писать картины, не множить боль, научусь не искать тебя в прохожих и чужих городах, не повторять твое имя и не носить твои книги в сумке.
Я ждала тебя всю свою жизнь на ветреном северном побережье, там, где нет ни домов, ни чаек, я звонила тебе на все телефонные номера. Я писала тебе долгие письма и кидала в море. Я будила тебя, кричала тебе, звала тебя. Но все бесполезно. Я назначила встречу на какое-то очередное мартобря, но ты, проходя мимо, даже не обернулся.
За все это я тебя не-на-ви-жу. За законы и правила, за сирень и за трусость, за мой трагический образ, за мое тебе «навсегда».