Дневник художника: Яков Дорофеевич Ромас (1902-1969)
Народный художник СССР, участник ВОВ, лауреат Сталинской премии..
работы находятся в Третьяковской и Дрезденской галереях, в Русском музее и др.
Википедия
на сайте прожито можно почитать фронтовой дневник
Очень часто за эти дни вспоминал светлую, радостную, весеннюю путину на Северном Каспии, которую имел счастье весной этого года писать. Огромное желание во что бы то ни стало, хоть еще разок, испытать это наслаждение творчества. Ах, какие «не открытые» краски! Золото воды, померанцевые, опаловые, лимонные, белые паруса, их тысячи, разных размеров и покроев, изумрудно-сиенистые суда, загорелые рыбаки и рыбачки в бахилах, уйма разной рыбы, как золота и серебра в ковше, невода смолистые, синь неба, барашки на золоте воды и уйма чаек. Все в беспрерывном движении. Солнце, солнце искрится всюду. Очаровательная природа. Проклятый подлый кретин Гитлер и его банда. Проклятая война! Так радостно было ощущать силу творческого вдохновения, сознание, что мои любимые товарищи художники также творят во всех необъятных уголках любимой родины, потом обмен впечатлениями на выставке и опять с жаром за работу. Днепро! Милый мой бакенщик Герасим Данилович, где ты? Ах, увидеть бы и завершить начатый два года тому назад труд «Бакенщик». Как бы мне хотелось!
...
Чудесный вечер. Густой дым, туман. Сквозь него где-то заход солнца (не видно). Опаловый верх с чисто оттенками по верху. Во льду стоит у стенки и дымит ледокол «Суртыл», два-три каких-то транспорта. Все это купается в каком-то серебристом мареве. Краны лебедки работают, а вдали еле видно (кстати, горизонта никак не найдешь, все сливается) пошел какой-то буксир. Очень, очень красиво. Взглянул на шкафут. Около «соток» стоят «пушкари», лица бронзово-красные, полушубки цвета банана, ворота еще светлее, шапки кирпичные с кобальтом. Все это сурово, но замечательно живописно. Я страшно себя ругал, что ничего не было готово, чтобы немедленно взяться за этюд (хоть и холодновато), а через 30 минут уже будет темно. Не успеть подготовиться и написать. Обидно до слез. Ну ничего, запомню и поймаю. С досады попробовал в каюте по памяти акварелью. Куда тут. Все ложь. Эх, не прощу я себе этого случая.
...
Ночь чудная. Замечательное явление северное сияние. Оно, оказывается, зеленовато-голубоватого цвета. Очень театрально.
...
Жестокая несправедливость. Капитализм (кучка магнатов) - это война. Трудящийся человек мирен по своему существу. Любит созидательный труд, любит жизнь, солнце, весну, реки, леса, словом, радости жизни, природы, а тут за какие-то интересы капиталисты гонят на войну. Убивают. Лишают радости. Жизни. Мы вынуждены к этой войне. Конец войне будет тогда, когда фашисты будут стерты с лица земли. Пусть мое поколение ценой моей-нашей жизни обеспечит безоблачное будущее нашим детям. Ни за что не следует оставлять лазейки в Германии, из которой когда-либо может возникнуть опять нечто подобное происходящему сейчас.
...
А вечер, вечер замечательный. Чудесная гамма осени ранней, лучи оранжевого солнца играют на облачках-барашках, освещают бронзу листвы и дома на Канонерских островах. «Максимка» лупит главным калибром, эсминцы также. Силуэт здания элеватора и складов порта. Все это очень впечатляющая, грозная картина и, странное дело, овеянная лирикой природы (опять контраст). Обязательно буду разрабатывать эту вещь.
24 ноября.
