Московскому другу
Моя милая Птиченька!.
Во сне наблюдала, как четверо горожан ловили канарейку. Верткая птичка жадным человеческим рукам предпочла зеленую ветку. К чему бы?. Спросить у Фрейда.
Столь долгое молчание оправдывает трехнедельный блуд, загул, разгул и бессовестная разнузданность. Между тем, на волшебном каторжном острове, мало что изменилось. Цитировать Набокова не модно, зато по-прежнему в тренде напиваться в дым и заводить новые (постыдные на утро, но ни к чему не обязывающие под вечер) знакомства.
Меня определенно взволновала эта странная, прекрасная и все же ядовитая сумбурность неожиданных встреч, закрутивших меня в безудержном танце кутежа. Чувствую некое предупреждение, эта живописность межличностного общения, опередив мое собственное искусство понимания, осветило опасности дальнейшего пути. Именно в такие моменты мои ноздри щекочет запах глаз, когда они домогаются доказательств.
Некогда могучий дядя Боря, молчаливо-воинственный призрак нашего детства (в рейтинге страха ему отводилось почетное третье место, после тети Гали и Кикиморы), самый лучший крановщик и легенда «Поронайской звезды» умер. И вот в семейной суете последних дней, как наваждение всплыла идея - разжиться буфетом. Пускай мещанским. Но завсегда нужным в хозяйстве. И как-то само собой визуализировалось то, что будет прозябать на его добротных (как дядя Боря) полках: ожерелье из волчьих зубов, фарфоровый божок с голым пузом, агатовый дракон, шаманский бубен и заячья лапка, тибетская денежка, нефритовая чашечка, золотая брошка с бирюзой - и еще море подобного хлама, привезенного из разных поездок, который будет оседать как пыль. Вместе с пылью. Вообще обрадуюсь любой безделице, вынесенной к моему берегу кармическим прибоем жизни.
Между тем на прилавках островных магазинов лежит, поблескивая латуниевым боком prima kartoffel, который по утверждению товароведа Анны Григорьевны, столичным жителям и не снился.
Хожу по магазинам с блокнотом и желтой авоськой, подаренной тобой, каждый узелок которой пропитан душевной теплотой неизвестного мне, но от этого не менее родного, слепоглухонемого творца-рукодела. Обливаюсь слезами, слушая разговоры стариков в очередях в «Молочный». Благодаря магазинной социализации, теперь я в курсе ценовой политики. И шарлотку оказывается бабулям дешевле купить, чем самим приготовить. И на сахар цены взинтили. «Шаромыжники!» - вздыхают пенсионеры.
Готовлюсь к зимнему сезону. Утро начинаю с гимнастики. А вечера коротаю в спортзале, стойко выдерживая натиски тестостеронных культуристов, по делу и без предлагающих свои услуги. Между заботами будничными, выкраиваю время и придирчиво выбираю горную экипировку. Рукава реглан всё еще актуальны, да и жаккардовый рисунок настырно, уже не таясь, глядит с магазинных полок.
Исправно посещаю курсы любителей иностранного языка и секцию по вождению. Как ни странно, именно второй кружок с лексической точки зрения представляет исключительный подарок. Мастер профессионального обучения шоферов С.Н. Павлушкин остер на язык и прибауточно находчив. Только Розенталю известно, сколько еще словесных жемчужин истинно народной речи таиться в добротном животе мастера Павлушкина. А еще у него есть оранжевый свисток дружинника. Совсем новый. Сергей Николаевич еще не успел им вдоволь налюбоваться, и при всяком удобном случае изображает из себя милиционера.
Соседский кот Степан, за вырванную из пасти птичку, обиды на меня не держит. Здоровается. И новости дворовые рассказывает. Надежда Никитишна продолжает откармливать голубиные стаи прямо с балкона. Мало заботясь о чистоте окон этажами ниже.
А дверцу потаенную, души своей я решила пока никому не открывать. Захлопнула ее и для верности замочную скважину сором забила. Как некогда, мальчишки в кабинете химии, перед контрольной.
Если ты приедешь аккурат на Хануку, то праздник будет двойным. Впрочем, ты и сама знаешь: ничто так не украшает жизнь, как улыбка. Поэтому, столичная Птиченька моя, несмотря на все события, я беспрестанно улыбаюсь.
