Наследие Сахарова: что актуально - дебаты левых и либералов
На прошлой неделе в Сахаровском центре прошли дебаты "Идеи и наследие Сахарова: правое или левое?".
Дебаты были запланированы между представителями условных левых и правых. Первую сторону соответственно представляли члены РСД Кирилл Медведев и Илья Будрайтскис, а также участник группы "Что делать" Александр Скидан, вторую - члены «Солидарности» Всеволод Чернозуб и я.
Сахаровский центр даже любезно разместил небольшой видеоотчет о мероприятии:
Пересказывать детали дебатов по прошествии времени и так нет особого смысла, тем более, поскольку они вышли довольно путаными. Это было связано и со странной темой - непонятно, зачем делить историческое наследие А.Сахарова, и с тем, что с самого начала не договорились о терминах: что именно мы называем «левым», а что «правым».
Но на дебатах присутствовали живые легенды: Л.М.Алексеева и С.А.Ковалев, а Сергей Адамович даже сказал, что дебаты ему понравились и были полезными, поэтому все-таки несколько соображений по итогам.
Фотографии may_antiwar
Само по себе идейное наследие Сахарова можно пытаться интерпретировать по-разному. Можно вытаскивать цитаты из текстов разных периодов и подтверждать ими (как цитатами из Библии или Ленина) что угодно. Но вряд ли такая схоластика кому-то нужна и интересна.
Конечно, в трудах Сахарова можно найти призывы ко всему хорошему. Дело только в том, что, когда от общих соображений Андрей Дмитриевич переходил к разговорам о конкретных институтах, это все же оказывались либеральные институты. Это особенно заметно, например, в Предвыборной Платформе Сахарова .
Аналогично сквозь все его творчество проходит вполне либеральная мысль о приоритете гражданских прав, в частности, права на интеллектуальную свободу, как условии реализации всех остальных прав и прогресса.
Так что, мы с Севой высказали мысль о том, что у либералов есть все основания считать себя последователями Сахарова, опирающимися на его общественное учение.
Левые пытались обосновать свою преемственность по отношению к идеям Сахарова. По-моему, не очень успешно. Запомнился левый молодой человек из зала, который вовсе без аргументов сказал, что очевидно, что борьба за социальные права рабочих гораздо ближе идеям Сахарова, чем что-нибудь еще. При всем уважении к борьбе рабочих с этим тезисом, конечно, согласиться трудно.
Другое дело, что главное наследие советских диссидентов вообще и Сахарова, в частности (речь не о научной его деятельности, конечно), - не какое-то писаное общественное учение, но личный нравственный пример.
Разумеется, об интерпретации концепции конвергенции можно спорить, но гораздо важнее не эта (и любая другая) концепция, а явный моральный выбор, который диссиденты делали между свободой и несвободой, между добром и злом. Нынешние левые и либералы сейчас оказались, скорее, именно в ситуации этого выбора, когда важны не догматические различия, а способность сказать на черное - «черное», а на белое - «белое». А это снимает актуальность вопроса о разделе наследия Сахарова и диссидентов.
Впрочем, у наших левых оппонентов все эти соображения вызывали несогласие. Илья Будрайтскис, например, настойчиво утверждал, что в ситуации принятия реальных политических решений либералы отходят от морального критерия, приводя в пример приватизацию, расстрел Белого дома и т.д. На мой взгляд, аргумент этот надуманный, поскольку в ситуации комплексных политических решений, когда учитывается огромное количество влияющих факторов и возможных последствий, вопрос оказывается не сколько моральным, сколько интеллектуальным.
Именно сейчас, когда в силу возврата к авторитаризму вопросы выбора между добром и злом стали вновь достаточно ясными, пример диссидентов стал особенно значимым.
С подачи Влада Тупикина в конце дискуссии одной из тем спора стал вопрос о языке разговора. Когда один их наших левых оппонентов сказал, что Сахаров был за справедливость, а, значит, не мог поддерживать такую явную несправедливость как «эксплуатацию человека человеком», я ответил, что такие термины и аргументы невозможно рассматривать всерьез. Тупикин привел это как пример того, что левые и либералы говорят на разном языке и понять друг друга им невозможно.
Это и верно, и неверно. Действительно либералы и марксисты принадлежат к разным парадигмам, это выражается и в разном представлении о мироустройстве, и, в частности, в разном понятийном аппарате. Для меня, например, термин «эксплуатация» не имеет никакой моральной окраски, а просто является синонимом наемного труда. Для левых не так. Но для того, чтобы обсуждать эти различия, надо было проводить дебаты не о наследии Сахарова, а о самих идейных противоречиях левых и либералов. Такой разговор вполне возможен и общий язык найти в нем вполне можно. Просто сейчас этот разговор представляется совершенно неактуальным.
