Созданные для полетов
Я снова в самолете. Сейчас это уже превратилось в привычку. Спешные сборы вещей. Постоянное обдумывание состава багажа.
Поиск билета и документов на вылет. Заблаговременные сборы, которые всегда заканчиваются поспешным выбеганием из квартиры.
На ходу короткое» «Пока, целую, уже скучаю, давай»…
Спешная посадка в маршрутку, в метро, снова в маршрутку. Сигарета у московского терминала. Первый контроль, который становится все надоедливее. Уже ставшие противными сотрудники и сотрудницы аэропорта.
Регистрация с вечными и нелогичными очередями. Постоянное «мне поближе к носу и у окошка» и постоянное же «25 ряд устроит». Да никого он не устроит. И он будет всегда, этот дурацкий 25-й ряд. И совсем не важно, пришел ты за три часа до взлета, или за час - ближе посадят лишь в редких случаях. Да и далось тебе это «поближе»? Поближе к чему? К сомнительному капитану судна, бормочущему что-то про его неописуемую радость относительно твоего визита на его сомнительный борт и про то, что мы летим где-то очень высоко и не очень быстро. А за бортом очень холодно, но зато в пункте прибытия будет очень тепло. А еще ходят упорные слухи, что в случае аварии шансы спастись как раз у тех, кто сидит не «поближе», а в хвосте этого потрепанного летательного устройства. Но это уже привычка. Еще одна привычка среди прочих, вошедших в обряд моих путешествий.
От стойки регистрации снова на улицу. Надо еще покурить. Не потому, что в зале ожидания Пулково (кажется, только Пулково!) не удастся покурить, и «все рейсы нашей компании объявлены некурящими», а просто потому, что надо выйти покурить. Посмотреть на парковочную площадь, на поляну за ней и далее, вдаль.
Посмотреть. Постоять. Остановиться. Собраться с мыслями. Хотя с ними разве соберешься. Их так много. И все они роятся в голове, толкаются, мешают друг другу. Но пауза нужна. В холод хорошо подумать, что через три часа будет совсем тепло. И что, пожалуй, часть вещей можно было не брать. И чувство тепла уже разливается по всему организму. Наверное, это ожидание тепла в нашем насквозь отсыревшем городе и есть - нега?
А если греет солнышко - то не грех и погреться. Открыть ему лицо и, пуская дым, просто насладиться этим теплом, уже данным тебе вперед, авансом. И примириться, ненадолго, с этим городом.
Но все хорошее кончается. Пора идти на шмон. Как еще назвать это убогое мероприятие по частичному раздеванию населения за его же деньги в тесных и совершенно не приспособленных для этого комнатушках. Правда, давно уже установили огромный рентгеновский гроб для желающих быстро пройти досмотр. Но обычно он стоит перегретый или попросту выключенный. В таких грустных и весьма стесненных обстоятельствах, снимая обувь и брючный ремень, я с удовольствием слежу за окружающими меня людьми. Я почти всегда за ними слежу. Но обычно это так, быстро, кратко, спонтанно. К счастью, наша неудобная жизнь дает возможность организовать слежку и в более комфортных условиях. Идеально подходят наши безумно глубокие шахты метрополитена. Там есть время поглазеть на людей. Успеть что-то подумать, придумать про каждого. Но это - отдельный разговор. Мы все еще в аэропорту. В зале досмотра. А это накладывает свой отпечаток на участников процесса. Здесь особенно чувствуется наша стадность и покорность. Именно здесь (да разве только здесь) ты погружаешься в атмосферу холопского повиновения, заранее согласного с любой прихотью начальства. Людей подгоняют незлыми, но вполне оскорбительными окриками. Проносятся тазики для одежды, для обуви, для документов. На транспортере уже загруженные тазики с вещами. Транспортер не торопится. Лента движется то вглубь могучего и жадного до чужих секретов устройства, то сдает назад, роняя уже поставленные вещи на пол.
Наблюдать за обувью потенциальных пассажиров - тоже удовольствие. Обувь в магазине, обувь на ногах и ножках своих хозяев совсем не то, что обувь, покинутая этими самым хозяевами, обреченная на облучение, исследование, анализ, она одиноко и как-то очень сиротливо сжимается в своих ящиках и движется навстречу чему-то неминуемому и очень неприятному.
Она разная. Ухоженная и не очень. Новая, старая, средних лет. Ужасно потрепанная, но любимая. Лощеная и осиротевшая. Здесь, на этой ужасной ленте, вся она становится несказанно сиротливой. И хозяин даже не приголубит свою пару, не помашет вслед, не проводит взглядом. Он сам, этот несчастный хозяин, уже мечется у заповедной рамки, которая в силу известных только ей причин может пропустить или не пропустить его в зал ожидания. К новой ступени на пути в небо. После долгих усилий рамка осталась позади. Хозяин небрежно достает свою обувь, деловито одевает ее и движется вперед. Наверное, в такие моменты обувь несказанно рада этой нежиданной встрече и даже готова расцеловать своего хозяина, рассказать ему о пережитом. Но. Но хозяину сейчас не до этих нежностей. Надо бежать.
Куда ты бежишь? В новый зал. Как в самой элементарной бродилке. Еще один уровень позади. Переходим на следующий… Здесь впору жалеть уже самих пассажиров. Зал ожидания - это еще одна пауза в жизни. Здесь можно подумать. Понаблюдать. Прекрасно ведь назван - просто зал ожидания. Никто не решился уточнить: зал ожидания чего? Зал ожидания полетов? Очень скучно и тривиально. Да и полет может не состояться! Зал ожидания приземления? Кто сейчас об этом думает? Тогда чего же мы ожидаем в этом зале ожидания? Эта неопределенность сказывается и на поведении людей. Те, кто летает редко, пытаются занять себя разглядыванием сувениров в киоске или чтением деловой прессы. Понятно, что в нормальных условиях они такие газеты и в руки не возьмут, но из бесплатного есть только про бизнес. А руки надо чем-то занять. Да и голову. И даже не занять. Отвлечь. Еще минут пять-десять может уйти на знакомство с туалетом.
