ДУШОЙ ЛЮБЯЩИЙ И УВАЖАЮЩИЙ ВАС... Бунин-140 и Буниниана...
... 140-летию любимого русского прозаика в большей степени, чем поэта...
... за мужественность быть собой, за остроту бытия и любовь, воспетую...
... к женщине, Родине, старику, уродам и красавцам, оставляющим свой след.
Если на душе тоскливо, или поют "мартовские коты", или "кошки скребут", я беру томик Бунина (книжку, электронную или бумажную, не суть). И в зависимости от расположения/ - не расположения; к жизни, близкому или далекому другу /врагу не пожелаю... читаю очметки чужих мыслей, прореженных через живое восприятие грез, душ и тел, сквозь невыносимо-насыщенный, яркий запах нашей большой "Деревни" и всех ее обитателей - как обители утраченного и очевидного, из которой мы вышли, в которую уйдем, насвистывая каждый о своем, на Родине или на чужбине. Дежа Вю нашего времени, и про тогда, и про здесь и сейчас.
- Человек свои собственные тридцать лет прожил по человечьи - ел, пил, на войне бился, танцевал на свадьбах, любил молодых баб и девок. А пятнадцать лет ослиных работал, наживал богатство. А пятнадцать собачьих берег свое богатство, все брехал и злился, не спал ночи. А потом стал такой гадкий, старый, как та обезьяна. И все головами качали и на его старость смеялись. Вот все это и с тобой будет, - насмешливо сказал старик красавцу, катая в зубах мундштук кальяна.
- Ас тобой отчего ж этого нету? - спросил красавец.
- Со мной нету.
- Почему же такое?
- Таких, как я, мало, - сказал старик твердо. - Не был я ишаком, не был собакой, - за что ж мне быть обезьяной? За что мне быть старым?
(Иван Бунин. "Молодость и старость", 1936 г.)
P.S. ...
"Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки..."
"Женщины никогда не бывают так сильны, как когда они вооружаются слабостью."
"Женщину мы обожаем за то, что она владычествует над нашей мечтой идеальной."
"Тщеславие выбирает, истинная любовь не выбирает."
(Иван Бунин, "Грамматика Любви", 1915 г.)
N.B. ...
"... Ах, эти сны про смерть! Какое вообще громадное место занимает смерть в нашем и без того крохотном существовании! А про эти годы и говорить нечего: день и ночь живем в оргии смерти. И все во имя "светлого будущего", которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака. И образовался на земле уже целый легион специалистов, подрядчиков по устроению человеческого благополучия. "А в каком же году наступит оно, это будущее?" - как спрашивает звонарь у Ибсена. Всегда говорят, что вот-вот: "Это будет последний и решительный бой!" - Вечная сказка про красного бычка."
"Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел, как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И все это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день все-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели. И каждый день это самоодурманивание достигает особой силы к вечеру,- такой силы, что ложишься спать точно эфиром опоенный, почти с полной верой, что ночью непременно что-нибудь случится, и так неистово, так крепко крестишься, молишься так напряженно, до боли во всем теле, что кажется, не может не помочь Бог, чудо, силы небесные. Засыпаешь, изнуренный от того невероятного напряжения, с которым просишь об их погибели, и за тысячу верст, в ночь, в темноту, в неизвестность шлешь всю свою душу к родным и близким, свой страх за них, свою любовь к ним, свою муку, да сохранит и спасет их Господь,- и вдруг вскакиваешь среди ночи с бешено заколотившимся сердцем: где-то трах-трах-трах, иногда где-то совсем близко, точно каменный град по крышам,- вот оно, что-то таки случилось, кто-то, может быть, напал на город - и конец, крах этой проклятой жизни! А наутро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам,- нет, ничего не случилось, все тот же наглый и твердый крик, все новые "победы". Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди... и опять тупость, безнадежность, опять впереди пустой долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь?
В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно..."
"У нас совсем особая психика, о которой будут потом сто лет писать". Да мне-то какое утешение от этого? Что мне до того времени, когда от нас даже праху не останется? "Этим записям цены не будет". А не все ли равно? Будет жить и через сто лет все такая же человеческая тварь,- теперь-то я уж знаю ей цену!"
(Иван Бунин. "Окаянные дни", 1918 - 1919 г.г.)
"ДУШОЙ ЛЮБЯЩИЙ И УВАЖАЮЩИЙ ВАС", - ИВ.БУНИН.