Дебаты были запланированы между представителями условных левых и правых. Первую сторону соответственно представляли члены РСД Кирилл Медведев и Илья Будрайтскис, а также участник группы "Что делать" Александр Скидан, вторую - члены «Солидарности» Всеволод Чернозуб и я.
Сахаровский центр даже любезно разместил небольшой видеоотчет о мероприятии:
Click to viewПересказывать детали дебатов по прошествии времени и так нет особого смысла, тем более, поскольку они вышли довольно путаными. Это было связано и со странной темой - непонятно, зачем делить историческое наследие А.Сахарова, и с тем, что с самого начала не договорились о терминах: что именно мы называем «левым», а что «правым».
Но на дебатах присутствовали живые легенды: Л.М.Алексеева и С.А.Ковалев, а Сергей Адамович даже сказал, что дебаты ему понравились и были полезными, поэтому все-таки несколько соображений по итогам.
Фотографии may_antiwar
Само по себе идейное наследие Сахарова можно пытаться интерпретировать по-разному. Можно вытаскивать цитаты из текстов разных периодов и подтверждать ими (как цитатами из Библии или Ленина) что угодно. Но вряд ли такая схоластика кому-то нужна и интересна.
Конечно, в трудах Сахарова можно найти призывы ко всему хорошему. Дело только в том, что, когда от общих соображений Андрей Дмитриевич переходил к разговорам о конкретных институтах, это все же оказывались либеральные институты. Это особенно заметно, например, в Предвыборной Платформе Сахарова .
Аналогично сквозь все его творчество проходит вполне либеральная мысль о приоритете гражданских прав, в частности, права на интеллектуальную свободу, как условии реализации всех остальных прав и прогресса.
Так что, мы с Севой высказали мысль о том, что у либералов есть все основания считать себя последователями Сахарова, опирающимися на его общественное учение.
Левые пытались обосновать свою преемственность по отношению к идеям Сахарова. По-моему, не очень успешно. Запомнился левый молодой человек из зала, который вовсе без аргументов сказал, что очевидно, что борьба за социальные права рабочих гораздо ближе идеям Сахарова, чем что-нибудь еще. При всем уважении к борьбе рабочих с этим тезисом, конечно, согласиться трудно.
Другое дело, что главное наследие советских диссидентов вообще и Сахарова, в частности (речь не о научной его деятельности, конечно), - не какое-то писаное общественное учение, но личный нравственный пример.
Разумеется, об интерпретации концепции конвергенции можно спорить, но гораздо важнее не эта (и любая другая) концепция, а явный моральный выбор, который диссиденты делали между свободой и несвободой, между добром и злом. Нынешние левые и либералы сейчас оказались, скорее, именно в ситуации этого выбора, когда важны не догматические различия, а способность сказать на черное - «черное», а на белое - «белое». А это снимает актуальность вопроса о разделе наследия Сахарова и диссидентов.
Впрочем, у наших левых оппонентов все эти соображения вызывали несогласие. Илья Будрайтскис, например, настойчиво утверждал, что в ситуации принятия реальных политических решений либералы отходят от морального критерия, приводя в пример приватизацию, расстрел Белого дома и т.д. На мой взгляд, аргумент этот надуманный, поскольку в ситуации комплексных политических решений, когда учитывается огромное количество влияющих факторов и возможных последствий, вопрос оказывается не сколько моральным, сколько интеллектуальным.
Именно сейчас, когда в силу возврата к авторитаризму вопросы выбора между добром и злом стали вновь достаточно ясными, пример диссидентов стал особенно значимым.
С подачи Влада Тупикина в конце дискуссии одной из тем спора стал вопрос о языке разговора. Когда один их наших левых оппонентов сказал, что Сахаров был за справедливость, а, значит, не мог поддерживать такую явную несправедливость как «эксплуатацию человека человеком», я ответил, что такие термины и аргументы невозможно рассматривать всерьез. Тупикин привел это как пример того, что левые и либералы говорят на разном языке и понять друг друга им невозможно.
Это и верно, и неверно. Действительно либералы и марксисты принадлежат к разным парадигмам, это выражается и в разном представлении о мироустройстве, и, в частности, в разном понятийном аппарате. Для меня, например, термин «эксплуатация» не имеет никакой моральной окраски, а просто является синонимом наемного труда. Для левых не так. Но для того, чтобы обсуждать эти различия, надо было проводить дебаты не о наследии Сахарова, а о самих идейных противоречиях левых и либералов. Такой разговор вполне возможен и общий язык найти в нем вполне можно. Просто сейчас этот разговор представляется совершенно неактуальным.