Можно поинтересоваться напитками и закуской в ожидательной закусочной. Но тут дело вкуса и возможностей. На этом, собственно, экскурс и убивание времени заканчиваются. Можно еще, конечно, уставиться в телевизор, где обычно транслируется вовсе не то, что ты хотел бы посмотреть и совсем не с той громкостью, которая позволила бы тебе быть в курсе того, что ты не очень хотел бы смотреть.
Остается книга. Но новички ее предусмотрительно ее не берут - каждый грамм на учете. Зато завсегдатаи аэропортов готовятся к ожиданию неизвестного более обстоятельно. Если столик - то гуляем по-крупному: коньячок, кофеек, икорка. Для людей попроще - пивко: не очень дорого, но время можно скоротать. В конце концов, можно и просто кофе с бутербродом, но тогда уже икра должна наличествовать. По цене - то же, что и с колбасой, но статус повышает. Можно все это заменить книжкой. Но тогда книжка солидная и размер имеет значение. Элита экономических полетов достает ноуты, лаптопы, компы и как там еще все это называют, и погружается в мерцающие экраны. Кино, финансовые документы, интернет (крутизна!) Время для этих людей сжимается и летит беззвучно. Лучший способ убить время - пережить его в иной реальности.
Мои первые встречи с этим залом были романтически быстротечными. Хотя поначалу я являлся в аэропорт с очень большим запасом времени, ожидание в те первые встречи не казалось нудным. Потом прибытие в аэропорт стало все более поздним, а сократившееся время ожидания все более затяжным. Пришлось синтезировать. Кофе с бутербродом - разминка. Деловая газета - мы тут, черт возьми, солидные люди. И вскоре ноут - мы тут, черт возьми, очень деловые… Потом прошло и это. Остались мысли.
Лет двадцать назад, когда я казался себе очень взрослым, а жизнь представлялась прожитой до конца, состоялось мое первое романтическое свидание с летательной стихией. Мы должны были отправиться по какому-то дешевому советскому туру выходного дня в какой-то маленький прибалтийский городок. Прелесть мероприятия заключалась в том, что часть маршрута должна была проходить по воздуху. Стало быть - в самолете. Впереди меня ожидал мой самый первый опыт полета. Встречи с небом. С облаками. С умными и мощными железными птицами, осуществившими давнюю мечту человека о небе.
Я не спал всю ночь в ожидании этого чуда. Дни, часы, минуты до старта тянулись с невозможной медлительностью. И вот этот день настал. Сияющий аэропорт (давно это было!), гул моторов, взмывающие в небо машины. Сказка. Я, конечно, не помню, как тогда проходила регистрация на рейс, досмотр пассажиров и как выглядел тогда этот самый зал ожидания. Восторг, похожий на затянувшийся оргазм. Но всю эту идиллию портил перенос рейса. Сначала перенесли слегка, минут на тридцать., Потом на час. Еще на час. Ощущение счастья угасало. Чудо отодвигалось, но все еще не исчезало из виду. Уже пошли слухи, что в принимающем аэропорте вот-вот рассеется туман, разойдутся тучи, прекратится дождь или град, утихнет ветер или буря, и мы вот-вот, вот-вот полетим. Увы. После очередного переноса вылета стало ясно, что лететь на выходные, один из которых уже подходил к концу, становится нелогичным.
Решение об отмене тура прозвучало для меня как приговор. Именно тогда, в аэропорту, у самой взлетной полосы я вдруг совершенно отчетливо и бесповоротно смирился с мыслью, что, видимо, в моей жизни полеты не предусмотрены.
С той ночи неслучившегося чуда прошло всего несколько лет, когда полеты стали периодически встречаться в моей жизни. Сначала как редкие, но приятные события. И заграницу. Потом все чаще и чаще. И куда попало. Теперь же они превратились в постоянную и очень значимую часть моей жизни. Такие вот изменения!
Ну а как же наше движение к небу? Коротание времени в незабвенных залах ожидания питерского аэропорта!!! А что поделать? Можно попить кофе, который все дороже и хуже. Можно залить его из автомата, который, похоже, берет воду прямо из системы центрального отопления. Проблема с кофе еще как-то решается. Но вот прикупить что-нибудь к кофе все сложнее. Фраза «бутерброды закончились» звучит все чаще и чаще. А утром и она не звучит, т.к. держатели этого бизнеса на утренние продажи не заморачиваются.
Московские аэропорты пошумнее. Суеты много. Фаст фуда побольше. Ясень пень - все подороже. Зато огромность расстояний, которые можно преодолевать в разных направлениях легко убивают любое количество времени до полета.
Роскошен не по статусу калининградский аэропорт. В Минске попроще. В Ташкенте - пожестче. Самара - так себе. Краснодар и Нальчик, Архангельск и Мурманск - чисто поле. Хотя в Краснодаре упорно и давно что-то грандиозное строят. А в Нальчике решили строить новый, поэтому не происходит вообще ничего. Как-то без особых рефлексий остались Омск, Хабаровск, Новосибирск, Красноярск. Везде одна и та же мысль - спасибо, что и в этом, Богом забытом краю, есть хоть какой-то аэропорт.
Про заграницу что уж писать: обычно одинаково неплохо. Хотя в Хитроу ты вообще не очень понимаешь, кто ты и зачем здесь. Похожее ощущение может возникнуть в любом аэропорте «цивилизованного мира». Хотя тот же Бен Гурион - и крупно и живо, но сутолоки не замечаешь. Там многого не замечаешь.
Аэропорты - как люди. Одни проходят стороной и почти не оставляют по себе никаких воспоминаний. То ли времени особо не было для знакомств, то ли просто знакомство оказалось неприметным. Есть аэропорты - как постоянные попутчики. Теперь и такое бывает. Постепенно к ним привыкаешь. Чувствуешь себя совершенным хозяином ситуации. Деловито обходишь знакомые помещения. Ловишь себя на мысли, что присматриваешься ко всем изменениям в жизни старого знакомого. И ждешь новых встреч. Здесь все предсказуемо. Скучновато. Уютно. Мило. Но каждый раз возвращаешься в еще один свой временный дом. Времени-то много приходится проводить. Таким пока числится Ростовский аэропорт.
