(no subject)
Долго читал френдленту и захотелось и мне оставить след. Трудно расставаться с каждым событием, но писать надо, хоть бы и тут, хоть бы и частично.
На Рош аШона дочь вдохновила пойти в синагогу. Компанию долго искать не пришлось - нашелся друг детства Шпицберг, договорились о встрече, радовались. Шпиц - да простится ему - опоздал как последний урод да еще и сотворил что-то со своим мобильником. Мы его ждали больше часа, Анька у синагоги то ныла, то веселилась и призывала меня к соучастию. Я мрачно предлагал сосредоточиться на моменте. Шпиц появился уже после наступления. И тут только у дочери от досады потекли слезы. И тут к Шпицу подошел ребе Йосеф и спросил почему хорошая девочка плачет. Чтож было сказать, я и сам-то был невесел. Шпиц - ну как его нелюбить, да и ясно что сам я во всем и виноват, Аня вроде нас обоих простила, вино, яблоки с медом и шуточки восстановили подобающее доброе и сладкое настроение, но надо всеж быть посамостоятельнее впредь.
Анька уехала с бабушкой на море. В моем телефоне каждый день переполняется память от ее sms-ок. В Лазаревском оказывается есть море ("U menia vsio horosho More bushuet!") и кошки (martovskie koty -krichat? -net molchat kak ryby) и снятся сны.
В это же самое время моя контора переехала в новый офис на павелецкую, а я заболел какой-то температурой от которой все плыло перед глазами и было жалко голову. Я допорлзал до работы к обеду, уклонялся от умных разговоров и к вечеру соображал, что зря я тут, но на следующий день повторял фокус объясняя себе, что мне надо увидеть в асе шефа, а дома на дайлапе это делать не годится. Но ни шеф ни мейл-сервер в течение недели так и не дали о себе знать. Однажды, когда температура отпустила с удивлением обнаружил, что корридор в новом офисе и правда с темносиним полом и густооранжевыми текстурированными стенами - с температурой я на этом не зафиксировался. Ощущение как будто делаешь walk-through в архитектурной программе.
От общего ощущения нескладухи и позитвного настроя на Йом Кипур постился сухим постом все положенное время. И не курил. И не поехал на выходные дачу на день рождения хорошего человека, отпустил туда жену. Еслиб я знал молитвы было бы легче. Читал Брейшит с комментариями Раши в билингве но не далеко. Так получилось, что начал и кончил перечитыванием Мандельштама. Просто пустое пространство длиной в сутки с гаком без всякой "оральной стимуляции" вроде кофе-чая-жратвы-сигарет оставляет тет-а-чтотам с пустотой. У кого как а у меня она затягивается цитатами. Твой мир болезненный и странный, я принимаю, пустота и я уже читаю на следующей странице в совсем другой книге и вижу чудеса которых раньше не видел. Вобще надо понять, что читать *все* что было писано до кинематоргафа и звукозаписи следует только после близкого знакомства с пустотой, которая без альтернатив длится часами.
(дисклеймер: Ни в коем случае не думаю плохо и даже в мыслях не имею никого, кто обошел этот пост стороной, даже писать не хотел от того что могут подумать что вроде как могу такое подумать).
А потом, вечером вытащил Борю жрать в Билингву и было мне счастье и не от еды а от тех, которые не растут в огороде.
Ночью проснулся от кошмара. Снился концлагерь: двухэтажный разбитый бревенчатый барак в густом темно-зеленом еловом лесу с буйным крапивным подлеском. Сон был пропитан смертью, предательством и сопротивлением. Я был ранен или как-то хоронился в бараке - барак был скорее гетто: снаружи отдавались требования выхода заданного количества работников, бывали облавы и обыски, но в остальном - самоуправление. Смертельно-запрещенным считалось хранить кусочки раскисшего картона в которых угадывались пазлы с кусками рисунков не то Босха не то Шагала (только во сне может быть такое нето-нето!) - они должны были как-то пригодиться в восстании, но иные слабые души их забивали в трубки и курили. У меня скопилось много таких картонок и даже попадались среди них целые брикеты - их оставили мне друзья которые уходли и не возвращались. Я должен был кому-то довериться, чтобы они не пропали, но ясность чувств отказывала мне и я только понимал, что даже выбрав знакомого - было много дальне-знакомых рож: с курса, школы, пионерлагеря - я попаду пальцем в небо и скорее всего пущу по ветру и себя и ценный продукт. Само Сопротивление было где-то среди них, но видимо я не внушал им доверия.