... за мужественность быть собой, за остроту бытия и любовь, воспетую...
... к женщине, Родине, старику, уродам и красавцам, оставляющим свой след.
Если на душе тоскливо, или поют "мартовские коты", или "кошки скребут", я беру томик Бунина (книжку, электронную или бумажную, не суть). И в зависимости от расположения/ - не расположения; к жизни, близкому или далекому другу /врагу не пожелаю... читаю очметки чужих мыслей, прореженных через живое восприятие грез, душ и тел, сквозь невыносимо-насыщенный, яркий запах нашей большой "Деревни" и всех ее обитателей - как обители утраченного и очевидного, из которой мы вышли, в которую уйдем, насвистывая каждый о своем, на Родине или на чужбине. Дежа Вю нашего времени, и про тогда, и про здесь и сейчас.
- Человек свои собственные тридцать лет прожил по человечьи - ел, пил, на войне бился, танцевал на свадьбах, любил молодых баб и девок. А пятнадцать лет ослиных работал, наживал богатство. А пятнадцать собачьих берег свое богатство, все брехал и злился, не спал ночи. А потом стал такой гадкий, старый, как та обезьяна. И все головами качали и на его старость смеялись. Вот все это и с тобой будет, - насмешливо сказал старик красавцу, катая в зубах мундштук кальяна.
- Ас тобой отчего ж этого нету? - спросил красавец.
- Со мной нету.
- Почему же такое?
- Таких, как я, мало, - сказал старик твердо. - Не был я ишаком, не был собакой, - за что ж мне быть обезьяной? За что мне быть старым?
(Иван Бунин. "Молодость и старость", 1936 г.)
P.S. ...
"Женщина прекрасная должна занимать вторую ступень; первая принадлежит женщине милой. Сия-то делается владычицей нашего сердца: прежде нежели мы отдадим о ней отчет сами себе, сердце наше делается невольником любви навеки..."
"Женщины никогда не бывают так сильны, как когда они вооружаются слабостью."
"Женщину мы обожаем за то, что она владычествует над нашей мечтой идеальной."
"Тщеславие выбирает, истинная любовь не выбирает."
(Иван Бунин, "Грамматика Любви", 1915 г.)
N.B. ...
"... Ах, эти сны про смерть! Какое вообще громадное место занимает смерть в нашем и без того крохотном существовании! А про эти годы и говорить нечего: день и ночь живем в оргии смерти. И все во имя "светлого будущего", которое будто бы должно родиться именно из этого дьявольского мрака. И образовался на земле уже целый легион специалистов, подрядчиков по устроению человеческого благополучия. "А в каком же году наступит оно, это будущее?" - как спрашивает звонарь у Ибсена. Всегда говорят, что вот-вот: "Это будет последний и решительный бой!" - Вечная сказка про красного бычка."
"Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел, как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И все это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день все-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели. И каждый день это самоодурманивание достигает особой силы к вечеру,- такой силы, что ложишься спать точно эфиром опоенный, почти с полной верой, что ночью непременно что-нибудь случится, и так неистово, так крепко крестишься, молишься так напряженно, до боли во всем теле, что кажется, не может не помочь Бог, чудо, силы небесные. Засыпаешь, изнуренный от того невероятного напряжения, с которым просишь об их погибели, и за тысячу верст, в ночь, в темноту, в неизвестность шлешь всю свою душу к родным и близким, свой страх за них, свою любовь к ним, свою муку, да сохранит и спасет их Господь,- и вдруг вскакиваешь среди ночи с бешено заколотившимся сердцем: где-то трах-трах-трах, иногда где-то совсем близко, точно каменный град по крышам,- вот оно, что-то таки случилось, кто-то, может быть, напал на город - и конец, крах этой проклятой жизни! А наутро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам,- нет, ничего не случилось, все тот же наглый и твердый крик, все новые "победы". Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди... и опять тупость, безнадежность, опять впереди пустой долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь?
В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно..."
"У нас совсем особая психика, о которой будут потом сто лет писать". Да мне-то какое утешение от этого? Что мне до того времени, когда от нас даже праху не останется? "Этим записям цены не будет". А не все ли равно? Будет жить и через сто лет все такая же человеческая тварь,- теперь-то я уж знаю ей цену!"
(Иван Бунин. "Окаянные дни", 1918 - 1919 г.г.)
"ДУШОЙ ЛЮБЯЩИЙ И УВАЖАЮЩИЙ ВАС", - ИВ.БУНИН.