Итак, скоро посадка. Еще один сюжет для раздумий. Последние минуты превращаются в сущее мучение. В тягучую и приторную жидкость, которую приходится испить до дна. Все ларьки изучены на предмет сувениров, прессы и безумных книг. Все газеты уже прочитаны-пролистаны. Вопрос нескольких минут. Раньше к этому ожиданию всегда еще прилеплялся постоянный страх задержки рейса. Тогда наш аэрофлот был уж очень метеочувствителен.
Теперь задержать могут, но это, как правило, связано с более приземленными вещами - выход из строя оборудования, неприбытие борта из пункта вылета. Но такие ситуации редки. Не столько потому, что наш авиапарк наполнен надежными машинами и весь персонал сплошь молодцы и мастера. Просто, когда эти задержки тебя не касаются - так можно считать, что их и не было. Хотя, конечно, в практике каждого более или менее часто летающего человека есть куча историй, свидетелем которых он был лично, о том, как аварийно взлетали, аварийно садились или просто тупо аварийно и взлетали, и летели, и садились. Есть несколько таких историй и у меня. Но пока воздержусь от их изложения. Рассказы о пережитом в самолете сродни рыбачьим байкам, где размеры рыбы и объем улова не идет ни в какое сравнение с серой прозой рыбацкой жизни.
И вот, приглашение пройти на посадку все-таки прозвучало. Ты все-таки вылетаешь. И вовремя.
Странно, но процесс покидания зала ожидания и отправки пассажиров в самолет, вроде, завершающий процесс, когда паспорт уже сто раз проверили, билет тоже, ремень и ботинки сняли и заглянули внутрь всего, что составляет твою сущность, всегда этот процесс проходит нервно и с явными или потенциальными сбоями. Поиски и выкликание пассажиров, которые после всех мук ожидания тупо забыли, куда, когда и зачем им лететь - это вовсе не проблема и не редкость при посадке. Проблема четко сообщить, какой рейс, в какой город через какие ворота покидает зал ожидания. Здесь спасает провинциальность Питера. Поскольку между рейсами вполне солидный запас времени и только задержка одно из них минут на 15-20 может парализовать всю службу отправки. В Москве полеты почаще. Там узнать приблизительное направление твоего борта можно только в автобусе, который уже тронулся в направлении к одному ему известному самолету. Ну так там и уходят по 5-6 рейсов одновременно. Тут уж сам не зевай.
Снова проверяют билет. Иногда и паспорт. Иногда не проверяют вообще ничего и просто гонят народ к выходу. Но чаще что-нибудь проверяют. Что-нибудь такое придумают, чисто повеселить себя, службу безопасности и народ.
Вы можете пять раз в неделю летать в Минводы и обратно и, уверяю вас, каждый раз сталкиваться с новыми ситуациями. Совершенно непредсказуемыми, нелепыми, но обязательными к выполнению. Досмотр багажа там производится после регистрации билета. Это значит, что уже запакованный и замотанный в пленку чемодан может быть вскрыт неумолимыми жлобами, называющими себя «секурити» и возвращен вместе с вами к главному входу аэропорта. Здесь после долгих мучений вам придется все снова запаковывать. Причина вскрытия багажа может быть любой. В зависимости от дня недели, сезона, погоды или настроения проверяющих. Самое удивительное заключается в том, что после этих ваших манипуляций в огромном зале ожидания багаж уже не проверяется. Вы просто сдаете его грузчикам без досмотра!
В каждом аэропорту свои клоуны. В Питере на московском входе вас могут раздеть до трусов при гробовом молчании рамки металлоискателя или пропустить под призывный рев все той же рамки, совершенно не обращая внимания на данное обстоятельство.
В Калининграде резвятся погранцы. Причем прямо у трапа самолета.
В Краснодаре резвятся таксисты как часть аэропортного антуража.
Во Франкфурте очень веселые уборщики. Веселые и безобидные.
В Штатах резвятся все участники полетного действа.
На Темзе веселье чинное и едва заметное. Или это так у них выглядит?
В Земле Обетованной особый вид развлекухи - бетахонские психологи, беседа с которыми на странном наречии из английского, русского и иврита с элементами арабского может продолжаться более получаса.
В Ташкенте не веселится никто - там с этим строго.
В Нальчике, в семь утра меня попросили включить электронный фотик. Потом ноут. Vista загружалась минут 10. Зал терпеливо и с подобрастием ждал. Потом разглядели тепловой вентилятор в моем нехитром багаже. Попросили включить и его. Цирк заключался в том, что специальных розеток для этих опций не было. Народ, я дико извиняюсь, совал свои приборы в ту же розетку, куда были подключены рамка металлоискателя и блок досмотра багажа. Включил я свою аппаратуру по-богатому: на все два кила, которые мог выдать мой спаситель в холодных командировках. Увы, сеть выдержала. А жаль.
Пора бежать в автобус. И если даже до борта метров двадцать от здания - тебя все равно запихают в автобус и отвезут к трапу. Но это не сразу. Автобус еще постоит. Подождут всех. И тех, кого выкликают по радио, и тех, кто решил еще покурить перед вылетом. Всех подождут. Потом «сопроводительница» всего этого действа заберется в переднюю дверь или в кабину водителя и даст команду двигаться к борту. Рекорд катания по взлетному полю в моей практике составил 28 минут реального времени. Это если не считать встреч и провожаний наших обожаемых президентов, патриархов и прочей шушеры, которая считает вправе нахаляву пользоваться воздушным транспортом, да еще при этом создавать геморы всем остальным участникам полетов, которые за удовольствие сидеть часами в залах ожидания или в автобусах прямо на летном поле платят вполне конкретные и вполне ощутимые деньги.