Серый, туманный, типично ленинградский зимний день. Опять отошли на старое место. Тихо. С утра большая приборка. Сделал этюд акварелью из иллюминатора. Заделывают вчерашние дырки в полубаке. Воспользовался тишиной (одна воздушная тревога) и привел все акварели в порядок (сделал паспарту). Послал в ПУ ВМФ СССР (Москву) рапорт о продлении разрешительного удостоверения для зарисовок, старое кончается 31 декабря 1941. Да, незаметно подойдет новый 1942 г. Ведь с 27 декабря начнет помаленьку прибавляться день. Дело пойдет к любимому солнцу, к весне, лету. Зима повернет на мороз. Осталось только месяц. Как всегда я с особым трепетным чувством жду этого дня. Как с этого дня меня начинает всегда по-особенному волновать предвкушение новых встреч с природой, как зажигательна природа становится, если бы хоть 20% передать в моих работах, да и вообще в работах других художников, ту особенную свежесть, трепет жизни, которая есть в природе. Это была бы победа, так как эти работы захватывали бы непосредственно сердце, а не мозг (ум) через глаза. Не аналитическое было бы восприятие произведения, а такое же непосредственное, как захватывало творца во время его исполнения. Я счастлив, что во мне этот огонь непосредственного восприятия радости жизни, природы в разных состояниях ее есть. Есть! Но я также бесконечно огорчен, что в эти моменты чувствуешь неподготовленность к схватке. (Как жаль, что нельзя прожить заново, а то творческая жизнь моя сложилась довольно зигзагообразно и была вне меня, помимо меня, против моей воли и желания, так надо было. Чепуха! Поздно натура взбунтовалась. Поздно подняло протест это чувство, которое сидело под спудом и сейчас делает рывки, тормоша, будоража меня всего.) Скоро 40! Сорок лет! Страшно. Ведь уже скоро кончить пора, а я начинаю заново. Странное дело. Не чувствую я этих сорока лет, когда дело идет о творчестве, о природе, может, это результат опять-таки плохо прожитого детства, отрочества (война империалистическая, одиночество без родителей 22 года, Гражданская война), чувства ребенка, а жизнь взрослого (как бы пропитаться, где бы что поесть), т.е. отсутствие детства. Я не стыжусь часто обуревавших меня чувств и действий, схожих с чувствами и действиями парнишки лет 12-14. Правда, сердце значительно хуже работает. В лице появляется угловатость, характерная для второй половины жизни человека. Но это драгоценное чувство непосредственности восприятия в творчестве, захватывающее состояние природы, овладевающее всеми фибрами моих чувств во время письма (не всегда, есть равнодушные дни - такова природа), я разовью обязательно. Овладею мастерством, т.е. умением, ремеслом живописца. Очень нужен, ах, как нужен мне рисунок. Прав Пластов, говоря, что живописи во мне на десять человек, а рисунка на 1/4 человека. Ведь когда находишься в таком, я бы сказал, аккумулированном, зачарованном состоянии, когда видишь ясно, именно вдруг, как-то совершенно ясно видишь все отношения, тут-то чувства опережают умение. Приходишь прямо в ярость, а от ярости к бессилию, а ведь это оплеуха чувству, которое ни в чем не виновато. И мне кажется, оно от обиды тупится. Клянусь, сяду, как следует, на глаза, руки, ум, т.е. на то, что дает умение, не давая угасать чувству, обманывая или поддерживая его различными экскурсами в новые места, новый колорит. То южная рыбалка на Каспии, то серебристый Север, то чудесная русская средняя полоса. Ах, мечтатель, да ведь для того, чтобы все это плавно потекло, нужно разгромить гада Гитлера. Правильно. Так и буду делать. Тут уж без чувства ничего не выйдет. И тут уж чувство ненависти с 1914 г.: сначала подсознательное (когда стал беспризорным), а затем сознательное (Гражданская война, гибель брата Коли, в армии Котовского, битва моя против Колчака) настолько меня обуревает, что иногда кажется, взял бы «винт», да и дал тягу с корабля на фронт. Но нет, нужно быть дисциплинированным. Всякому овощу свое время. Буду продолжать готовить моих моряков, любимых пулеметчиков. И когда скажут, тогда и развернусь как пружина с этими полными ненависти к гадам-капиталистам чувствами. Поздно. Пора спать.
