Изнасилование как традиция
Как ни странно, но большое количество исторических фактов может оскорбить чувства верущих и патриотически настроенных людей. Увы, людям свойственно жить с мифами в голове и сознании, хотя те самые исторические факты, оскорбляющие их чувства, доступны и общеизвестны. Не так давно помпезно отмечалось 1025-летие крещения Руси. Давайте посмотрим на широко известные факты этого воистину знакового события.
Святой равноапостольный великий князь Владимир Красное Солнышко (ок. 960-1015) был сыном Киевского князя Святослава и внуком святой равноапостольной Великой княгини Ольги.
Владимир Святославович крестил Киевскую Русь в 988 году, и русская церковь стала филиалом православной константинопольской патриархии.
Конечно же, христиане были на Руси и до Владимира. Например, его бабушка княгиня Ольга приняла христианство еще в 955 году. И все же большая часть русичей оставались язычниками. Не разделил религиозных убеждений матери и сын княгини Ольги Святослав. Он хоть и не запрещал креститься всем желающим, сам только насмехался над ними, как отмечает летописец: «Ибо для неверующих вера христианская юродство есть». Был язычником и сам князь Владимир. Более того, став в 980 году правителем Киевской Руси, он даже попытался провести в государстве религиозную реформу, желая возвести древние верования славян в статус государственной религии (до этого вера у русичей не смешивалась с политикой).
По велению князя на холме в Киеве воздвигли деревянного кумира Перуна с серебряной головой и золотыми усами, а также Хорса, Дажьбога, Стрибога, Симаргла, Мокоши и других славянских богов. По мнению археолога и историка академика Бориса Александровича Рыбакова, именно Владимир ввел на Руси кровавые жертвоприношения, позаимствовав этот обряд у скандинавов.
Возникает вопрос: почему ярый язычник Владимир вдруг, ни с того ни с сего, решил кардинально изменить убеждения? Вполне возможно, ответ кроется в происхождении князя. В летописях отцом его матери Малуши и ее брата Добрыни назван некий Малк Любечанин. Есть предположение, что он был родом из хазарских иудеев. Прозвище Любечанин, скорее всего, обозначает, что он прибыл из города Любеч. А территория, на которой тот был расположен до того, как ее освободил Вещий Олег, находилась под властью Хазарского каганата, которым, в свою очередь, на рубеже IX-X веков фактически правила иудейская династия Буланидов.
Была иудейская община и в Киеве, что подтверждает найденное среди манускриптов «Каирской генизы» (древнееврейского архива) написанное на идиш киевское письмо, датированное X веком.
Кстати, летописцы часто называют Владимира не князем, а каганом - высшим хазарским титулом. Например, сохранилась «Похвала кагану Владимиру», написанная в XI веке митрополитом Илларионом. Возможно, летописцы знали о хазарском происхождении Владимира.
Известно, что до крещения имел место диспут, или «испытание вер»: в качестве альтернатив предлагались ислам, иудаизм и латинство. Важно то, что Русское государство, уже тогда довольно обширное, ощущало себя в цивилизационном отношении несостоятельным и искало "национальную идею". Прот. Георгий Флоровский в своем известном труде "Пути русского богословия" пишет:
...древнерусская культура оставалась безгласной и точно немой. Русский дух не сказался в словесном и мысленном творчестве ...
Ислам, иудаизм, православие и латинство, предлагавшиеся Руси на выбор, были не только состоявшимися цивилизациями с многовековой культурой, но и поддерживались серьезными на то время политическими силами: Рим - Священной римской империей германской нации, православие - Византийской империей, ислам - экспансией Востока (в Киевской Руси контрагентом ислама была Волжская Булгария), а иудаизм - некогда мощной, а к тому времени сильно ослабленной Хазарией.
В пользу христианства, кроме прочего, было одно очень важное практическое соображение, которым можно объяснить и принятие его Римом, а позднее - и вождями германских племен: правитель получал божественную санкцию своей власти. "Несть бо власть, аще не от Бога", сказано в "Послании к римлянам" апостола Павла. Подданных в церкви торжественно поучали: "Рабы, во всем повинуйтесь господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, но в простоте сердца, боясь Бога". В Византии власть императора была "образом царствия божьего". И сама его держава была "священной".
