Последняя история, или «доктор, исцели себя сам» (6)
В жизни известного врача Евгения Парнеса случилось несчастье - ему приходилось бороться с серьезной болезнью. Он не сдавался, а анализировал, искал способы лечения и пытался помочь своим советом другим.
Продолжение, см. Часть 1, Часть 2 , часть 3, часть 4 и часть 5 его рассказа.
Наконец-то подошло время для окончательного решения об эффективности химиотерапии. По маркеру всё отлично, он снизился до 259, но надо это подтвердить более надежным способом с помощью компьютерной томографии (КТ). Перед уходом из больницы пытаюсь получить направление, о котором мы говорили с доктором накануне, у секретаря отделения. Она смотрит на меня с ужасом, ничего не понимая.
Спасает положение доктор Хайдар, который хорошо разговаривает по-русски. «Вы же не туда пришли, мы же вам делать КТ будем в другом месте, а значит, вы должны были прийти к секретарю Морера. Направление вас там ждет». Нет проблем, спускаюсь к секретарю Морера, беру направление. Спрашиваю: «Этого достаточно?» - «Да», - говорят. Я прошу у Хайдара диски с последним исследованием, так как выясняю, что меня посылают в частную больницу, где я делал КТ второго июня, а после операции КТ делали в другом месте. «Нет, вам ничего с собой брать не нужно, так как у них всё есть».
Приезжаю на КТ, показываю направление. Меня находят в списке, но объясняют, что это не та бумага, нужно какое-то другое направление. Опять проблема, просто так не решаемая. Приходится звонить Хайдару (хорошо, что он дал мне свой телефон). Они о чем-то немного поговорили, и секретарь объявила, что всё в порядке.
Сделали КТ, меня подзывает в кабинет врач - другой, не та пожилая женщина, которая смотрела мои снимки ранее, - и говорит, что всё отлично. Размеры метастазов в правой доле печени полностью соответствуют тому, что было второго июня, то есть уменьшились по сравнению с серединой июля. В левой оперированной доле печени новых и старых метастазов нет, в области анастомоза кишечника всё чисто, да и в легких ничего нового не появилось. Я спрашиваю: «А вы сравнивали с результатами КТ после операции?» - «А у вас есть диск?» - спрашивает он меня. - «Мне сказали, что у вас всё есть». Оказалось, что нет.
В ходе разговора выясняется, что я лечусь в клинике Паула Брюссе, а он в ней работает, и завтра мы оба будем там с утра, где и продолжим беседу. Это, конечно, интересный момент, так как на КТ мне пришлось ехать в противоположный пригород Парижа. Естественно, дисков и заключения я не получил, правда, в этот раз исследование стоило в два раза дешевле, 100 евро, хотя гонорар врачу остался прежним.
Во вторник мы с ним увиделись. Я объяснил, что все диски у профессора Морера и его команды, что на завтра назначена консультация, и я бы очень хотел, чтобы диск с описанием был у Морера тоже завтра утром. Мы пожали друг другу руки. Выражение его лица не оставляло сомнений в том, что завтра всё будет в порядке.
Если печеночный катетер загнулся и не работает, то, как сказал доктор Хайдар, «с ним по любому что-то надо делать». Во вторник мне назначено прийти в рентгеноперационную. Но вопрос: катетер надо удалить (если печень оперировать повторно, то он вроде бы больше не нужен) или его лучше оставить, исходя из французского течения обстоятельств? Я захожу в рентгеноперационную. Сестра меня спрашивает: «Вы в данный момент госпитализированы?» Я отвечаю, что нет. Она просит присесть и спрашивает врача, который когда-то устанавливал мне катетер и порт, откуда я взялся. Доктор ее успокаивает, что всё в порядке.
Меня пропускают, я переодеваюсь и ложусь на стол. По ходу событий я начинаю понимать: доктор считает, что допустил ошибку - ну, или так получилось - и его задача эту ошибку исправить. Он делает два надреза. Один в области бедренной артерии, где убирает петлю катетера вокруг артерии, затем в правой подвздошной области, чтобы достать и поменять порт во второй раз. А у меня появляется уже третий разрез в этом месте за время пребывания во Франции. Делает контрольную ангиографию. «Перфект», - заявляет он мне, заклеивает швы и отпускает домой. Надо сказать, что боли я ни во время операции, ни потом вообще не чувствовал, хотя поехал домой на метро.
Ну, а следующий день решающий. Консультация Морера, а затем надежда и на консультацию у Адама. Хотя, казалось бы, и так понятно, что химиотерапия проходит хорошо и оперироваться надо. Но это, похоже, очень значимый момент в их жизни. Итак, мы входим к Мореру. Он первым делом спрашивает, где снимки и заключение последнего КТ.
