Немного книг. Часть первая.
- У каждого человека на полке должно стоять немного книг. Всего десять-пятнадцать. Какие? Для этого надо прочесть тысячи книг.
- И. Бабель-
Открыла для себя прописную истину, и звучит она примерно так: «Нужно писать только о том, в чем ты хорошо разбираешься». К чему лежит душа, что снится по ночам, что ты можешь объяснить, используя лишь пару слов, которые схватят человека за шиворот и встряхнут, когда он пробежится по ним глазами.
Почему так цепляют истории Гинзбург, Шаламова и прочих несчастных, но сильных людей? Потому что каждая глава - крик порезанной души, вздох отчаяния, усталый взгляд каторжника. И вместо точек капельки крови. Это же касается рассказов о войне, плене, наркотиках, алкоголизме. Человек не просто пишет роман, он смотрит в зеркало и вырезает канцелярским ножом узоры внутри себя, каждый день добавляя новые штрихи: еще одно похмелье, еще один бой, еще одна доза, еще одно предательство.
Бук очень любил бухать, соответственно, все его романы об этом. Можно открывать его книги на любой странице и читать, оторваться безумно сложно. Бук всю жизнь писал одно большое мрачное полотно, которое вышло пугающе правдивым. Мы читаем его из-за отсутствия лжи. Это притягивает. Кстати, один мой старый знакомый как-то тоже написал историю о том, как он любит пить дешевый портвейн с друзьями. И его книгу издали, потому что тоже честно. И грустно. Одновременно.
Или вернемся к тому же «Паровозову» Моторова, его книга пахнет больницей - лекарствами, хлоркой и спиртом. Словно это и не книга вовсе, а альбом с черно-белыми фотографиями больницы начала девяностых. Листаешь снимки, рассматриваешь лица. А не читаешь.
По этой же причине люблю Керуака. Я не читаю его, а вместе с ним еду на товарняке, спускаюсь с Биг Сура, пью до потери сознания Токаи. И вместе с ним умираю, держась за печень, уставившись в грязный потолок и стряхнув с бледных губ последнее хокку.
(продолжение следует…)
- И. Бабель-
Открыла для себя прописную истину, и звучит она примерно так: «Нужно писать только о том, в чем ты хорошо разбираешься». К чему лежит душа, что снится по ночам, что ты можешь объяснить, используя лишь пару слов, которые схватят человека за шиворот и встряхнут, когда он пробежится по ним глазами.
Почему так цепляют истории Гинзбург, Шаламова и прочих несчастных, но сильных людей? Потому что каждая глава - крик порезанной души, вздох отчаяния, усталый взгляд каторжника. И вместо точек капельки крови. Это же касается рассказов о войне, плене, наркотиках, алкоголизме. Человек не просто пишет роман, он смотрит в зеркало и вырезает канцелярским ножом узоры внутри себя, каждый день добавляя новые штрихи: еще одно похмелье, еще один бой, еще одна доза, еще одно предательство.
Бук очень любил бухать, соответственно, все его романы об этом. Можно открывать его книги на любой странице и читать, оторваться безумно сложно. Бук всю жизнь писал одно большое мрачное полотно, которое вышло пугающе правдивым. Мы читаем его из-за отсутствия лжи. Это притягивает. Кстати, один мой старый знакомый как-то тоже написал историю о том, как он любит пить дешевый портвейн с друзьями. И его книгу издали, потому что тоже честно. И грустно. Одновременно.
Или вернемся к тому же «Паровозову» Моторова, его книга пахнет больницей - лекарствами, хлоркой и спиртом. Словно это и не книга вовсе, а альбом с черно-белыми фотографиями больницы начала девяностых. Листаешь снимки, рассматриваешь лица. А не читаешь.
По этой же причине люблю Керуака. Я не читаю его, а вместе с ним еду на товарняке, спускаюсь с Биг Сура, пью до потери сознания Токаи. И вместе с ним умираю, держась за печень, уставившись в грязный потолок и стряхнув с бледных губ последнее хокку.
(продолжение следует…)