Ни иудаизм, ни ислам в такой мере не обожествляли царскую власть.
Согласно «Повести временных лет», после крещения в Византии Владимир вернулся в Киев и начал яростно уничтожать им же воздвигнутых языческих кумиров. Одних приказал изрубить, других сжечь. Перуна велел привязать к лошадям и тащить до Днепра, поручив двенадцати мужам бить его по пути палками «не потому, что дерево что-нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе». Под плач киевлян Перуна притащили на берег и столкнули в Днепр. Князь повелел стражникам сопровождать плывущего по течению кумира до самых порогов и отталкивать, чтобы того не прибило к берегу. Но за порогами идола все-таки выбросило на сушу, и люди потом долго чтили это место, называя его Перунья отмель.
Крещение "низов" было, конечно, насильственным, и не сопровождалось долгими душеспасительными объяснениями, так что не следует думать, что славяне чуть ли не с радостью или с "тупым равнодушием", как писал Пушкин, побросали своих перунов в реку. Крещение вызвало сопротивление, как открытое, которое жестоко подавлялось, так и пассивное.
Показательно обращение князя Владимира к тем киевлянам, которые не пожелают креститься: "Противник мне будет" (Радзивилловская летопись) или даже: "Не будет пощажен" (Никоновская летопись). …Один из источников, включенных в "Историю" Татищева, так дополнил официальное повествование о крещении в Киеве: "Инии же нуждою последовали, окаменелыя же сердцем, яко аспида, глухо затыкаюсче уши своя, уходили в пустыни и леса, да погибнут в зловерии их". "Повесть временных лет" сообщает закономерное следствие: "Сильно умножились разбои".
Большинство киевлян не рискнули ослушаться князя. Те же, кто остался верен убеждениям предков, покинули город и укрылись в лесах.
Окрестив Киев, Владимир разослал миссионеров, приставив к ним воинов для усмирения непокорных. Те пошли по городам и селам Киевской Руси и тысячами крестили народ, и «хотя люди неверные весьма о том скорбели и сожалели, но отказываться из-за воинов не смели». Князь повелел также миссионерам отобрать у лучших людей детей для церковного обучения. Как отмечает летописец, когда их забирали у матерей, те «плакали о них, как о мертвых».
Два года спустя Добрыня отправился крестить Новгород (ведь он являлся новгородским посадником). Как это происходило, подробно описано в Иоакимовской летописи. Новгородцы собрались на вече и поклялись не позволить разрушить древние капища. Когда Добрыня подошел к городу, его встретили с оружием в руках и выставили у ворот два камнеметных орудия. На просьбы Добрыни покориться новгородцы отвечали:
- Лучше нам помереть, нежели богов наших отдать на поругание.
И тогда тысяцкий Путята решился пойти на хитрость. С пятьюстами воинов он на ладьях подошел к городу, выдав себя за союзника новгородцев. Обман удался: Путяту пропустили в Новгород. Тот сразу же подал знак Добрыне. Горожане поняли, что их провели. Завязалась битва. И вдруг в городе вспыхнул пожар - это подоспевшая дружина Добрыни подожгла дома. Новгородцы тут же прекратили сражаться и бросились тушить свои жилища. Сопротивление Новгорода было сломлено. Как и Владимир, Добрыня сначала приказал разрушить все капища, порубить кумиров, а потом повелел всем явиться для крещения. Часть людей покорились, остальных же насильно приводили воины. После этого в Новгороде еще долго повторяли поговорку: «Путята крестит мечом, а Добрыня огнем».
Из летописей видно, что даже спустя много лет после крещения в разных частях Руси время от времени происходили восстания людей, которые не желали отказываться от веры предков. Подобные бунты жестоко подавлялись.