Я чувствую жуткую неловкость и объясняю, что все снимки обещал подготовить сотрудник их больницы. Морер уходит искать результаты, но после долгого отсутствия приходит ни с чем. Он обещает сам посмотреть КТ после двух часов, когда этот рентгенолог придет в клинику, а затем выставит мою историю на консилиум в следующий вторник. А в среду сообщит мне результат. Пока же в среду сделаем химию, так как нельзя упускать столь хороший эффект. Так что прийти надо будет к половине девятого утра, чтобы воткнуть иголку и проверить порт.
А время идет. Я уже нахожусь во Франции более двух с половиной месяцев. Надо что-то делать с визой. Морер сказал, что секретарь больницы по социальным вопросам и его секретарь составят бумагу для подачи в префектуру, чтобы продлить мое пребывание во Франции в связи с болезнью. Бумагу обещали на следующий день. Проходит четверг, пятница - никакого движения. И только в понедельник Галя мне сказала, что надо заехать за бумагой, так как нужен оригинал с печатью и подписью, а не копия. В понедельник же в префектуре узнали, какие бумаги необходимы для подачи, и сдали всё в тот же день.
Немного удивил наш Росбанк (который совместный с Société Générale) тем, что менеджер согласился написать текст на русском и английском, а использовать присланный ему текст на французском категорически отказался, так как «у нас по-французски нельзя». А это важный момент, в таком случае требовался перевод текста на французский у специально сертифицированного переводчика. На следующий день со всеми бумагами были в префектуре.
Дождались очереди, передаем их пожилой француженке. Она документы просматривает, что-то там комментирует, а потом возвращает со словами, что не возьмет, потому что там что-то не так. У другого окошка работала среднего возраста темнокожая француженка. Вдруг она встала, подошла и что-то сказала нашей тетке, после чего та все преспокойно взяла, выдав для заполнения лист предоставленных документов. Потом на ее лице появилось даже участие. Дело закончилось тем, что она пообещала сегодня же показать документы начальнице, та примет решение, и тогда Гале сразу позвонят по телефону и сообщат, что надо делать дальше. Вы, я думаю, уже догадываетесь, что было потом… Правильно. Ни в этот день, ни на другой никакого звонка не было.
А консилиум? Опять правильно… Он не состоялся. Адам куда-то уехал. Будет только на следующей неделе. Я звоню Гале, чтобы она через секретаря записала меня в ближайший день на прием к Адаму. Галя пробила секретаря, и я записан на следующий понедельник. Хотя раньше Галя от подобных шагов категорически отказывалась, доказывая мне, что у них положено, чтобы доктор, которому передали больного, сам показывал результаты лечения доктору, который этого больного к нему направил.
Теперь остро встал вопрос насчет результатов КТ. Я не могу идти с пустыми руками к Адаму. Будет очень глупо. Уже проходили… Встречаю Морера, сообщаю, что на понедельник назначено рандеву с Адамом. Он очень рад, говорит, что придет на него. Я прошу отдать мне диски с КТ. Он говорит, что все подготовит. Но Галя недовольна. «Диски должны быть у вас на руках, вдруг там что-нибудь случится. Идите к секретарше и добейтесь, чтобы она нашла все диски», - говорит мне Галя.
Я спускаюсь, попутно выясняя, что у Морера сменилась секретарша. Бывшая секретарша согласилась помочь и объяснила новой, что мне надо выдать диски с КТ. Новая секретарша сказала, чтобы я немного посидел в прихожей. Через некоторое время она вынесла груду снимков ангиограмм, которые мне делали для проверки работы печеночного катетера и при его постановке. Я вернул их назад, объяснив, что мне нужны диски с КТ, а про себя подумал: «Неужели секретарь не должен знать, чем отличаются материалы КТ от ангиографии? Ну, хотя бы то, что данные КТ содержатся на дисках, а ангиограммы на снимках».
А в среду утром я по-честному пришел к половине девятого в ангиографию, где проверили мой катетер. Всё в порядке. Я на ангиограмме после последней смены порта увидел, что он петлю вокруг артерии совсем убрал. Прихожу с заключением и со снимком к секретарю отделения, показываю. Она достает какие-то бумаги, скорее всего направления, и просит меня снова спуститься в ангиографию. Я объясняю, что уже все сделал, а она тычет пальцем в текст заключения, где написано OPACIFICATION DE PAC INTRA ARTERIAL HEPATIQUE, и показывает точно такие же слова в направлении. Довела меня до лифта, нажала нужную кнопку, но со мной не поехала. Ну ладно, все бумаги показываю секретарю радиологического отделения. Та пожимает плечами, говорит, что это ей не нужно, что все уже сделано, и я свободен. Вот тут-то мне и пришла в голову мысль, что, конечно, среди французов есть люди умные и рукастые, а остальные - улыбчивые и добродушные.