Еще одна заминка - на выходе из автобуса. Тут тоже свой ритуал. Дама из кабины водителя должна выпорхнуть к трапу, но так, чтобы ни один пассажир не выпорхнул вместе с нею. Она поднимается на борт, чтобы что-то, видимо, очень важное, доложить экипажу или капитану борта и неспешно вернуться по трапу вниз. Водитель замер в ожидании едва уловимого жеста-команды к открыванию дверей. Народ срывается с места в стремлении оказаться у трапа как можно быстрее. Я еще мог бы это понять в плохую погоду. Но народ срывается с завидным постоянством независимо от климатических условий. Независимо от места, указанного в посадочном талоне. Независимо ни от чего!!! Потом эти прорвавшиеся будут парить мозг стюардессам, выясняя, где находится их ряд и их место, куда девать все то безумие, которое они у стойки регистрации назвали ручной кладью. И они все равно сядут не на свое место. Они все равно распихают свой багаж так, что половина салона останется без багажного места. Они все равно будут пересаживаться на другое место. И все это приведет к пробке еще на стадии входа на борт. Но для того и придумана посадка за 40 минут, чтобы никакой идиот не помешал начать рулежку хотя бы на 15 минут позже положенного времени.
Если в последний момент поменяли марку самолета или решили запихать на борт дополнительных пассажиров с недоукомплектованного рейса, тогда все это безумие можно смело возвести в степень. Представьте, людям, сжимающим в изрядно пропотевших ладонях посадочные талоны с загадочными, но четко обозначенными номерами мест уже в автобусе сообщают, что посадка в салон будет производиться без учета указанных в талоне мест.
К счастью, такое на «моих» рейсах встречается все реже. Так что обычно безумие длится положенные ему 10-15 минут.
Еще один обязательный ритуал - прослушивание и просматривание информации о том, сколь рады видеть именно вас именно на этом борту; сколь безопасно то ведро, в котором вы только что оказались и за предыдущие 15 минут уже смогли оценить старую обшивку, потертые кресла с неработающими рычагами, отваливающиеся рамки иллюминаторов. Потом вы с удивлением узнаете, сколь много, на взгляд экипажа, у вас шансов выжить в случае отказа двигателя, поломки навигации или просто разгерметизации салона. А еще я слышал об отвалившихся блоках управления полетами, неубирающихся шасси. Да мало ли чего. Лететь-то надо. Нам в отпуска или в командировки, экипажу корабля - на обычную работу. Поэтому щелкают железные замки ремней безопасности. Спинки кресел приводятся в вертикальное положение. Откидные столики закидываются в исходное положение. Шторки на иллюминаторах остаются открытыми. Ритуал. Рулим.
Рулежка - дело тоже непредсказуемое и часто затратное в смысле времени и, наверное, горючего. Она может занять вполне длинный промежуток вашего летного времени. И даже ее своевременное начало совершенно не гарантирует вам своевременного вылета. Блуждание по лабиринтам линий в продвинутых аэропортах, стояние в натуральной очереди на вылет, грустное ожидание прилета встречного лайнера - все это значительно удлиняет ваш полет. А иногда - и вашу жизнь. Расслабьтесь - вы уже давно ни на что, или почти ни на что, не можете влиять. Погрузитесь в нирвану.
Корабли лавировали, лавировали, да вот и вылавировали.
Напряженно гудят моторы. Или турбины. Или пропеллеры. Или что там еще, черт возьми, так сильно гудит. Мы собираемся сорваться с места, чтобы, посильнее разогнавшись, промчаться по взлетке и оторваться от бренности.
Эти минуты почти священны для меня. Чем бы я ни занимался в ожидании вылета, как бы ни был неудобен тот летательный аппарат, на долю которого выпало счастье доставить меня из пункта А в пункт Б, какой бы ужасной ни была бетонка с ее впадинами, треснувшими швами и откровенной неровностью стыковок плит, как бы ни скрипел, трясся, охал и махал старыми крыльями этот вечно молодой 134, или 154, или ЯК, или даже Boeing, но очень и очень потрепанный, я всегда вплотную подсаживаюсь к окну, не к иллюминатору, к окну, и смотрю в него и сквозь него. Я вижу знакомый до рези в глазах пулковский пейзаж. Вижу и не вижу его. Здесь мало что меняется.
Я достигаю того состояния покорности, которое только и позволяет пережить весь этот взлетный ужас. Я даже не знаю, как назвать это состояние: молитва, нирвана, раскаяние, безразличие. Все так и все не так. Отрешенность. Наверное, это она. Я не обращаюсь к Богу. Я не впадаю в транс. Я прекрасно вижу и оцениваю пейзаж, неровности взлетной полосы, неприятный запах моего соседа и неудобство железных подлокотников. На раскаяние просто не хватит времени. Безразличием это ожидание/пережидание взлета тоже трудно назвать.
Отрешенность. Все решено. И, несмотря на это решение, все будет решено иначе, перерешено по-другому. Поэтому отрешенность. Что-то важное, главное, первичное заключено в этом слове. Знаковость.
Мне кажется, что именно в это время я наиболее готов к смерти. Перед каждым вылетом я делаю некоторые усилия для того, чтобы жизнь не казалась неожиданно оборвавшейся. Мысленно еще до полета я прощаюсь со многими людьми, вещами, пейзажами, историями, мыслями. И здесь, в самолете, на этом надрывном разбеге я уже подготовлен. Предуготован. Решительно.
Точка невозврата позади. Еще несколько мгновений. Продолжаем подпрыгивать, но касаемся земли все мягче. Начинаем отрываться от земли. Стихает шум дороги. Шасси, которые только что помогали нам взлететь, мешают своим упорным сопротивлением все нарастающему воздушному потоку, своей неспособностью быть полезными в воздухе. Возникает новый шум сопротивляющихся шасси. Ему на смену приходит скрежет теперь уже бесполезных колес. Убираются. Самолет начинает полет. Движения становятся более плавными. Солидными. Зрелыми. Еще немного потряхивает, пока мы прошиваем плотную завесу облаков. Закладываем на бок. Видимо, так удобнее взлетать.
И, о чудо! Мы парим над облаками.
Здесь, оказывается, светит солнце. А мы уже и забыли в нашем болотном сумраке, что солнце восходит каждое утро. И целый день оно украшает собою небосвод. Мы забыли об этом.