В 1024 году восстали волхвы в Суздале. Сразу же туда отправился князь с дружиной и, «захватив волхвов, одних изгнал, а других казнил». В 1071 году пришел в Киев волхв и стал проповедовать. Но «в одну из ночей пропал без вести». В том же году появился один из волхвов в Новгороде, утверждая, что способен предсказывать будущее. В городе вспыхнул мятеж. Новгородцы поддержали волхва и даже порывались убить местного епископа. И сделали бы это, если б за того не заступился князь Глеб с дружиной. Понимая, что ситуация выходит из-под контроля, князь решился на отчаянный шаг. Явившись к волхву на переговоры, Глеб внезапно вынул из-под плаща топор и зарубил прорицателя. В 1091 году «волхв объявился в Ростове и вскоре погиб».
Как отмечает летопись, еще при князе Владимире епископы благословляли князей на применение казни. «Ты поставлен от бога на казнь злым, а добрым на помилование», - говорили они. В 1004 г. монаха Адриана обвинили в нарушении церковных уставов и в хулении церкви. По распоряжению митрополита Леонтия Адриан был отлучен от церкви и заточен в монастырскую тюрьму. Новгородского архиерея Луку Жидяту, жившего в XI в., летописец называет «звероядивым». От жестокости этого епископа, от «заточения и грабления» пострадало много людей. «Сей мучитель, - говорит летописец, - резал головы и бороды, выжигал глаза, урезал язык, иных распинал и подвергал мучениям». Так же сурово расправлялся Лука с принадлежавшими ему крестьянами. Холопу Дудику, не угодившему чем-то своему феодалу, по приказанию Луки Жидяты отрезали нос и обе руки.
Русь покорилась и все-таки приняла христианство. Но отказались ли люди от веры предков? Приведем несколько примеров.
2 августа язычники отмечали день Перуна. Христиане тогда же стали праздновать Ильин день. При этом пророка Илью в народе до сих пор изображают в виде громовержца, проносящегося по небу на огненной колеснице. Святого Власия считают покровителем скота и именуют «скотьим богом». До этого точно так же называли славянского бога Велеса. Второй «потомок» Велеса, сохранивший основные его черты - Дед Мороз.
Праздник Ивана Купалы имеет исключительно языческое происхождение - так отмечался летний солнцеворот. Приставка «Иван» появилась из-за совпадения даты с днем рождения Иоанна Крестителя. Праздник зимнего солнцеворота Коляда совместили с Рождественскими святками. Осталась и Масленица, правда, ее дата стала меняться в зависимости от Пасхи, хотя раньше это был исключительно день весеннего равноденствия. Все эти праздники по сей день сохранили большинство элементов языческих обрядов: костры, гадания, выпечка, ряженые… Кстати, даже традиция поминать усопших и оставлять им еду на могилах - не что иное, как отголоски языческих времен.
Правительство и церковная власть боролись с язычеством еще долгие сотни лет, а в некоторых народных обрядах и преданиях оно сохранилось до наших дней. Процитирую академика Рыбакова:
…до 17 в. переписывались церковные поучения против язычества, до 18 в. в церковных требниках стояли вопросы к исповедующимся - не ходил ли к волхвам, не исполнял ли их указаний; уже в 40-х гг. 18 в. архиерей Дмитрий Сеченов доносил о нападении на него русских язычников. (Рыбаков Б. Язычество древней Руси. - М.: Наука, 1988. - С. 766-778).
На деле произошло раздвоение культуры, почти раздвоение сознания. Вот что пишет Флоровский:
…с основанием Влад. Соловьев говорил о Крещении Руси Владимиром как о национальном самоотречении, как о перерыве или разрыве национальной традиции. Крещение действительно означало разрыв. Язычество не умерло, и не было обессилено сразу. В смутных глубинах народного подсознания, как в каком-то историческом подполье, продолжалась своя уже потаенная жизнь, теперь двусмысленная и двоеверная. И в сущности слагались две культуры: дневная и ночная.
Если говорить о "русском культурном типе", то с этой поры он включает в себя не только православие, но и двоеверие, в лучшем случае, двуликость (две культуры: дневная и ночная), в худшем - лицемерие.
Крещение Руси было ее "принуждением к культуре". Под предлогом "окультуривания" дикарей, народ был духовно (и "физически") изнасилован.