Четвертая «химия» прошла чуть потяжелее, её делали через артериальный печеночный катетер, который стал вполне проходимым, так как ангиографист убрал петлю вокруг бедренной артерии. Чуть побаливал кишечник в целом, хотя поносов или метеоризма не было. Я заметил, что мне поставили темного цвета капельницу. Выяснил, что это препарат железа. Попросил принести биохимический анализ крови, чтобы разобраться, в чем проблема. Оказался синдром мальабсорбции, так как железо было 3 ммоль/л, снижен калий, кальций, фосфор, а также общий белок и альбумины, то есть клетки кишечника перестали всасывать. Зато маркер СА19-9 упал невероятно низко - 85 Ед, при том, что в Москве самый низкий результат был 124 Ед. С прибором меня домой не отпустили, сказали, что с артериальным катетером они еще никого не отпускали, поэтому пришлось вылеживать в больнице 4 дня. А на следующий день после выписки была запланирована встреча с Адамом, чтобы наконец определиться с днем операции.
Ну, хоть бы раз всё прошло как исключение из правил, которые я во Франции хорошо усвоил…
Я приехал к 12 часам дня, как было назначено. Адам пришел через 20 минут. Никого к Адаму не было. Спрашиваем секретаршу, приходил ли Морер, принесли ли мои диски с КТ. Ответ: Морера не было, дисков нет. Галя побежала к его секретарше. Приходит с большой пачкой моих ангиограмм печеночного катетера, которые никому не нужны. Я это ей объясняю, она опять бежит к секретарше Морера, но та ничего не знает ни про Морера, ни про диски. Время идет, к Адаму приходят другие пациенты, их пропускают, так как без дисков со мной разговаривать не о чем.
Проходит полтора часа, ситуация не меняется. Галя не выдерживает и опять идет в другой корпус к секретарше Морера. Уже есть новости. Морер пошел искать диски в радиологическое отделение и хочет подойти на консультацию. Проходит два часа. Из своего кабинеты вышел Адам, подошел ко мне, стал объяснять, что без дисков не может меня принять. При этом убеждает меня не волноваться, так как он дождется, когда их принесут.
Прошло два с половиной часа, Гале уже надо уезжать, она просит секретаршу все-таки принять нас. Мы входим в кабинет. Я рассказываю Адаму всё, что мне сообщил врач-рентгенолог. Что новых метастазов в левой доле нет, что справа они такие же, как были 2 июня, значит, следует думать, что уменьшились по сравнению с 26 июлем. Новых метастазов в других местах не выявлено, а маркер отлично упал.
Адам доволен, но повторяет, что хотел бы все- таки взглянуть. А я думаю: «Ему, наверное, интересно еще узнать, увеличилась ли в размерах левая доля печени после операции». Но как это узнать, не имея дисков? Тут секретарша Адама приносит бумажки с описанием результатов. Их все-таки нашли, а вот сами диски куда-то делись. Короче, Адама удалось уломать. Он согласился, что оперироваться надо, и назначил день операции на 30 октября. А копию дисков он посмотрит потом.
Во всей этой истории меня больше всего интересует, не почему так получается, а стоит ли за всем этим какая-то психология. Как вообще можно общаться с этими милыми людьми, которые, с одной стороны, вроде так искренне хотят тебе помочь, а с другой, каждый раз получается что-то не так? Я пока не готов ответить на вопрос, что произошло в последний раз. Что не сделал Морер? Не подготовил диски, хотя обещал, это очевидно. Но почему? Оставил у секретарши в радиологии, а там их потеряли? Или их вообще никто не видел и стыдно было признаться? Почему нельзя было за день положить их в укромное местечко, чтобы с утра спокойно подойти к Адаму?
Между ними есть серьезные иерархические противоречия, мешающие Мореру подойти и поговорить как профессор с профессором? Но как тогда расценивать двух с половиной часовую задержку, которая, наверное, не самый хороший способ улучшить деловые отношения? Ну, собственно говоря, здесь всплывает аналогия между уровнем межличностных взаимоотношений французов и гомеопатическим миазмом насекомых, который заключается только в том, чтобы красиво встретиться, прожужжать бонжур, сава бьян и прочее, быстренько спариться и расстаться на веки вечные, не вспоминая о прошлом.
