Ницше. Так говорил Заратустра.
Он не врывался бурей, не обрушивался дождем, он тихо, на цыпочках, шепотом вошел в мою жизнь. Очень постепенно, долго выжидая встречи, несколько раз приоткрывая двери, заглядывая. И теперь он есть.
Я не помню его в своем детстве, его там не было. Впервые он появился после ремонта, когда он переехал в мою комнату на дальнюю книжную полку. Я, проходя мимо, прищуривала один глаз, чуть поднимала бровь, и проходила мимо. Не помню, как так получилось, но потом он переехал на полку прямо напротив и так мы стали видится чаще, почти ежедневно, о знакомстве тогда еще речь не шла, но и прищур мой уже не появлялся с таким постоянством. Летом, кажется года два назад, я все-таки раскрыла его, но дальше предисловия дело не пошло, хотя это был тот единственный случай, когда я вообще читала предисловие, и когда предисловие мне ужасно понравилось, в нем я утонула. Прошлой поздней осенью Кирамоя читала мне, по пути в Финляндию, те куски, которые ей больше всего нравятся, мне они тоже понравились. Но и тогда не сложилось. Потом, в ноябре, я хотела взять его с собой на пляж, но его не нашла и купила в аэропорту Шопенгауэра. Долго я с ним под солнцем не соглашалась, спорила, а потом и вовсе перешла на другую книгу, его я больше не открывала.
Такие же штучки выделывают с нами и книги. Если они не подходят к нашему настроению, мы не находим в них ничего хорошего. Если они нарушают наш покой, мы браним их, и эта хула заслоняет их, мешает нам прочесть их не предвзято. Читать самого себя - вот чего хочет читатель. Жан Кокто.
Так получилось, что наконец-то настало для меня время Ницше. Я влюбилась. Хотя, кое-что мне уж совсем не близко, некоторые большие куски я читала зажмурясь и не дыша, чтобы они не отпечатались в моей памяти, что-то меня прямо пугало, но в основном и в целом я утопала в мурашках, улыбаясь и смеясь, иногда даже вслух смеясь. Замечательное время я провела вместе с ним.
А это, то для меня «что заставляет сердце сильнее биться»
Правда, мы любим жизнь, но не потому, что к жизни, а потому что к любви мы привыкли.
В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума.
И даже мне, расположенному к жизни, кажется, что мотыльки и мыльные пузыри и те, кто похож на них среди людей, больше всех знают о счастье.
И остерегайся также приступов своей любви! Слишком скоро протягивает одинокий руку тому, кто с ним повстречался.
Двух вещей хочет настоящий мужчина : опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самой опасной игрушки. Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина для отдохновения воина; все остальное - глупость.
Пусть боится мужчина женщины, когда она ненавидит : ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина еще и дурна.
И когда мы научимся лучше радоваться, тогда мы тем лучше разучимся причинять другим горе и выдумывать его.
Величайшие события - это не наши самые шумные, а наши самые тихие часы.
Взгляни, - продолжал я, - на это Мгновенье! От этих врат Мгновенья уходит длинный, вечный путь назад : позади нас лежит вечность.
Ибо частички счастья, блуждающие еще между небом и землей, ищут пристанища себе в светлой душе : теперь от счастья стал более спокойным всякий свет.
Качества мужа здесь редки; поэтому их женщины становятся мужчинами. Ибо только тот, кто достаточно мужчина, освободит в женщине - женщину.
Ах, если бы вы сбросили с себя всякое полухотение и решительно отдались и лени и делу!
Ах, если бы вы поняли мои слова : « Делайте, пожалуй, все, что вы хотите, - но прежде будьте такими, которые могут хотеть!
Любите, пожалуй, своего ближнего, как себя, - но прежде всего будьте такими, которые любят самих себя - любят великой любовью, любят великим презрением!»
Защекоченная свежим воздухом, как от шипучих вин, чихает моя душа, - чихает и весело приговаривает : на здоровье!
Я хочу видеть мужчину и женщину : одного способным к войне, другую способную к деторождению, но обоих способными к пляске головой и ногами.
И пусть будет потерян для нас тот день, когда ни разу не плясали мы! И пусть ложной назовется у нас всякая истина, у которой не было смеха!
Плохих супругов находил я всегда самыми мстительными : они мстят целому миру за то, что уже не могу идти каждый отдельно.
Дарить - не есть ли потребность? Брать - ни есть ли сострадание?
Но лучше быть дурашливым от счастья, чем дурашливым от несчастья, лучше неуклюже танцевать, чем ходить, хромая. Даже у худшей вещи есть две хорошие изнанки.
Благоухание, запах вечности, запах золотистого вина, потемневшего и блаженно-красного от старого счастья, - от опьянелого счастья смерти, от счастья полуночи, которое поет : мир - так глубок, как день помыслить бы не смог!