Воскресное утро было добрым и ласковым. В первый раз пришел на работу чувствуя, что мне не жмет голова и даже не болят зубы и сел читать френдленту.
На Рош аШона дочь вдохновила пойти в синагогу. Компанию долго искать не пришлось - нашелся друг детства Шпицберг, договорились о встрече, радовались. Шпиц - да простится ему - опоздал как последний урод да еще и сотворил что-то со своим мобильником. Мы его ждали больше часа, Анька у синагоги то ныла, то веселилась и призывала меня к соучастию. Я мрачно предлагал сосредоточиться на моменте. Шпиц появился уже после наступления. И тут только у дочери от досады потекли слезы. И тут к Шпицу подошел ребе Йосеф и спросил почему хорошая девочка плачет. Чтож было сказать, я и сам-то был невесел. Шпиц - ну как его нелюбить, да и ясно что сам я во всем и виноват, Аня вроде нас обоих простила, вино, яблоки с медом и шуточки восстановили подобающее доброе и сладкое настроение, но надо всеж быть посамостоятельнее впредь.
Анька уехала с бабушкой на море. В моем телефоне каждый день переполняется память от ее sms-ок. В Лазаревском оказывается есть море ("U menia vsio horosho More bushuet!") и кошки (martovskie koty -krichat? -net molchat kak ryby) и снятся сны.
В это же самое время моя контора переехала в новый офис на павелецкую, а я заболел какой-то температурой от которой все плыло перед глазами и было жалко голову. Я допорлзал до работы к обеду, уклонялся от умных разговоров и к вечеру соображал, что зря я тут, но на следующий день повторял фокус объясняя себе, что мне надо увидеть в асе шефа, а дома на дайлапе это делать не годится. Но ни шеф ни мейл-сервер в течение недели так и не дали о себе знать. Однажды, когда температура отпустила с удивлением обнаружил, что корридор в новом офисе и правда с темносиним полом и густооранжевыми текстурированными стенами - с температурой я на этом не зафиксировался. Ощущение как будто делаешь walk-through в архитектурной программе.
От общего ощущения нескладухи и позитвного настроя на Йом Кипур постился сухим постом все положенное время. И не курил. И не поехал на выходные дачу на день рождения хорошего человека, отпустил туда жену. Еслиб я знал молитвы было бы легче. Читал Брейшит с комментариями Раши в билингве но не далеко. Так получилось, что начал и кончил перечитыванием Мандельштама. Просто пустое пространство длиной в сутки с гаком без всякой "оральной стимуляции" вроде кофе-чая-жратвы-сигарет оставляет тет-а-чтотам с пустотой. У кого как а у меня она затягивается цитатами. Твой мир болезненный и странный, я принимаю, пустота и я уже читаю на следующей странице в совсем другой книге и вижу чудеса которых раньше не видел. Вобще надо понять, что читать *все* что было писано до кинематоргафа и звукозаписи следует только после близкого знакомства с пустотой, которая без альтернатив длится часами.
(дисклеймер: Ни в коем случае не думаю плохо и даже в мыслях не имею никого, кто обошел этот пост стороной, даже писать не хотел от того что могут подумать что вроде как могу такое подумать).
А потом, вечером вытащил Борю жрать в Билингву и было мне счастье и не от еды а от тех, которые не растут в огороде.
Ночью проснулся от кошмара. Снился концлагерь: двухэтажный разбитый бревенчатый барак в густом темно-зеленом еловом лесу с буйным крапивным подлеском. Сон был пропитан смертью, предательством и сопротивлением. Я был ранен или как-то хоронился в бараке - барак был скорее гетто: снаружи отдавались требования выхода заданного количества работников, бывали облавы и обыски, но в остальном - самоуправление. Смертельно-запрещенным считалось хранить кусочки раскисшего картона в которых угадывались пазлы с кусками рисунков не то Босха не то Шагала (только во сне может быть такое нето-нето!) - они должны были как-то пригодиться в восстании, но иные слабые души их забивали в трубки и курили. У меня скопилось много таких картонок и даже попадались среди них целые брикеты - их оставили мне друзья которые уходли и не возвращались. Я должен был кому-то довериться, чтобы они не пропали, но ясность чувств отказывала мне и я только понимал, что даже выбрав знакомого - было много дальне-знакомых рож: с курса, школы, пионерлагеря - я попаду пальцем в небо и скорее всего пущу по ветру и себя и ценный продукт. Само Сопротивление было где-то среди них, но видимо я не внушал им доверия.
Воскресное утро было добрым и ласковым. В первый раз пришел на работу чувствуя, что мне не жмет голова и даже не болят зубы и сел читать френдленту.