(no subject)
Два года назад исчезла возможность позвонить и услышать твой голос в ответ. Голос, который я узнала в телефонной трубке через километры, спустя десять лет молчания. Ты, волнуясь, обратился ко мне нарочито официально, по имени отчеству:
- Дарья Алексеевна?
- Папа?
Пытаюсь для самой себя понять, какие у нас были отношения, и вспоминаю, как встречались в мой первый приезд. Шумная и душная Москва никогда не была мне близка, исключительно дорогие сердцу люди примиряют меня с необходимостью бывать в этом городе, где жили мои родители, где я даже, наверно, могла родиться. Тогда друзья смеялись и не понимали, чего это я боюсь ездить в метро - "там же все написано". А я не знала, как передать им это чувство надвигающейся толпы, которая вполне осознает, куда ей двигаться - прямо на тебя, пока ты стоишь и читаешь надписи на указателях. Поэтому всегда очень четко договаривалась, где я с кем-то встречаюсь: внизу на станции, или снаружи. Вот и тогда с папой я точно помню, как переспросила, выходить ли мне из метро, и запомнила, что надо ждать внутри. Мобильные телефоны тогда не ловили зону под землей, я приехала вовремя и уткнулась в книжку. Приходили и уходили поезда, папы не было. Наверно, где-то через полчаса после назначенного времени, я все же поднялась наверх и увидела его - взволнованного, папу, который "искал меня с собаками по всей Москве, ведь мы же договорились"... Не знаю, кто из нас тогда ошибся.
И с одной стороны, можно сказать, что мы часто именно так и общались, вроде бы на одной станции, но кто-то внизу, а кто-то - снаружи, и между нами подземные метры. А с другой стороны, встретившись, мы пошли тогда гулять в Царицыно...
...и ты фотографировал меня так, как никто раньше, и это были первые в жизни фотографии, на которых я себе понравилась, мне понравилось, как ты меня видишь... и мечта твоя об очередной встрече тоже была связана с Царицыно: чтобы я приехала летом, когда тепло, взять бутерброды и сидеть на траве, и разговаривать. А я все приезжала то осенью, то зимой, и с разговорами у нас получалось сложно. Может, тогда просто помолчим?
- Дарья Алексеевна?
- Папа?
Пытаюсь для самой себя понять, какие у нас были отношения, и вспоминаю, как встречались в мой первый приезд. Шумная и душная Москва никогда не была мне близка, исключительно дорогие сердцу люди примиряют меня с необходимостью бывать в этом городе, где жили мои родители, где я даже, наверно, могла родиться. Тогда друзья смеялись и не понимали, чего это я боюсь ездить в метро - "там же все написано". А я не знала, как передать им это чувство надвигающейся толпы, которая вполне осознает, куда ей двигаться - прямо на тебя, пока ты стоишь и читаешь надписи на указателях. Поэтому всегда очень четко договаривалась, где я с кем-то встречаюсь: внизу на станции, или снаружи. Вот и тогда с папой я точно помню, как переспросила, выходить ли мне из метро, и запомнила, что надо ждать внутри. Мобильные телефоны тогда не ловили зону под землей, я приехала вовремя и уткнулась в книжку. Приходили и уходили поезда, папы не было. Наверно, где-то через полчаса после назначенного времени, я все же поднялась наверх и увидела его - взволнованного, папу, который "искал меня с собаками по всей Москве, ведь мы же договорились"... Не знаю, кто из нас тогда ошибся.
И с одной стороны, можно сказать, что мы часто именно так и общались, вроде бы на одной станции, но кто-то внизу, а кто-то - снаружи, и между нами подземные метры. А с другой стороны, встретившись, мы пошли тогда гулять в Царицыно...
...и ты фотографировал меня так, как никто раньше, и это были первые в жизни фотографии, на которых я себе понравилась, мне понравилось, как ты меня видишь... и мечта твоя об очередной встрече тоже была связана с Царицыно: чтобы я приехала летом, когда тепло, взять бутерброды и сидеть на траве, и разговаривать. А я все приезжала то осенью, то зимой, и с разговорами у нас получалось сложно. Может, тогда просто помолчим?