см. также:
Александр Денисович Максимов
Николай Михайлович Быльев-Протопопов
Александр Евгеньевич Яковлев
Софья Уранова
Александр Безумов
работы находятся в Третьяковской и Дрезденской галереях, в Русском музее и др.
Википедия
на сайте прожито можно почитать фронтовой дневник
Очень часто за эти дни вспоминал светлую, радостную, весеннюю путину на Северном Каспии, которую имел счастье весной этого года писать. Огромное желание во что бы то ни стало, хоть еще разок, испытать это наслаждение творчества. Ах, какие «не открытые» краски! Золото воды, померанцевые, опаловые, лимонные, белые паруса, их тысячи, разных размеров и покроев, изумрудно-сиенистые суда, загорелые рыбаки и рыбачки в бахилах, уйма разной рыбы, как золота и серебра в ковше, невода смолистые, синь неба, барашки на золоте воды и уйма чаек. Все в беспрерывном движении. Солнце, солнце искрится всюду. Очаровательная природа. Проклятый подлый кретин Гитлер и его банда. Проклятая война! Так радостно было ощущать силу творческого вдохновения, сознание, что мои любимые товарищи художники также творят во всех необъятных уголках любимой родины, потом обмен впечатлениями на выставке и опять с жаром за работу. Днепро! Милый мой бакенщик Герасим Данилович, где ты? Ах, увидеть бы и завершить начатый два года тому назад труд «Бакенщик». Как бы мне хотелось!
...
Чудесный вечер. Густой дым, туман. Сквозь него где-то заход солнца (не видно). Опаловый верх с чисто оттенками по верху. Во льду стоит у стенки и дымит ледокол «Суртыл», два-три каких-то транспорта. Все это купается в каком-то серебристом мареве. Краны лебедки работают, а вдали еле видно (кстати, горизонта никак не найдешь, все сливается) пошел какой-то буксир. Очень, очень красиво. Взглянул на шкафут. Около «соток» стоят «пушкари», лица бронзово-красные, полушубки цвета банана, ворота еще светлее, шапки кирпичные с кобальтом. Все это сурово, но замечательно живописно. Я страшно себя ругал, что ничего не было готово, чтобы немедленно взяться за этюд (хоть и холодновато), а через 30 минут уже будет темно. Не успеть подготовиться и написать. Обидно до слез. Ну ничего, запомню и поймаю. С досады попробовал в каюте по памяти акварелью. Куда тут. Все ложь. Эх, не прощу я себе этого случая.
...
Ночь чудная. Замечательное явление северное сияние. Оно, оказывается, зеленовато-голубоватого цвета. Очень театрально.
...
Жестокая несправедливость. Капитализм (кучка магнатов) - это война. Трудящийся человек мирен по своему существу. Любит созидательный труд, любит жизнь, солнце, весну, реки, леса, словом, радости жизни, природы, а тут за какие-то интересы капиталисты гонят на войну. Убивают. Лишают радости. Жизни. Мы вынуждены к этой войне. Конец войне будет тогда, когда фашисты будут стерты с лица земли. Пусть мое поколение ценой моей-нашей жизни обеспечит безоблачное будущее нашим детям. Ни за что не следует оставлять лазейки в Германии, из которой когда-либо может возникнуть опять нечто подобное происходящему сейчас.
...
А вечер, вечер замечательный. Чудесная гамма осени ранней, лучи оранжевого солнца играют на облачках-барашках, освещают бронзу листвы и дома на Канонерских островах. «Максимка» лупит главным калибром, эсминцы также. Силуэт здания элеватора и складов порта. Все это очень впечатляющая, грозная картина и, странное дело, овеянная лирикой природы (опять контраст). Обязательно буду разрабатывать эту вещь.
24 ноября.
