(no subject)
В воскресенье вечером умерла бабушка. У нас по квартире бегало 15 разгоряченных ребятишек: мы отмечали заранее Левин ДР, потому что сегодня мои родители собирались везти Леву с Оливкой на летние каникулы в Питер.
Мама экстренно улетела в пятницу, потому что в четверг вечером бабушке стало хуже. Она успела. Я рыдала весь понедельник и вторник от того, что лечу домой, но не успеваю на похороны: родители непременно хотели хоронить на третий день, а у меня вдруг оказалось не на кого оставить детей и невозвратные билеты на всю честную компанию. Но вся моя обида испарилась, когда я увидела мамино лицо в скайпе.
А сегодня я решила за несколько часов до вылета проверить паспорта и обнаружила, что Левин французский паспорт истек три месяца назад. Я не знаю, как так случилось, я недавно все пересматривала, но вот случилось. Я метнулась на ближайшее время в префектуру, у меня оперативно очень приняли досье, но в общем, в ближайшие недели две, а то и три мы никуда не летим.
Я даже не знаю, отчего мне сейчас больнее всего, от моей собственной потери или от того, как мне жалко маму и трясет от того, что я не смогла приехать и не знаю, когда смогу. you're such a drama, - сказала мне одна девочка из Инсеада, когда я ей рассказала прошлым летом о своих фантасмагориях с работой, и меня бесит, что это so fucking true.
***
В 2010 бабуля приехала в Париж. И это была ее первая поездка заграницу. У меня был пик увлечения пленочной фотографией и я ее поснимала на ролляй. А еще в те недели получился Лева и я отправила досье на французское гражданство.
Я звала ее бабулей, это было мое ее детское называние, специальное домашнее имя на нас двоих, когда я жила у нее со своих 2 до 5. Очень важное, как оказалось, для меня время. Сейчас когда я смотрю на то, как я общаюсь со своими детьми, я понимаю, что снимаю паттерны с того нашего общения. Я помню, один раз я не могла заснуть или проснулась, и пришла к ней из своей комнаты на кухню. А она резала лимоны кружочками и пересыпала их сахаром, и она не погнала меня спать, а оставила там на кухне. Я, наверно, потом заснула и она меня отнесла. И мне можно было примерно все, но при этом у меня никогда не было особых капризов - то, что мама потом стала называть "со мной всегда можно было договориться". Я очень хорошо помню это ощущение разрешения присутствия во взрослой жизни, разрешения быть. А в каких-то вещах она была совсем ребенок и плакала вместе со мной, когда я болела и надо было делать какие-то болезненные процедуры, которые я делать не хотела. В общем, это был очень классный взрослый, первый основной, постоянно присутствующий взрослый в моей сознательной жизни.
А потом вернулись из Германии родители и увезли меня за много тысяч километров. И это была другая большая любовь, ради которой и бабуля сама отошла на второй план и никогда не лезла вперед мамы, и я сама подспудно отказалась, потому что привязанность к родителям была сильнее, а бабушка была далеко. Но вот сейчас я понимаю, что мое детство, когда дни тянутся, как тянучка, кончилось примерно тогда, и я безумно скучаю по тому, что в моей жизни однажды было и что никак нельзя вернуть назад.
Если думать о смерти, как переходе, я вижу во внутренних образах, как жизнь ее разматывается назад, к молодости, когда был жив мой дед - ее муж, ее сестры, ее родители, ее жизнь, в которой нас, ее детей и меня, еще не было. И она уходит туда, к ним, тем, кого никогда не знала я. И я могу только смотреть, как она постепенно ускользает.