Меня часто спрашивают, как я это всё выдерживаю. Да приходится фильтровать, осадок-то хороший.
На следующий день после консультации у Адама приходит сообщение от его секретарши, что мне надо зайти к главному анестезиологу, чтобы начать подготовку к следующей операции, и сделать еще магнитнорезонансное исследование печени.
В пятницу мы с Галей поехали к анестезиологу. Она была довольна анестезией во время прошлой операции и поинтересовалась моим мнением: что мы оставляем, как было, а что меняем. Я пожаловался, что после операции и некоторого пребывания в стационаре все периферические вены на кистях и предплечьях у меня были затромбированы, и просил её по возможности использовать мой венозный порт.
Она сказала, что во время операции они все равно будут использовать периферические вены, а вот потом в отделении я могу просить об использовании венозного порта. Второе, на что я обратил ее внимание, это куча снотворных, которые мне дали перед операцией, так что я еле держался на ногах, пока мылся второй раз. Она уступила до трех таблеток, но просила принять эту дозу дважды, так как, по ее мнению, это необходимо.
МРТ назначили на следующий понедельник. К тому времени закончился четвертый курс химиотерапии, так что это было даже немного интригующе: как повлиял еще один курс на метастазы? Кстати, во Франции МРТ по стоимости, включающей контрастное вещество, практически сопоставима с КТ. После исследования выходит знаменитый Кунцлингер - доктор-рентгенолог - и сообщает мне, что левая доля отлично разрослась, а в правой доле он видит три метастаза. «Ну, уж дудки, - возражаю я. - Еще недавно там было одиннадцать». Он показывает снимки. Я тыкаю пальцем по краю печени, где раньше хорошо были видны метастазы. «Ну вы же видите, что их нет, остался конгломерат в нижнем сегменте, да вот еще один маленький, а остальные значит рассосались», - говорит он мне.
На следующий день я отвёз снимки и диск Адаму, а главным вопросом на тот момент была легализация моего пребывания во Франции. В понедельник Галя съездила в префектуру, провела там три часа, поговорила с начальницей и вроде бы чего-то добилась. Начальница сказала, что во вторник сама позвонит Гале, чтобы сообщить о ходе дела. Естественно, звонка мы не дождались, поэтому рано утром в среду поехали к этой начальнице уже вдвоем.
Начальница достаточно быстро узнала Галю и сказала, что дело было решено положительно еще вчера, «жалко, что никто вам не позвонил». Дальше всё закрутилось очень быстро и минут через пятнадцать мне выдали временное разрешение на пребывание во Франции сроком на три месяца. Правда, дядечка, выдававший эту бумагу, нас все-таки огорошил, сказав, что бумага позволяет находиться во Франции, но не даёт право на въезд в страну.
До операции оставалось чуть более двух недель. Я тут же купил билет на самолет и через полтора часа после получения временного разрешения уже сидел в поезде в аэропорт.
Естественно, что главной задачей в первые дни пребывания в Москве стало оформление визы во Францию. На следующий же день я поехал в визовый центр, чтобы узнать, какие существуют особенности при подаче документов с просроченной ранее визой и наличием временного разрешения на пребывание во Франции. Просмотрев все бумаги, мне доходчиво объяснили, что оформлять визу надо на общих основаниях, то есть забронировать гостиницу, купить авиабилет туда и обратно, как делает обычный турист.
На следующий день со всем необходимым снова приехал в визовый центр. При подаче документов я все же показал девушке и лист назначения на операцию, и временное разрешение на пребывание. Кроме того, сообщил, что хотя номер у меня и забронирован, как тут просили, но жить я буду по адресу, указанному во временном разрешении, а курс лечения может превысить три месяца - максимальный срок, в течение которого я смогу единовременно находиться во Франции по выданной визе.
Девушка озадачилась и ушла, как оказалось, искать старшую. Вскоре старшая мне объяснила, что случай редкий и потому они отправили мои документы французскому консулу, чтобы тот разрешил ситуацию. А через полтора часа мне сообщили, что никакую визу оформлять не надо, так как выданный во Франции документ разрешает мне пересечение границы. Уже немного зная французов, я, конечно, опасался, что пограничник во Франции может не согласиться с мнением консула. Поэтому попросил во Франции уточнить права выданного мне документа на въезд в страну. Вскоре я получил два ответа, что этого документа достаточно, и только тогда успокоился. Впрочем, при вылете из Шереметьево моим документом очень заинтересовались службы безопасности, и хотя претензий с их стороны вроде бы не было, разбирались они с супервайзером не менее получаса.