Я вновь родился. С днем рождения, дорогой. Только теперь, собственно, и начинается полет.
Поиск билета и документов на вылет. Заблаговременные сборы, которые всегда заканчиваются поспешным выбеганием из квартиры.
На ходу короткое» «Пока, целую, уже скучаю, давай»…
Спешная посадка в маршрутку, в метро, снова в маршрутку. Сигарета у московского терминала. Первый контроль, который становится все надоедливее. Уже ставшие противными сотрудники и сотрудницы аэропорта.
Регистрация с вечными и нелогичными очередями. Постоянное «мне поближе к носу и у окошка» и постоянное же «25 ряд устроит». Да никого он не устроит. И он будет всегда, этот дурацкий 25-й ряд. И совсем не важно, пришел ты за три часа до взлета, или за час - ближе посадят лишь в редких случаях. Да и далось тебе это «поближе»? Поближе к чему? К сомнительному капитану судна, бормочущему что-то про его неописуемую радость относительно твоего визита на его сомнительный борт и про то, что мы летим где-то очень высоко и не очень быстро. А за бортом очень холодно, но зато в пункте прибытия будет очень тепло. А еще ходят упорные слухи, что в случае аварии шансы спастись как раз у тех, кто сидит не «поближе», а в хвосте этого потрепанного летательного устройства. Но это уже привычка. Еще одна привычка среди прочих, вошедших в обряд моих путешествий.
От стойки регистрации снова на улицу. Надо еще покурить. Не потому, что в зале ожидания Пулково (кажется, только Пулково!) не удастся покурить, и «все рейсы нашей компании объявлены некурящими», а просто потому, что надо выйти покурить. Посмотреть на парковочную площадь, на поляну за ней и далее, вдаль.
Посмотреть. Постоять. Остановиться. Собраться с мыслями. Хотя с ними разве соберешься. Их так много. И все они роятся в голове, толкаются, мешают друг другу. Но пауза нужна. В холод хорошо подумать, что через три часа будет совсем тепло. И что, пожалуй, часть вещей можно было не брать. И чувство тепла уже разливается по всему организму. Наверное, это ожидание тепла в нашем насквозь отсыревшем городе и есть - нега?
А если греет солнышко - то не грех и погреться. Открыть ему лицо и, пуская дым, просто насладиться этим теплом, уже данным тебе вперед, авансом. И примириться, ненадолго, с этим городом.
Но все хорошее кончается. Пора идти на шмон. Как еще назвать это убогое мероприятие по частичному раздеванию населения за его же деньги в тесных и совершенно не приспособленных для этого комнатушках. Правда, давно уже установили огромный рентгеновский гроб для желающих быстро пройти досмотр. Но обычно он стоит перегретый или попросту выключенный. В таких грустных и весьма стесненных обстоятельствах, снимая обувь и брючный ремень, я с удовольствием слежу за окружающими меня людьми. Я почти всегда за ними слежу. Но обычно это так, быстро, кратко, спонтанно. К счастью, наша неудобная жизнь дает возможность организовать слежку и в более комфортных условиях. Идеально подходят наши безумно глубокие шахты метрополитена. Там есть время поглазеть на людей. Успеть что-то подумать, придумать про каждого. Но это - отдельный разговор. Мы все еще в аэропорту. В зале досмотра. А это накладывает свой отпечаток на участников процесса. Здесь особенно чувствуется наша стадность и покорность. Именно здесь (да разве только здесь) ты погружаешься в атмосферу холопского повиновения, заранее согласного с любой прихотью начальства. Людей подгоняют незлыми, но вполне оскорбительными окриками. Проносятся тазики для одежды, для обуви, для документов. На транспортере уже загруженные тазики с вещами. Транспортер не торопится. Лента движется то вглубь могучего и жадного до чужих секретов устройства, то сдает назад, роняя уже поставленные вещи на пол.
Наблюдать за обувью потенциальных пассажиров - тоже удовольствие. Обувь в магазине, обувь на ногах и ножках своих хозяев совсем не то, что обувь, покинутая этими самым хозяевами, обреченная на облучение, исследование, анализ, она одиноко и как-то очень сиротливо сжимается в своих ящиках и движется навстречу чему-то неминуемому и очень неприятному.
Она разная. Ухоженная и не очень. Новая, старая, средних лет. Ужасно потрепанная, но любимая. Лощеная и осиротевшая. Здесь, на этой ужасной ленте, вся она становится несказанно сиротливой. И хозяин даже не приголубит свою пару, не помашет вслед, не проводит взглядом. Он сам, этот несчастный хозяин, уже мечется у заповедной рамки, которая в силу известных только ей причин может пропустить или не пропустить его в зал ожидания. К новой ступени на пути в небо. После долгих усилий рамка осталась позади. Хозяин небрежно достает свою обувь, деловито одевает ее и движется вперед. Наверное, в такие моменты обувь несказанно рада этой нежиданной встрече и даже готова расцеловать своего хозяина, рассказать ему о пережитом. Но. Но хозяину сейчас не до этих нежностей. Надо бежать.
Куда ты бежишь? В новый зал. Как в самой элементарной бродилке. Еще один уровень позади. Переходим на следующий… Здесь впору жалеть уже самих пассажиров. Зал ожидания - это еще одна пауза в жизни. Здесь можно подумать. Понаблюдать. Прекрасно ведь назван - просто зал ожидания. Никто не решился уточнить: зал ожидания чего? Зал ожидания полетов? Очень скучно и тривиально. Да и полет может не состояться! Зал ожидания приземления? Кто сейчас об этом думает? Тогда чего же мы ожидаем в этом зале ожидания? Эта неопределенность сказывается и на поведении людей. Те, кто летает редко, пытаются занять себя разглядыванием сувениров в киоске или чтением деловой прессы. Понятно, что в нормальных условиях они такие газеты и в руки не возьмут, но из бесплатного есть только про бизнес. А руки надо чем-то занять. Да и голову. И даже не занять. Отвлечь. Еще минут пять-десять может уйти на знакомство с туалетом.