Во сне наблюдала, как четверо горожан ловили канарейку. Верткая птичка жадным человеческим рукам предпочла зеленую ветку. К чему бы?. Спросить у Фрейда.
Столь долгое молчание оправдывает трехнедельный блуд, загул, разгул и бессовестная разнузданность. Между тем, на волшебном каторжном острове, мало что изменилось. Цитировать Набокова не модно, зато по-прежнему в тренде напиваться в дым и заводить новые (постыдные на утро, но ни к чему не обязывающие под вечер) знакомства.
Меня определенно взволновала эта странная, прекрасная и все же ядовитая сумбурность неожиданных встреч, закрутивших меня в безудержном танце кутежа. Чувствую некое предупреждение, эта живописность межличностного общения, опередив мое собственное искусство понимания, осветило опасности дальнейшего пути. Именно в такие моменты мои ноздри щекочет запах глаз, когда они домогаются доказательств.
Некогда могучий дядя Боря, молчаливо-воинственный призрак нашего детства (в рейтинге страха ему отводилось почетное третье место, после тети Гали и Кикиморы), самый лучший крановщик и легенда «Поронайской звезды» умер. И вот в семейной суете последних дней, как наваждение всплыла идея - разжиться буфетом. Пускай мещанским. Но завсегда нужным в хозяйстве. И как-то само собой визуализировалось то, что будет прозябать на его добротных (как дядя Боря) полках: ожерелье из волчьих зубов, фарфоровый божок с голым пузом, агатовый дракон, шаманский бубен и заячья лапка, тибетская денежка, нефритовая чашечка, золотая брошка с бирюзой - и еще море подобного хлама, привезенного из разных поездок, который будет оседать как пыль. Вместе с пылью. Вообще обрадуюсь любой безделице, вынесенной к моему берегу кармическим прибоем жизни.
Между тем на прилавках островных магазинов лежит, поблескивая латуниевым боком prima kartoffel, который по утверждению товароведа Анны Григорьевны, столичным жителям и не снился.
Хожу по магазинам с блокнотом и желтой авоськой, подаренной тобой, каждый узелок которой пропитан душевной теплотой неизвестного мне, но от этого не менее родного, слепоглухонемого творца-рукодела. Обливаюсь слезами, слушая разговоры стариков в очередях в «Молочный». Благодаря магазинной социализации, теперь я в курсе ценовой политики. И шарлотку оказывается бабулям дешевле купить, чем самим приготовить. И на сахар цены взинтили. «Шаромыжники!» - вздыхают пенсионеры.
Готовлюсь к зимнему сезону. Утро начинаю с гимнастики. А вечера коротаю в спортзале, стойко выдерживая натиски тестостеронных культуристов, по делу и без предлагающих свои услуги. Между заботами будничными, выкраиваю время и придирчиво выбираю горную экипировку. Рукава реглан всё еще актуальны, да и жаккардовый рисунок настырно, уже не таясь, глядит с магазинных полок.
Исправно посещаю курсы любителей иностранного языка и секцию по вождению. Как ни странно, именно второй кружок с лексической точки зрения представляет исключительный подарок. Мастер профессионального обучения шоферов С.Н. Павлушкин остер на язык и прибауточно находчив. Только Розенталю известно, сколько еще словесных жемчужин истинно народной речи таиться в добротном животе мастера Павлушкина. А еще у него есть оранжевый свисток дружинника. Совсем новый. Сергей Николаевич еще не успел им вдоволь налюбоваться, и при всяком удобном случае изображает из себя милиционера.
Соседский кот Степан, за вырванную из пасти птичку, обиды на меня не держит. Здоровается. И новости дворовые рассказывает. Надежда Никитишна продолжает откармливать голубиные стаи прямо с балкона. Мало заботясь о чистоте окон этажами ниже.
А дверцу потаенную, души своей я решила пока никому не открывать. Захлопнула ее и для верности замочную скважину сором забила. Как некогда, мальчишки в кабинете химии, перед контрольной.
Если ты приедешь аккурат на Хануку, то праздник будет двойным. Впрочем, ты и сама знаешь: ничто так не украшает жизнь, как улыбка. Поэтому, столичная Птиченька моя, несмотря на все события, я беспрестанно улыбаюсь.