Продолжение, см. Часть 1, Часть 2 , часть 3, часть 4 и часть 5 его рассказа.
Наконец-то подошло время для окончательного решения об эффективности химиотерапии. По маркеру всё отлично, он снизился до 259, но надо это подтвердить более надежным способом с помощью компьютерной томографии (КТ). Перед уходом из больницы пытаюсь получить направление, о котором мы говорили с доктором накануне, у секретаря отделения. Она смотрит на меня с ужасом, ничего не понимая.
Спасает положение доктор Хайдар, который хорошо разговаривает по-русски. «Вы же не туда пришли, мы же вам делать КТ будем в другом месте, а значит, вы должны были прийти к секретарю Морера. Направление вас там ждет». Нет проблем, спускаюсь к секретарю Морера, беру направление. Спрашиваю: «Этого достаточно?» - «Да», - говорят. Я прошу у Хайдара диски с последним исследованием, так как выясняю, что меня посылают в частную больницу, где я делал КТ второго июня, а после операции КТ делали в другом месте. «Нет, вам ничего с собой брать не нужно, так как у них всё есть».
Приезжаю на КТ, показываю направление. Меня находят в списке, но объясняют, что это не та бумага, нужно какое-то другое направление. Опять проблема, просто так не решаемая. Приходится звонить Хайдару (хорошо, что он дал мне свой телефон). Они о чем-то немного поговорили, и секретарь объявила, что всё в порядке.
Сделали КТ, меня подзывает в кабинет врач - другой, не та пожилая женщина, которая смотрела мои снимки ранее, - и говорит, что всё отлично. Размеры метастазов в правой доле печени полностью соответствуют тому, что было второго июня, то есть уменьшились по сравнению с серединой июля. В левой оперированной доле печени новых и старых метастазов нет, в области анастомоза кишечника всё чисто, да и в легких ничего нового не появилось. Я спрашиваю: «А вы сравнивали с результатами КТ после операции?» - «А у вас есть диск?» - спрашивает он меня. - «Мне сказали, что у вас всё есть». Оказалось, что нет.
В ходе разговора выясняется, что я лечусь в клинике Паула Брюссе, а он в ней работает, и завтра мы оба будем там с утра, где и продолжим беседу. Это, конечно, интересный момент, так как на КТ мне пришлось ехать в противоположный пригород Парижа. Естественно, дисков и заключения я не получил, правда, в этот раз исследование стоило в два раза дешевле, 100 евро, хотя гонорар врачу остался прежним.
Во вторник мы с ним увиделись. Я объяснил, что все диски у профессора Морера и его команды, что на завтра назначена консультация, и я бы очень хотел, чтобы диск с описанием был у Морера тоже завтра утром. Мы пожали друг другу руки. Выражение его лица не оставляло сомнений в том, что завтра всё будет в порядке.
Если печеночный катетер загнулся и не работает, то, как сказал доктор Хайдар, «с ним по любому что-то надо делать». Во вторник мне назначено прийти в рентгеноперационную. Но вопрос: катетер надо удалить (если печень оперировать повторно, то он вроде бы больше не нужен) или его лучше оставить, исходя из французского течения обстоятельств? Я захожу в рентгеноперационную. Сестра меня спрашивает: «Вы в данный момент госпитализированы?» Я отвечаю, что нет. Она просит присесть и спрашивает врача, который когда-то устанавливал мне катетер и порт, откуда я взялся. Доктор ее успокаивает, что всё в порядке.
Меня пропускают, я переодеваюсь и ложусь на стол. По ходу событий я начинаю понимать: доктор считает, что допустил ошибку - ну, или так получилось - и его задача эту ошибку исправить. Он делает два надреза. Один в области бедренной артерии, где убирает петлю катетера вокруг артерии, затем в правой подвздошной области, чтобы достать и поменять порт во второй раз. А у меня появляется уже третий разрез в этом месте за время пребывания во Франции. Делает контрольную ангиографию. «Перфект», - заявляет он мне, заклеивает швы и отпускает домой. Надо сказать, что боли я ни во время операции, ни потом вообще не чувствовал, хотя поехал домой на метро.
Ну, а следующий день решающий. Консультация Морера, а затем надежда и на консультацию у Адама. Хотя, казалось бы, и так понятно, что химиотерапия проходит хорошо и оперироваться надо. Но это, похоже, очень значимый момент в их жизни. Итак, мы входим к Мореру. Он первым делом спрашивает, где снимки и заключение последнего КТ.