Можно поинтересоваться напитками и закуской в ожидательной закусочной. Но тут дело вкуса и возможностей. На этом, собственно, экскурс и убивание времени заканчиваются. Можно еще, конечно, уставиться в телевизор, где обычно транслируется вовсе не то, что ты хотел бы посмотреть и совсем не с той громкостью, которая позволила бы тебе быть в курсе того, что ты не очень хотел бы смотреть.
Остается книга. Но новички ее предусмотрительно ее не берут - каждый грамм на учете. Зато завсегдатаи аэропортов готовятся к ожиданию неизвестного более обстоятельно. Если столик - то гуляем по-крупному: коньячок, кофеек, икорка. Для людей попроще - пивко: не очень дорого, но время можно скоротать. В конце концов, можно и просто кофе с бутербродом, но тогда уже икра должна наличествовать. По цене - то же, что и с колбасой, но статус повышает. Можно все это заменить книжкой. Но тогда книжка солидная и размер имеет значение. Элита экономических полетов достает ноуты, лаптопы, компы и как там еще все это называют, и погружается в мерцающие экраны. Кино, финансовые документы, интернет (крутизна!) Время для этих людей сжимается и летит беззвучно. Лучший способ убить время - пережить его в иной реальности.
Мои первые встречи с этим залом были романтически быстротечными. Хотя поначалу я являлся в аэропорт с очень большим запасом времени, ожидание в те первые встречи не казалось нудным. Потом прибытие в аэропорт стало все более поздним, а сократившееся время ожидания все более затяжным. Пришлось синтезировать. Кофе с бутербродом - разминка. Деловая газета - мы тут, черт возьми, солидные люди. И вскоре ноут - мы тут, черт возьми, очень деловые… Потом прошло и это. Остались мысли.
Лет двадцать назад, когда я казался себе очень взрослым, а жизнь представлялась прожитой до конца, состоялось мое первое романтическое свидание с летательной стихией. Мы должны были отправиться по какому-то дешевому советскому туру выходного дня в какой-то маленький прибалтийский городок. Прелесть мероприятия заключалась в том, что часть маршрута должна была проходить по воздуху. Стало быть - в самолете. Впереди меня ожидал мой самый первый опыт полета. Встречи с небом. С облаками. С умными и мощными железными птицами, осуществившими давнюю мечту человека о небе.
Я не спал всю ночь в ожидании этого чуда. Дни, часы, минуты до старта тянулись с невозможной медлительностью. И вот этот день настал. Сияющий аэропорт (давно это было!), гул моторов, взмывающие в небо машины. Сказка. Я, конечно, не помню, как тогда проходила регистрация на рейс, досмотр пассажиров и как выглядел тогда этот самый зал ожидания. Восторг, похожий на затянувшийся оргазм. Но всю эту идиллию портил перенос рейса. Сначала перенесли слегка, минут на тридцать., Потом на час. Еще на час. Ощущение счастья угасало. Чудо отодвигалось, но все еще не исчезало из виду. Уже пошли слухи, что в принимающем аэропорте вот-вот рассеется туман, разойдутся тучи, прекратится дождь или град, утихнет ветер или буря, и мы вот-вот, вот-вот полетим. Увы. После очередного переноса вылета стало ясно, что лететь на выходные, один из которых уже подходил к концу, становится нелогичным.
Решение об отмене тура прозвучало для меня как приговор. Именно тогда, в аэропорту, у самой взлетной полосы я вдруг совершенно отчетливо и бесповоротно смирился с мыслью, что, видимо, в моей жизни полеты не предусмотрены.
С той ночи неслучившегося чуда прошло всего несколько лет, когда полеты стали периодически встречаться в моей жизни. Сначала как редкие, но приятные события. И заграницу. Потом все чаще и чаще. И куда попало. Теперь же они превратились в постоянную и очень значимую часть моей жизни. Такие вот изменения!
Ну а как же наше движение к небу? Коротание времени в незабвенных залах ожидания питерского аэропорта!!! А что поделать? Можно попить кофе, который все дороже и хуже. Можно залить его из автомата, который, похоже, берет воду прямо из системы центрального отопления. Проблема с кофе еще как-то решается. Но вот прикупить что-нибудь к кофе все сложнее. Фраза «бутерброды закончились» звучит все чаще и чаще. А утром и она не звучит, т.к. держатели этого бизнеса на утренние продажи не заморачиваются.
Московские аэропорты пошумнее. Суеты много. Фаст фуда побольше. Ясень пень - все подороже. Зато огромность расстояний, которые можно преодолевать в разных направлениях легко убивают любое количество времени до полета.
Роскошен не по статусу калининградский аэропорт. В Минске попроще. В Ташкенте - пожестче. Самара - так себе. Краснодар и Нальчик, Архангельск и Мурманск - чисто поле. Хотя в Краснодаре упорно и давно что-то грандиозное строят. А в Нальчике решили строить новый, поэтому не происходит вообще ничего. Как-то без особых рефлексий остались Омск, Хабаровск, Новосибирск, Красноярск. Везде одна и та же мысль - спасибо, что и в этом, Богом забытом краю, есть хоть какой-то аэропорт.
Про заграницу что уж писать: обычно одинаково неплохо. Хотя в Хитроу ты вообще не очень понимаешь, кто ты и зачем здесь. Похожее ощущение может возникнуть в любом аэропорте «цивилизованного мира». Хотя тот же Бен Гурион - и крупно и живо, но сутолоки не замечаешь. Там многого не замечаешь.
Аэропорты - как люди. Одни проходят стороной и почти не оставляют по себе никаких воспоминаний. То ли времени особо не было для знакомств, то ли просто знакомство оказалось неприметным. Есть аэропорты - как постоянные попутчики. Теперь и такое бывает. Постепенно к ним привыкаешь. Чувствуешь себя совершенным хозяином ситуации. Деловито обходишь знакомые помещения. Ловишь себя на мысли, что присматриваешься ко всем изменениям в жизни старого знакомого. И ждешь новых встреч. Здесь все предсказуемо. Скучновато. Уютно. Мило. Но каждый раз возвращаешься в еще один свой временный дом. Времени-то много приходится проводить. Таким пока числится Ростовский аэропорт.