Вот и сегодня глава РПЦ патриарх Кирилл заявляет:
В каком-то смысле мы Церковь Кирилла и Мефодия. Они вышли из просвещенного греко-римского мира и пошли с проповедью к славянам. А кто такие были славяне? Это варвары, люди, говорящие на непонятном языке, это люди второго сорта, это почти звери. И вот к ним пошли просвещенные мужи, принесли им свет Христовой истины и сделали что-то очень важное - они стали говорить с этими варварами на их языке, они создали славянскую азбуку, славянскую грамматику и перевели на этот язык Слово Божие."
На самом деле Кирилл и Мефодий перевели на славянский только несколько богослужебных книг, а полного библейского свода не было на русском языке еще шестьсот лет. Народ был почти поголовно безграмотным. Вера была "темной", а значит, подверженной шатаниям и всякого рода "ересям". Верили, как Бог на душу положит. К тому же "Кирилло-Мефодиевское наследство" не совсем византийское - это было православие из вторых рук (Македония, Болгария, Моравия), и в него, через "мрачную болгарскую ересь" - богомильство, подмешались гностическо-манихейские мотивы.
Но, именно таким образом в сознание наших предков было внедрено то, что теперь называется традицией, верой предков и духовными ценностями, на которых до сих пор пытаются построить наше общество, пытаются внедрить их в общеобразовательные институции и навязать мнение о том, что только вновь обретя эти ценности, наше общество будет чего-то стоить и не скатываться к состоянию «почти зверей», которыми были наши предки до обретения Слова Божьего.
И никто уже не акцентирует внимание на то, что следование этой псевдотрадиции, почти на 700 лет убило всякое развитие науки и искусства в среде тех самых людей второго сорта - славян. Прочитаем Ключевского:
Потребность в новой науке, шедшей с Запада, встретилась в московском обществе с укоренившейся здесь веками неодолимой антипатией и подозрительностью ко всему, что шло с католического и протестантского Запада. <…>
В одном древнерусском поучении читаем: "Богомерзостен пред богом всякий, кто любит геометрию; а се душевные грехи - учиться астрономии и еллинским книгам; по своему разуму верующий легко впадает в различные заблуждения; люби простоту больше мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, не испытуй того, что глубже тебя, а какое дано тебе от бога готовое учение, то и держи". В школьных прописях помещалось наставление: "Братия, не высокоумствуйте! Если спросят тебя, знаешь ли философию, отвечай: еллинских борзостей не текох, риторских астрономов не читах, с мудрыми философами не бывах, философию ниже очима видех; учуся книгам благодатного закона, как бы можно было мою грешную душу очистить от грехов". Такой взгляд питал самоуверенность незнания: "Аще не учен словом, но не разумом, - писал про себя древнерусский книжник, - не учен диалектике, риторике и философии, но разум христов в себе имею".
К опасениям за вытеснение "разума Христова" геометрией, астрономией и философией прибавилось и очень существенное политическое самоощущение.
Во имя политики людей сжигали, рубили им головы, ломали клещами ребра, четвертовали; убивали не только мужчин, но и женщин, и даже детей. Всё это продолжалось от крещения Руси до Раскола, который окончательно определил направление по уничтожению остатков традиционных верований. Продолжалось все это вплоть до 18-го века.
Главная "национальная особенность", по словам Мережковского не культура, а дух разрушения у русского человека, его он называет "страшной свободой духа" и патетически воспевает:
В этой-то страшной свободе духа, в этой способности внезапно отрываться от почвы, от быта, истории, сжигать все свои корабли, ломать все свое прошлое во имя неизвестного будущего, - в этой произвольной беспочвенности и заключается одна из глубочайших особенностей русского духа. Нас очень трудно сдвинуть; но раз мы сдвинулись, мы доходим во всем, в добре и зле, в истине и лжи, в мудрости и безумии, до крайности.
Не идет ли этот разрушительный дух от «детской» травмы первого изнасилования - насильственного крещения? Но, удивительно еще и другое, жертвы изнасилования выросли и теперь с пеной у рта защищают насильника, возводя его в ранг святого, и самому процессу изнасилования, придают статус священного действа, называют это действо традицией, верой предков и готовы вступить в бой с любым, доказывая правоту и незыблемость своей веры. Видимо, мы можем констатировать то, что «стокгольмский синдром» издревле присущ людям, а русские даже в нем умудряются доходить до крайности...