Я чувствую жуткую неловкость и объясняю, что все снимки обещал подготовить сотрудник их больницы. Морер уходит искать результаты, но после долгого отсутствия приходит ни с чем. Он обещает сам посмотреть КТ после двух часов, когда этот рентгенолог придет в клинику, а затем выставит мою историю на консилиум в следующий вторник. А в среду сообщит мне результат. Пока же в среду сделаем химию, так как нельзя упускать столь хороший эффект. Так что прийти надо будет к половине девятого утра, чтобы воткнуть иголку и проверить порт.
А время идет. Я уже нахожусь во Франции более двух с половиной месяцев. Надо что-то делать с визой. Морер сказал, что секретарь больницы по социальным вопросам и его секретарь составят бумагу для подачи в префектуру, чтобы продлить мое пребывание во Франции в связи с болезнью. Бумагу обещали на следующий день. Проходит четверг, пятница - никакого движения. И только в понедельник Галя мне сказала, что надо заехать за бумагой, так как нужен оригинал с печатью и подписью, а не копия. В понедельник же в префектуре узнали, какие бумаги необходимы для подачи, и сдали всё в тот же день.
Немного удивил наш Росбанк (который совместный с Société Générale) тем, что менеджер согласился написать текст на русском и английском, а использовать присланный ему текст на французском категорически отказался, так как «у нас по-французски нельзя». А это важный момент, в таком случае требовался перевод текста на французский у специально сертифицированного переводчика. На следующий день со всеми бумагами были в префектуре.
Дождались очереди, передаем их пожилой француженке. Она документы просматривает, что-то там комментирует, а потом возвращает со словами, что не возьмет, потому что там что-то не так. У другого окошка работала среднего возраста темнокожая француженка. Вдруг она встала, подошла и что-то сказала нашей тетке, после чего та все преспокойно взяла, выдав для заполнения лист предоставленных документов. Потом на ее лице появилось даже участие. Дело закончилось тем, что она пообещала сегодня же показать документы начальнице, та примет решение, и тогда Гале сразу позвонят по телефону и сообщат, что надо делать дальше. Вы, я думаю, уже догадываетесь, что было потом… Правильно. Ни в этот день, ни на другой никакого звонка не было.
А консилиум? Опять правильно… Он не состоялся. Адам куда-то уехал. Будет только на следующей неделе. Я звоню Гале, чтобы она через секретаря записала меня в ближайший день на прием к Адаму. Галя пробила секретаря, и я записан на следующий понедельник. Хотя раньше Галя от подобных шагов категорически отказывалась, доказывая мне, что у них положено, чтобы доктор, которому передали больного, сам показывал результаты лечения доктору, который этого больного к нему направил.
Теперь остро встал вопрос насчет результатов КТ. Я не могу идти с пустыми руками к Адаму. Будет очень глупо. Уже проходили… Встречаю Морера, сообщаю, что на понедельник назначено рандеву с Адамом. Он очень рад, говорит, что придет на него. Я прошу отдать мне диски с КТ. Он говорит, что все подготовит. Но Галя недовольна. «Диски должны быть у вас на руках, вдруг там что-нибудь случится. Идите к секретарше и добейтесь, чтобы она нашла все диски», - говорит мне Галя.
Я спускаюсь, попутно выясняя, что у Морера сменилась секретарша. Бывшая секретарша согласилась помочь и объяснила новой, что мне надо выдать диски с КТ. Новая секретарша сказала, чтобы я немного посидел в прихожей. Через некоторое время она вынесла груду снимков ангиограмм, которые мне делали для проверки работы печеночного катетера и при его постановке. Я вернул их назад, объяснив, что мне нужны диски с КТ, а про себя подумал: «Неужели секретарь не должен знать, чем отличаются материалы КТ от ангиографии? Ну, хотя бы то, что данные КТ содержатся на дисках, а ангиограммы на снимках».
А в среду утром я по-честному пришел к половине девятого в ангиографию, где проверили мой катетер. Всё в порядке. Я на ангиограмме после последней смены порта увидел, что он петлю вокруг артерии совсем убрал. Прихожу с заключением и со снимком к секретарю отделения, показываю. Она достает какие-то бумаги, скорее всего направления, и просит меня снова спуститься в ангиографию. Я объясняю, что уже все сделал, а она тычет пальцем в текст заключения, где написано OPACIFICATION DE PAC INTRA ARTERIAL HEPATIQUE, и показывает точно такие же слова в направлении. Довела меня до лифта, нажала нужную кнопку, но со мной не поехала. Ну ладно, все бумаги показываю секретарю радиологического отделения. Та пожимает плечами, говорит, что это ей не нужно, что все уже сделано, и я свободен. Вот тут-то мне и пришла в голову мысль, что, конечно, среди французов есть люди умные и рукастые, а остальные - улыбчивые и добродушные.