Серый, туманный, типично ленинградский зимний день. Опять отошли на старое место. Тихо. С утра большая приборка. Сделал этюд акварелью из иллюминатора. Заделывают вчерашние дырки в полубаке. Воспользовался тишиной (одна воздушная тревога) и привел все акварели в порядок (сделал паспарту). Послал в ПУ ВМФ СССР (Москву) рапорт о продлении разрешительного удостоверения для зарисовок, старое кончается 31 декабря 1941. Да, незаметно подойдет новый 1942 г. Ведь с 27 декабря начнет помаленьку прибавляться день. Дело пойдет к любимому солнцу, к весне, лету. Зима повернет на мороз. Осталось только месяц. Как всегда я с особым трепетным чувством жду этого дня. Как с этого дня меня начинает всегда по-особенному волновать предвкушение новых встреч с природой, как зажигательна природа становится, если бы хоть 20% передать в моих работах, да и вообще в работах других художников, ту особенную свежесть, трепет жизни, которая есть в природе. Это была бы победа, так как эти работы захватывали бы непосредственно сердце, а не мозг (ум) через глаза. Не аналитическое было бы восприятие произведения, а такое же непосредственное, как захватывало творца во время его исполнения. Я счастлив, что во мне этот огонь непосредственного восприятия радости жизни, природы в разных состояниях ее есть. Есть! Но я также бесконечно огорчен, что в эти моменты чувствуешь неподготовленность к схватке. (Как жаль, что нельзя прожить заново, а то творческая жизнь моя сложилась довольно зигзагообразно и была вне меня, помимо меня, против моей воли и желания, так надо было. Чепуха! Поздно натура взбунтовалась. Поздно подняло протест это чувство, которое сидело под спудом и сейчас делает рывки, тормоша, будоража меня всего.) Скоро 40! Сорок лет! Страшно. Ведь уже скоро кончить пора, а я начинаю заново. Странное дело. Не чувствую я этих сорока лет, когда дело идет о творчестве, о природе, может, это результат опять-таки плохо прожитого детства, отрочества (война империалистическая, одиночество без родителей 22 года, Гражданская война), чувства ребенка, а жизнь взрослого (как бы пропитаться, где бы что поесть), т.е. отсутствие детства. Я не стыжусь часто обуревавших меня чувств и действий, схожих с чувствами и действиями парнишки лет 12-14. Правда, сердце значительно хуже работает. В лице появляется угловатость, характерная для второй половины жизни человека. Но это драгоценное чувство непосредственности восприятия в творчестве, захватывающее состояние природы, овладевающее всеми фибрами моих чувств во время письма (не всегда, есть равнодушные дни - такова природа), я разовью обязательно. Овладею мастерством, т.е. умением, ремеслом живописца. Очень нужен, ах, как нужен мне рисунок. Прав Пластов, говоря, что живописи во мне на десять человек, а рисунка на 1/4 человека. Ведь когда находишься в таком, я бы сказал, аккумулированном, зачарованном состоянии, когда видишь ясно, именно вдруг, как-то совершенно ясно видишь все отношения, тут-то чувства опережают умение. Приходишь прямо в ярость, а от ярости к бессилию, а ведь это оплеуха чувству, которое ни в чем не виновато. И мне кажется, оно от обиды тупится. Клянусь, сяду, как следует, на глаза, руки, ум, т.е. на то, что дает умение, не давая угасать чувству, обманывая или поддерживая его различными экскурсами в новые места, новый колорит. То южная рыбалка на Каспии, то серебристый Север, то чудесная русская средняя полоса. Ах, мечтатель, да ведь для того, чтобы все это плавно потекло, нужно разгромить гада Гитлера. Правильно. Так и буду делать. Тут уж без чувства ничего не выйдет. И тут уж чувство ненависти с 1914 г.: сначала подсознательное (когда стал беспризорным), а затем сознательное (Гражданская война, гибель брата Коли, в армии Котовского, битва моя против Колчака) настолько меня обуревает, что иногда кажется, взял бы «винт», да и дал тягу с корабля на фронт. Но нет, нужно быть дисциплинированным. Всякому овощу свое время. Буду продолжать готовить моих моряков, любимых пулеметчиков. И когда скажут, тогда и развернусь как пружина с этими полными ненависти к гадам-капиталистам чувствами. Поздно. Пора спать.
см. также:
Александр Денисович Максимов
Николай Михайлович Быльев-Протопопов
Александр Евгеньевич Яковлев
Софья Уранова
Александр Безумов