(no subject)
Маразм. Или бред. Или сюр. Как кому нравится.
…он был большой и полосатый…
Попытка совместного творчества с одной хорошей знакомой, после третьего дня подряд употребления на природе смеси водки с кока-колой из гнусных пластиковых стаканчиков.
…он был большой и полосатый, и кружил в воздухе. Глаза его блестели и были цвета третьесортных оливок с анчоусами. А она лежала на надувном матрасе и думала. И тут внезапно нахлынувшее чувство брямкнуло её, как холодным полотенцем по заднице. И она лениво поползла в машину слушать радио.
А его кальсоны цвета индиго призывно махали в воздухе своими тесёмочками. Натужно, с хрипами дымил костёр. Постоянно готовые к подвигу копчёные носки тупо раскачивались на тросике. Пустой котелок капал горючими слезами оставшегося утреннего чая.
С озера доносились предсмертные крики тонущих лодок. Хищные утки своими крючковатыми клювами торопливо долбили незадачливых купальщиков в темечко. Купальщики в ответ огрызались и норовили оборвать уткам их перепончатые лапки. Камыш заботливо шелестел какую-то попсу под аккомпанемент плывущих облаков.
А он кружил и жужжал своими полосками, и его призывная песня была молчаливей бревна. Уши его вращались на 360 градусов, а из пластиковых стаканчиков силилась вырваться наружу коричневая жидкость, набитая пузырьками по самое некуда…
Она лежала в машине и волосы её развевались в такт боевому маршу магнитолы. В лобовом стекле показывали бесконечный сериал из жизни грязных потёков и разводов. Надувной матрос надулся ещё больше и кричал страшным паровозным голосом: «Э-ге-гей!» Мокрое полотенце ползло по траве, собирая по пути хвою, шишки и затрещины. Вилки устало сутулились и гнулись под тяжестью шпрот.
Маялся в трёх соснах тёплый ветер, не в силах вырваться на волю. В зарешёченных окошках елей виднелись удивлённые лица муравьёв. Единственная чайка бултыхалась в небе, наводя на мысли о сковородках, заточенных колышках и небольшой кувалде. Маленькая сапёрная лопатка, почуяв пригоревший запах этих мыслей, торопливо закапывалась под деревом.
«Нет, ребята, всё не так» - выводило радио, и Макс согласно кивал головой в ответ: «Ой, действительно, что-то тут не так, клянусь любимой жестяной кружкой. Но что?» Хлопающие дверями кочки не давали ответа, суровый топор молчаливо пасся в бревне, и даже философски шелестящий на ветру рулон туалетной бумаги виновато пожал плечами: «Не знаю, мол…»
…он был большой и полосатый…
Попытка совместного творчества с одной хорошей знакомой, после третьего дня подряд употребления на природе смеси водки с кока-колой из гнусных пластиковых стаканчиков.
…он был большой и полосатый, и кружил в воздухе. Глаза его блестели и были цвета третьесортных оливок с анчоусами. А она лежала на надувном матрасе и думала. И тут внезапно нахлынувшее чувство брямкнуло её, как холодным полотенцем по заднице. И она лениво поползла в машину слушать радио.
А его кальсоны цвета индиго призывно махали в воздухе своими тесёмочками. Натужно, с хрипами дымил костёр. Постоянно готовые к подвигу копчёные носки тупо раскачивались на тросике. Пустой котелок капал горючими слезами оставшегося утреннего чая.
С озера доносились предсмертные крики тонущих лодок. Хищные утки своими крючковатыми клювами торопливо долбили незадачливых купальщиков в темечко. Купальщики в ответ огрызались и норовили оборвать уткам их перепончатые лапки. Камыш заботливо шелестел какую-то попсу под аккомпанемент плывущих облаков.
А он кружил и жужжал своими полосками, и его призывная песня была молчаливей бревна. Уши его вращались на 360 градусов, а из пластиковых стаканчиков силилась вырваться наружу коричневая жидкость, набитая пузырьками по самое некуда…
Она лежала в машине и волосы её развевались в такт боевому маршу магнитолы. В лобовом стекле показывали бесконечный сериал из жизни грязных потёков и разводов. Надувной матрос надулся ещё больше и кричал страшным паровозным голосом: «Э-ге-гей!» Мокрое полотенце ползло по траве, собирая по пути хвою, шишки и затрещины. Вилки устало сутулились и гнулись под тяжестью шпрот.
Маялся в трёх соснах тёплый ветер, не в силах вырваться на волю. В зарешёченных окошках елей виднелись удивлённые лица муравьёв. Единственная чайка бултыхалась в небе, наводя на мысли о сковородках, заточенных колышках и небольшой кувалде. Маленькая сапёрная лопатка, почуяв пригоревший запах этих мыслей, торопливо закапывалась под деревом.
«Нет, ребята, всё не так» - выводило радио, и Макс согласно кивал головой в ответ: «Ой, действительно, что-то тут не так, клянусь любимой жестяной кружкой. Но что?» Хлопающие дверями кочки не давали ответа, суровый топор молчаливо пасся в бревне, и даже философски шелестящий на ветру рулон туалетной бумаги виновато пожал плечами: «Не знаю, мол…»