Четвертая «химия» прошла чуть потяжелее, её делали через артериальный печеночный катетер, который стал вполне проходимым, так как ангиографист убрал петлю вокруг бедренной артерии. Чуть побаливал кишечник в целом, хотя поносов или метеоризма не было. Я заметил, что мне поставили темного цвета капельницу. Выяснил, что это препарат железа. Попросил принести биохимический анализ крови, чтобы разобраться, в чем проблема. Оказался синдром мальабсорбции, так как железо было 3 ммоль/л, снижен калий, кальций, фосфор, а также общий белок и альбумины, то есть клетки кишечника перестали всасывать. Зато маркер СА19-9 упал невероятно низко - 85 Ед, при том, что в Москве самый низкий результат был 124 Ед. С прибором меня домой не отпустили, сказали, что с артериальным катетером они еще никого не отпускали, поэтому пришлось вылеживать в больнице 4 дня. А на следующий день после выписки была запланирована встреча с Адамом, чтобы наконец определиться с днем операции.
Ну, хоть бы раз всё прошло как исключение из правил, которые я во Франции хорошо усвоил…
Я приехал к 12 часам дня, как было назначено. Адам пришел через 20 минут. Никого к Адаму не было. Спрашиваем секретаршу, приходил ли Морер, принесли ли мои диски с КТ. Ответ: Морера не было, дисков нет. Галя побежала к его секретарше. Приходит с большой пачкой моих ангиограмм печеночного катетера, которые никому не нужны. Я это ей объясняю, она опять бежит к секретарше Морера, но та ничего не знает ни про Морера, ни про диски. Время идет, к Адаму приходят другие пациенты, их пропускают, так как без дисков со мной разговаривать не о чем.
Проходит полтора часа, ситуация не меняется. Галя не выдерживает и опять идет в другой корпус к секретарше Морера. Уже есть новости. Морер пошел искать диски в радиологическое отделение и хочет подойти на консультацию. Проходит два часа. Из своего кабинеты вышел Адам, подошел ко мне, стал объяснять, что без дисков не может меня принять. При этом убеждает меня не волноваться, так как он дождется, когда их принесут.
Прошло два с половиной часа, Гале уже надо уезжать, она просит секретаршу все-таки принять нас. Мы входим в кабинет. Я рассказываю Адаму всё, что мне сообщил врач-рентгенолог. Что новых метастазов в левой доле нет, что справа они такие же, как были 2 июня, значит, следует думать, что уменьшились по сравнению с 26 июлем. Новых метастазов в других местах не выявлено, а маркер отлично упал.
Адам доволен, но повторяет, что хотел бы все- таки взглянуть. А я думаю: «Ему, наверное, интересно еще узнать, увеличилась ли в размерах левая доля печени после операции». Но как это узнать, не имея дисков? Тут секретарша Адама приносит бумажки с описанием результатов. Их все-таки нашли, а вот сами диски куда-то делись. Короче, Адама удалось уломать. Он согласился, что оперироваться надо, и назначил день операции на 30 октября. А копию дисков он посмотрит потом.
Во всей этой истории меня больше всего интересует, не почему так получается, а стоит ли за всем этим какая-то психология. Как вообще можно общаться с этими милыми людьми, которые, с одной стороны, вроде так искренне хотят тебе помочь, а с другой, каждый раз получается что-то не так? Я пока не готов ответить на вопрос, что произошло в последний раз. Что не сделал Морер? Не подготовил диски, хотя обещал, это очевидно. Но почему? Оставил у секретарши в радиологии, а там их потеряли? Или их вообще никто не видел и стыдно было признаться? Почему нельзя было за день положить их в укромное местечко, чтобы с утра спокойно подойти к Адаму?
Между ними есть серьезные иерархические противоречия, мешающие Мореру подойти и поговорить как профессор с профессором? Но как тогда расценивать двух с половиной часовую задержку, которая, наверное, не самый хороший способ улучшить деловые отношения? Ну, собственно говоря, здесь всплывает аналогия между уровнем межличностных взаимоотношений французов и гомеопатическим миазмом насекомых, который заключается только в том, чтобы красиво встретиться, прожужжать бонжур, сава бьян и прочее, быстренько спариться и расстаться на веки вечные, не вспоминая о прошлом.