Итак, скоро посадка. Еще один сюжет для раздумий. Последние минуты превращаются в сущее мучение. В тягучую и приторную жидкость, которую приходится испить до дна. Все ларьки изучены на предмет сувениров, прессы и безумных книг. Все газеты уже прочитаны-пролистаны. Вопрос нескольких минут. Раньше к этому ожиданию всегда еще прилеплялся постоянный страх задержки рейса. Тогда наш аэрофлот был уж очень метеочувствителен.
Теперь задержать могут, но это, как правило, связано с более приземленными вещами - выход из строя оборудования, неприбытие борта из пункта вылета. Но такие ситуации редки. Не столько потому, что наш авиапарк наполнен надежными машинами и весь персонал сплошь молодцы и мастера. Просто, когда эти задержки тебя не касаются - так можно считать, что их и не было. Хотя, конечно, в практике каждого более или менее часто летающего человека есть куча историй, свидетелем которых он был лично, о том, как аварийно взлетали, аварийно садились или просто тупо аварийно и взлетали, и летели, и садились. Есть несколько таких историй и у меня. Но пока воздержусь от их изложения. Рассказы о пережитом в самолете сродни рыбачьим байкам, где размеры рыбы и объем улова не идет ни в какое сравнение с серой прозой рыбацкой жизни.
И вот, приглашение пройти на посадку все-таки прозвучало. Ты все-таки вылетаешь. И вовремя.
Странно, но процесс покидания зала ожидания и отправки пассажиров в самолет, вроде, завершающий процесс, когда паспорт уже сто раз проверили, билет тоже, ремень и ботинки сняли и заглянули внутрь всего, что составляет твою сущность, всегда этот процесс проходит нервно и с явными или потенциальными сбоями. Поиски и выкликание пассажиров, которые после всех мук ожидания тупо забыли, куда, когда и зачем им лететь - это вовсе не проблема и не редкость при посадке. Проблема четко сообщить, какой рейс, в какой город через какие ворота покидает зал ожидания. Здесь спасает провинциальность Питера. Поскольку между рейсами вполне солидный запас времени и только задержка одно из них минут на 15-20 может парализовать всю службу отправки. В Москве полеты почаще. Там узнать приблизительное направление твоего борта можно только в автобусе, который уже тронулся в направлении к одному ему известному самолету. Ну так там и уходят по 5-6 рейсов одновременно. Тут уж сам не зевай.
Снова проверяют билет. Иногда и паспорт. Иногда не проверяют вообще ничего и просто гонят народ к выходу. Но чаще что-нибудь проверяют. Что-нибудь такое придумают, чисто повеселить себя, службу безопасности и народ.
Вы можете пять раз в неделю летать в Минводы и обратно и, уверяю вас, каждый раз сталкиваться с новыми ситуациями. Совершенно непредсказуемыми, нелепыми, но обязательными к выполнению. Досмотр багажа там производится после регистрации билета. Это значит, что уже запакованный и замотанный в пленку чемодан может быть вскрыт неумолимыми жлобами, называющими себя «секурити» и возвращен вместе с вами к главному входу аэропорта. Здесь после долгих мучений вам придется все снова запаковывать. Причина вскрытия багажа может быть любой. В зависимости от дня недели, сезона, погоды или настроения проверяющих. Самое удивительное заключается в том, что после этих ваших манипуляций в огромном зале ожидания багаж уже не проверяется. Вы просто сдаете его грузчикам без досмотра!
В каждом аэропорту свои клоуны. В Питере на московском входе вас могут раздеть до трусов при гробовом молчании рамки металлоискателя или пропустить под призывный рев все той же рамки, совершенно не обращая внимания на данное обстоятельство.
В Калининграде резвятся погранцы. Причем прямо у трапа самолета.
В Краснодаре резвятся таксисты как часть аэропортного антуража.
Во Франкфурте очень веселые уборщики. Веселые и безобидные.
В Штатах резвятся все участники полетного действа.
На Темзе веселье чинное и едва заметное. Или это так у них выглядит?
В Земле Обетованной особый вид развлекухи - бетахонские психологи, беседа с которыми на странном наречии из английского, русского и иврита с элементами арабского может продолжаться более получаса.
В Ташкенте не веселится никто - там с этим строго.
В Нальчике, в семь утра меня попросили включить электронный фотик. Потом ноут. Vista загружалась минут 10. Зал терпеливо и с подобрастием ждал. Потом разглядели тепловой вентилятор в моем нехитром багаже. Попросили включить и его. Цирк заключался в том, что специальных розеток для этих опций не было. Народ, я дико извиняюсь, совал свои приборы в ту же розетку, куда были подключены рамка металлоискателя и блок досмотра багажа. Включил я свою аппаратуру по-богатому: на все два кила, которые мог выдать мой спаситель в холодных командировках. Увы, сеть выдержала. А жаль.
Пора бежать в автобус. И если даже до борта метров двадцать от здания - тебя все равно запихают в автобус и отвезут к трапу. Но это не сразу. Автобус еще постоит. Подождут всех. И тех, кого выкликают по радио, и тех, кто решил еще покурить перед вылетом. Всех подождут. Потом «сопроводительница» всего этого действа заберется в переднюю дверь или в кабину водителя и даст команду двигаться к борту. Рекорд катания по взлетному полю в моей практике составил 28 минут реального времени. Это если не считать встреч и провожаний наших обожаемых президентов, патриархов и прочей шушеры, которая считает вправе нахаляву пользоваться воздушным транспортом, да еще при этом создавать геморы всем остальным участникам полетов, которые за удовольствие сидеть часами в залах ожидания или в автобусах прямо на летном поле платят вполне конкретные и вполне ощутимые деньги.
