Цитаты из дневников Чуковского
Продолжаю читать дневники Чуковского, решил выписать наиболее запомнившиеся мне фрагменты. Некоторые вещи за сто с лишним лет совсем не поменялись!
Николаев. 27 марта [1901 года]. Читал вчерашнюю газету. Хохотал как безумный. Под некоторыми сообщениями так и хочется видеть подпись: Щедрин. Вот, например, письмо митрополита Антония к графине Толстой. Ну чем не щедринская хохма: "Есть слава человеческая и есть слава Божья". "Носят они (пастыри) бриллиантовые митры и звезды, но ведь это "несущественное". Один солдат, когда его спросили, чего он хочет, хлеба или пирога, отвечал: "Все равно, что хлеб, что пирог. Давай пирог". Все равно, что бриллианты, что рубище, давай бриллианты.
Характерно для Софьи Андреевны, что она стала упрекать попов ни в чем другом, а в ношении бриллиантов. Она всегда на мелочь, на внешность обращала свое птичье внимание. Несомненно, она похожа на евангельскую Марфу, и Толстой гениально передал нам ее образ в Кити.
2 декабря 1902. Странная штука - репортер! Каждый день, встав с постели, бросается он в тухлую гладь жизни, выхватывает из нее все необычное, все уродливое, все кричащее, все, что так или иначе нарушило комфортабельную жизнь окружающих, выхватывает, тащит с собою в газету - и потом эта самая газета - это собрание всех чудес и необычайностей дня, со всеми войнами, пожарами, убийствами делается необходимой принадлежностью комфорта нашего обывателя - как прирученный волк в железной клетке, как бурное море, оцепленное изящными сваями.
28 мая 1908. <...> Иду я мимо дачи [художника] Репина, слышу, кто-то кричит: "Дрянь такая, пошла вон!" - на всю улицу. Это Репина жена m-me Нордман. Увидела меня, устыдилась. Говорят, она чухонка. Похоже. Дура и с затеями - какой-то Манилов в юбке. На почтовой бумаге она печатает:
Настроение
Температура воды
и пр. отделы, и на каждом отделе приписывает: настроение, мол, вялое, температура 7 градусов и т.д. На зеркале, которое разбилось, она заставила Репина нарисовать канареек, чтобы скрыть трещину. Репин и канарейки! Это просто символ ее влияния на Репина. Собачья будка - и та разрисована Репиным сентиментально. Когда я сказал об этом Андрееву, он сказал: "Это что! Вы бы посмотрели, какие у них клозеты!" У них в столовой баночка с отверстием для монет, и надписано: штраф за тщеславие, скупость, вспыльчивость и т.д. Кто проштрафился, плати 2 к. Я посмотрел в баночку: 6 копеек. Говорю: "Мало же в этом доме тщеславятся, вспыливаются, скупятся", - это ей не понравилось.
[не датировано; 1908-09 г.] Пшибышевский рассказывал мне об Ибсене. Он познакомился с Ибсеном в Христиании на каком-то балу (рауте?). Ибсен пожал ему руку и, не глядя на него, сказал: "Я никогда не слыхал вашего имени. Но по лицу вашему я вижу, что вы борец. Боритесь, и вы достигнете своего. Будьте здоровы". Пшибышевский был счастлив. Через неделю он увидел Ибсена на улице и догнал его: "Я - Пшибышевский, здравствуйте".
Ибсен пожал ему руку и сказал: "Я никогда не слыхал вашего имени, но по лицу вашему я вижу, что вы борец. Боритесь, и вы достигнете своего. Будьте здоровы".
23 января 1910. Вас. Ив. Немирович-Данченко был у меня сегодня и рассказывал между прочим про Чехова; он встретился с Чеховым в Ницце: Чехов отвечал на все письма, какие только он получал.
- Почему - спросил Василий Иванович.
- А видите ли, был у нас учитель в Таганроге, которого я очень любил, и однажды я протянул ему руку, а он (не заметил) и не ответил на рукопожатье. И мне так больно было.
8 февраля [1910]. Утром вчера у Немировича-Данченко: говорил, как Чехов боялся смерти и вечно твердил: когда я помру, вы... и т.д. Много водок, много книг, много японских картин, в ванной штук сорок бутылок от одеколону - множественность и пустопорожняя пышность - черта Немировича-Данченко. Даже фамилья у него двойная. Странный темперамент: умножать все вокруг себя.
20 апреля [1910]. [Репин] рассказывал о Мусоргском. Стасов хлопотал, чтобы Мусоргского поместили в Военном госпитале. Но ведь Мусоргский - не военный. Назовите его денщиком. И когда И.Е. [Репин] пришел в госпиталь писать портрет композитора - над ним была табличка: "Денщик".