Меня часто спрашивают, как я это всё выдерживаю. Да приходится фильтровать, осадок-то хороший.
На следующий день после консультации у Адама приходит сообщение от его секретарши, что мне надо зайти к главному анестезиологу, чтобы начать подготовку к следующей операции, и сделать еще магнитнорезонансное исследование печени.
В пятницу мы с Галей поехали к анестезиологу. Она была довольна анестезией во время прошлой операции и поинтересовалась моим мнением: что мы оставляем, как было, а что меняем. Я пожаловался, что после операции и некоторого пребывания в стационаре все периферические вены на кистях и предплечьях у меня были затромбированы, и просил её по возможности использовать мой венозный порт.
Она сказала, что во время операции они все равно будут использовать периферические вены, а вот потом в отделении я могу просить об использовании венозного порта. Второе, на что я обратил ее внимание, это куча снотворных, которые мне дали перед операцией, так что я еле держался на ногах, пока мылся второй раз. Она уступила до трех таблеток, но просила принять эту дозу дважды, так как, по ее мнению, это необходимо.
МРТ назначили на следующий понедельник. К тому времени закончился четвертый курс химиотерапии, так что это было даже немного интригующе: как повлиял еще один курс на метастазы? Кстати, во Франции МРТ по стоимости, включающей контрастное вещество, практически сопоставима с КТ. После исследования выходит знаменитый Кунцлингер - доктор-рентгенолог - и сообщает мне, что левая доля отлично разрослась, а в правой доле он видит три метастаза. «Ну, уж дудки, - возражаю я. - Еще недавно там было одиннадцать». Он показывает снимки. Я тыкаю пальцем по краю печени, где раньше хорошо были видны метастазы. «Ну вы же видите, что их нет, остался конгломерат в нижнем сегменте, да вот еще один маленький, а остальные значит рассосались», - говорит он мне.
На следующий день я отвёз снимки и диск Адаму, а главным вопросом на тот момент была легализация моего пребывания во Франции. В понедельник Галя съездила в префектуру, провела там три часа, поговорила с начальницей и вроде бы чего-то добилась. Начальница сказала, что во вторник сама позвонит Гале, чтобы сообщить о ходе дела. Естественно, звонка мы не дождались, поэтому рано утром в среду поехали к этой начальнице уже вдвоем.
Начальница достаточно быстро узнала Галю и сказала, что дело было решено положительно еще вчера, «жалко, что никто вам не позвонил». Дальше всё закрутилось очень быстро и минут через пятнадцать мне выдали временное разрешение на пребывание во Франции сроком на три месяца. Правда, дядечка, выдававший эту бумагу, нас все-таки огорошил, сказав, что бумага позволяет находиться во Франции, но не даёт право на въезд в страну.
До операции оставалось чуть более двух недель. Я тут же купил билет на самолет и через полтора часа после получения временного разрешения уже сидел в поезде в аэропорт.
Естественно, что главной задачей в первые дни пребывания в Москве стало оформление визы во Францию. На следующий же день я поехал в визовый центр, чтобы узнать, какие существуют особенности при подаче документов с просроченной ранее визой и наличием временного разрешения на пребывание во Франции. Просмотрев все бумаги, мне доходчиво объяснили, что оформлять визу надо на общих основаниях, то есть забронировать гостиницу, купить авиабилет туда и обратно, как делает обычный турист.
На следующий день со всем необходимым снова приехал в визовый центр. При подаче документов я все же показал девушке и лист назначения на операцию, и временное разрешение на пребывание. Кроме того, сообщил, что хотя номер у меня и забронирован, как тут просили, но жить я буду по адресу, указанному во временном разрешении, а курс лечения может превысить три месяца - максимальный срок, в течение которого я смогу единовременно находиться во Франции по выданной визе.
Девушка озадачилась и ушла, как оказалось, искать старшую. Вскоре старшая мне объяснила, что случай редкий и потому они отправили мои документы французскому консулу, чтобы тот разрешил ситуацию. А через полтора часа мне сообщили, что никакую визу оформлять не надо, так как выданный во Франции документ разрешает мне пересечение границы. Уже немного зная французов, я, конечно, опасался, что пограничник во Франции может не согласиться с мнением консула. Поэтому попросил во Франции уточнить права выданного мне документа на въезд в страну. Вскоре я получил два ответа, что этого документа достаточно, и только тогда успокоился. Впрочем, при вылете из Шереметьево моим документом очень заинтересовались службы безопасности, и хотя претензий с их стороны вроде бы не было, разбирались они с супервайзером не менее получаса.