Еще одна заминка - на выходе из автобуса. Тут тоже свой ритуал. Дама из кабины водителя должна выпорхнуть к трапу, но так, чтобы ни один пассажир не выпорхнул вместе с нею. Она поднимается на борт, чтобы что-то, видимо, очень важное, доложить экипажу или капитану борта и неспешно вернуться по трапу вниз. Водитель замер в ожидании едва уловимого жеста-команды к открыванию дверей. Народ срывается с места в стремлении оказаться у трапа как можно быстрее. Я еще мог бы это понять в плохую погоду. Но народ срывается с завидным постоянством независимо от климатических условий. Независимо от места, указанного в посадочном талоне. Независимо ни от чего!!! Потом эти прорвавшиеся будут парить мозг стюардессам, выясняя, где находится их ряд и их место, куда девать все то безумие, которое они у стойки регистрации назвали ручной кладью. И они все равно сядут не на свое место. Они все равно распихают свой багаж так, что половина салона останется без багажного места. Они все равно будут пересаживаться на другое место. И все это приведет к пробке еще на стадии входа на борт. Но для того и придумана посадка за 40 минут, чтобы никакой идиот не помешал начать рулежку хотя бы на 15 минут позже положенного времени.
Если в последний момент поменяли марку самолета или решили запихать на борт дополнительных пассажиров с недоукомплектованного рейса, тогда все это безумие можно смело возвести в степень. Представьте, людям, сжимающим в изрядно пропотевших ладонях посадочные талоны с загадочными, но четко обозначенными номерами мест уже в автобусе сообщают, что посадка в салон будет производиться без учета указанных в талоне мест.
К счастью, такое на «моих» рейсах встречается все реже. Так что обычно безумие длится положенные ему 10-15 минут.
Еще один обязательный ритуал - прослушивание и просматривание информации о том, сколь рады видеть именно вас именно на этом борту; сколь безопасно то ведро, в котором вы только что оказались и за предыдущие 15 минут уже смогли оценить старую обшивку, потертые кресла с неработающими рычагами, отваливающиеся рамки иллюминаторов. Потом вы с удивлением узнаете, сколь много, на взгляд экипажа, у вас шансов выжить в случае отказа двигателя, поломки навигации или просто разгерметизации салона. А еще я слышал об отвалившихся блоках управления полетами, неубирающихся шасси. Да мало ли чего. Лететь-то надо. Нам в отпуска или в командировки, экипажу корабля - на обычную работу. Поэтому щелкают железные замки ремней безопасности. Спинки кресел приводятся в вертикальное положение. Откидные столики закидываются в исходное положение. Шторки на иллюминаторах остаются открытыми. Ритуал. Рулим.
Рулежка - дело тоже непредсказуемое и часто затратное в смысле времени и, наверное, горючего. Она может занять вполне длинный промежуток вашего летного времени. И даже ее своевременное начало совершенно не гарантирует вам своевременного вылета. Блуждание по лабиринтам линий в продвинутых аэропортах, стояние в натуральной очереди на вылет, грустное ожидание прилета встречного лайнера - все это значительно удлиняет ваш полет. А иногда - и вашу жизнь. Расслабьтесь - вы уже давно ни на что, или почти ни на что, не можете влиять. Погрузитесь в нирвану.
Корабли лавировали, лавировали, да вот и вылавировали.
Напряженно гудят моторы. Или турбины. Или пропеллеры. Или что там еще, черт возьми, так сильно гудит. Мы собираемся сорваться с места, чтобы, посильнее разогнавшись, промчаться по взлетке и оторваться от бренности.
Эти минуты почти священны для меня. Чем бы я ни занимался в ожидании вылета, как бы ни был неудобен тот летательный аппарат, на долю которого выпало счастье доставить меня из пункта А в пункт Б, какой бы ужасной ни была бетонка с ее впадинами, треснувшими швами и откровенной неровностью стыковок плит, как бы ни скрипел, трясся, охал и махал старыми крыльями этот вечно молодой 134, или 154, или ЯК, или даже Boeing, но очень и очень потрепанный, я всегда вплотную подсаживаюсь к окну, не к иллюминатору, к окну, и смотрю в него и сквозь него. Я вижу знакомый до рези в глазах пулковский пейзаж. Вижу и не вижу его. Здесь мало что меняется.
Я достигаю того состояния покорности, которое только и позволяет пережить весь этот взлетный ужас. Я даже не знаю, как назвать это состояние: молитва, нирвана, раскаяние, безразличие. Все так и все не так. Отрешенность. Наверное, это она. Я не обращаюсь к Богу. Я не впадаю в транс. Я прекрасно вижу и оцениваю пейзаж, неровности взлетной полосы, неприятный запах моего соседа и неудобство железных подлокотников. На раскаяние просто не хватит времени. Безразличием это ожидание/пережидание взлета тоже трудно назвать.
Отрешенность. Все решено. И, несмотря на это решение, все будет решено иначе, перерешено по-другому. Поэтому отрешенность. Что-то важное, главное, первичное заключено в этом слове. Знаковость.
Мне кажется, что именно в это время я наиболее готов к смерти. Перед каждым вылетом я делаю некоторые усилия для того, чтобы жизнь не казалась неожиданно оборвавшейся. Мысленно еще до полета я прощаюсь со многими людьми, вещами, пейзажами, историями, мыслями. И здесь, в самолете, на этом надрывном разбеге я уже подготовлен. Предуготован. Решительно.
Точка невозврата позади. Еще несколько мгновений. Продолжаем подпрыгивать, но касаемся земли все мягче. Начинаем отрываться от земли. Стихает шум дороги. Шасси, которые только что помогали нам взлететь, мешают своим упорным сопротивлением все нарастающему воздушному потоку, своей неспособностью быть полезными в воздухе. Возникает новый шум сопротивляющихся шасси. Ему на смену приходит скрежет теперь уже бесполезных колес. Убираются. Самолет начинает полет. Движения становятся более плавными. Солидными. Зрелыми. Еще немного потряхивает, пока мы прошиваем плотную завесу облаков. Закладываем на бок. Видимо, так удобнее взлетать.
И, о чудо! Мы парим над облаками.
Здесь, оказывается, светит солнце. А мы уже и забыли в нашем болотном сумраке, что солнце восходит каждое утро. И целый день оно украшает собою небосвод. Мы забыли об этом.
Я вновь родился. С днем рождения, дорогой. Только теперь, собственно, и начинается полет.