Николаев. 27 марта [1901 года]. Читал вчерашнюю газету. Хохотал как безумный. Под некоторыми сообщениями так и хочется видеть подпись: Щедрин. Вот, например, письмо митрополита Антония к графине Толстой. Ну чем не щедринская хохма: "Есть слава человеческая и есть слава Божья". "Носят они (пастыри) бриллиантовые митры и звезды, но ведь это "несущественное". Один солдат, когда его спросили, чего он хочет, хлеба или пирога, отвечал: "Все равно, что хлеб, что пирог. Давай пирог". Все равно, что бриллианты, что рубище, давай бриллианты.
Характерно для Софьи Андреевны, что она стала упрекать попов ни в чем другом, а в ношении бриллиантов. Она всегда на мелочь, на внешность обращала свое птичье внимание. Несомненно, она похожа на евангельскую Марфу, и Толстой гениально передал нам ее образ в Кити.
2 декабря 1902. Странная штука - репортер! Каждый день, встав с постели, бросается он в тухлую гладь жизни, выхватывает из нее все необычное, все уродливое, все кричащее, все, что так или иначе нарушило комфортабельную жизнь окружающих, выхватывает, тащит с собою в газету - и потом эта самая газета - это собрание всех чудес и необычайностей дня, со всеми войнами, пожарами, убийствами делается необходимой принадлежностью комфорта нашего обывателя - как прирученный волк в железной клетке, как бурное море, оцепленное изящными сваями.
28 мая 1908. <...> Иду я мимо дачи [художника] Репина, слышу, кто-то кричит: "Дрянь такая, пошла вон!" - на всю улицу. Это Репина жена m-me Нордман. Увидела меня, устыдилась. Говорят, она чухонка. Похоже. Дура и с затеями - какой-то Манилов в юбке. На почтовой бумаге она печатает:
Настроение
Температура воды
и пр. отделы, и на каждом отделе приписывает: настроение, мол, вялое, температура 7 градусов и т.д. На зеркале, которое разбилось, она заставила Репина нарисовать канареек, чтобы скрыть трещину. Репин и канарейки! Это просто символ ее влияния на Репина. Собачья будка - и та разрисована Репиным сентиментально. Когда я сказал об этом Андрееву, он сказал: "Это что! Вы бы посмотрели, какие у них клозеты!" У них в столовой баночка с отверстием для монет, и надписано: штраф за тщеславие, скупость, вспыльчивость и т.д. Кто проштрафился, плати 2 к. Я посмотрел в баночку: 6 копеек. Говорю: "Мало же в этом доме тщеславятся, вспыливаются, скупятся", - это ей не понравилось.
[не датировано; 1908-09 г.] Пшибышевский рассказывал мне об Ибсене. Он познакомился с Ибсеном в Христиании на каком-то балу (рауте?). Ибсен пожал ему руку и, не глядя на него, сказал: "Я никогда не слыхал вашего имени. Но по лицу вашему я вижу, что вы борец. Боритесь, и вы достигнете своего. Будьте здоровы". Пшибышевский был счастлив. Через неделю он увидел Ибсена на улице и догнал его: "Я - Пшибышевский, здравствуйте".
Ибсен пожал ему руку и сказал: "Я никогда не слыхал вашего имени, но по лицу вашему я вижу, что вы борец. Боритесь, и вы достигнете своего. Будьте здоровы".
23 января 1910. Вас. Ив. Немирович-Данченко был у меня сегодня и рассказывал между прочим про Чехова; он встретился с Чеховым в Ницце: Чехов отвечал на все письма, какие только он получал.
- Почему - спросил Василий Иванович.
- А видите ли, был у нас учитель в Таганроге, которого я очень любил, и однажды я протянул ему руку, а он (не заметил) и не ответил на рукопожатье. И мне так больно было.
8 февраля [1910]. Утром вчера у Немировича-Данченко: говорил, как Чехов боялся смерти и вечно твердил: когда я помру, вы... и т.д. Много водок, много книг, много японских картин, в ванной штук сорок бутылок от одеколону - множественность и пустопорожняя пышность - черта Немировича-Данченко. Даже фамилья у него двойная. Странный темперамент: умножать все вокруг себя.
20 апреля [1910]. [Репин] рассказывал о Мусоргском. Стасов хлопотал, чтобы Мусоргского поместили в Военном госпитале. Но ведь Мусоргский - не военный. Назовите его денщиком. И когда И.Е. [Репин] пришел в госпиталь писать портрет композитора - над ним была табличка: "Денщик".