Шинель как способ существования, или Записки о сумасшедшем Гоголе
Еще в прошлом году я обещал моей дорогой подруге konstansa три поста - про Гоголя, про мат и про что-то ещё, но я уже забыл про что (помню только сам факт обещания) - но я надеюсь, Элла мне великодушно отвесит пиздюлей напомнит про тему :) Поскольку обстоятельства сложились так, что я сегодня не отдыхаю, а работаю весь день и большую часть ночи, то, собственно, пуркуа бы и не па, подумал я - и решил начать с самого интересного для меня :) А вот хуюшки вам, граждане и граждАнки - не с мата!) А с Николая нашего свет Васильича :)
Собственно, что я хочу сказать в начале - мало того, что я очень люблю Гоголя, так я еще считаю его лучшим из всей плеяды писателей-прозаиков (подчеркиваю, именно прозаиков, а не литераторов ВООБЩЕ) Золотого Века™. Да-да, именно лучшим. Судите сами: Пушкин - да, с одной стороны, наше всё, создатель русского язЫка, солнце поэзии и дры и пры. Но именно как писатель, а не поэт - он достаточно слаб, имхо. "Повести Белкина" - счастливое исключение, ну и еще "История Пугачевского бунта" (но она особняком). Михаил Юрьевич - вот лучшее сочетание и прозаика, и поэта, но... опять же, кроме ГНВ, ничего хорошего в прозе - не написал. Ну не считать же таковым "Вадима". Тургенев - откровенно скучен, в этом отношении он переплюнет даже Чехова, основные претензии к которому у меня не в живости написания (как раз тут-то А.П. стоит на уровне Гоголя, ИМХО), а совсем в другом. Толстоевский™ - ну да, как пейсатель Загадочной Русской Души он велик, слов нет, но там вообще разговор особый, и эта литература стоит особняком совершенно - просто потому, что кроме исследования Души, там и нет ничего иного. Меняются декорации, лица, обстоятельства, но сверхзадача остается одной и той же - от "Записок из мертвого дома" до "Воскресения".
А Гоголь... Я лично в нашей класссической литературе столь многогранного писателя, с одинаковой степенью талантливости пишущего в столь разных жанрах, не знаю. Смотрите сами - тут вам и национальный эпос, и комедия ("Ревизор", "Женитьба", "Сорочинская ярмарка"), и триллер ("Вий" и совершенно потрясающая "Страшная месть", которую я считаю вообще лучшим хоррором за всю историю русской литературы), и социальная драма ("Шинель" и "Портрет"), и драма, что называется, "камерная" - "Игроки", и экзистенциализм "Записок сумасшедшего", и абсурдизм "Носа", и городской роман ("Невский проспект" и очень живо выписанный "Рим"). Да что там... есть даже романтический идеализм - если кто еще не понял, я говорю про "Ганца Кюхельгартена". Ну и совершеннейшим особняком, естественно - МД. Но о них, дабы не сбиваться с идеи - в финале.
И ведь это я еще не брал ни христианскую эстетику (где Н.В. на раз уделывает графа, выходящего к курьерским (с)), ни общественно-политической составляющей, за которую его и затравили, собственно, и не только "неистовый Виссарион". Вот что писал мой любимый Довлатов: "Гоголь обладал феноменальным художественным дарованием сатирической направленности, обладал не совсем обычным для русского писателя тотальным чувством юмора, написал лучший роман на русском языке - "Мертвые души ", затем углубился в поиски нравственных идеалов, издал опозорившую его книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», в которой пришел к оправданию рабства, загубил в себе художника и умер сравнительно не старым и абсолютно сумасшедшим человеком" (впрочем, справедливости ради, Довлатов и о других отзывался не лучше: "Лев Толстой, написав десяток гениальных книг, создал затем бесплодное нравственное учение (см. выше про графа и курьерские), отрекся от своих произведений, исписал тысячи страниц необычайно скучными баснями для народа и почти дегенеративными трактами об искусстве, о балете и шекспировской драме, и умер в страшных нравственных мучениях на заброшенной железнодорожной станции, покинув семью и не разрешив ни одну из мучивших его проблем"; "Защищая Тургенева, его поклонники любят говорить о выдающихся описаниях природы у Тургенева, мне же эти описания кажутся плоскими и натуралистичными, они, я думаю, могли бы заинтересовать лишь ботаника или краеведа. Герои Тургенев схематичны, а знаменитые тургеневские женщины вызывают любые чувства, кроме желания с ними познакомиться" (вот я же говорю, Иван Сергеевич ДО УЖАСА скучен)
А теперь давайте не верить ни Белинскому, ни Вяземскому, ни даже Довлатову. Давайте просто-напросто откроем восьмой том собрания сочинений да и посмотрим, что такого "опозорившего" себя написал Гоголь. Вот, к примеру, это: "Нет, если вы действительно полюбите Россию, у вас пропадет тогда сама собой та близорукая мысль, которая зародилась теперь у многих честных и даже весьма умных людей, то есть, будто в теперешнее время они уже ничего не могут сделать для России, и будто они ей уже не нужны совсем; напротив, тогда только во всей силе вы почувствуете, что любовь всемогуща и что с ней возможно всё сделать. Нет, если вы действительно полюбите Россию, вы будете рваться служить ей; не в губернаторы, но в капитан-исправники пойдете, - последнее место, какое ни отыщется в ней, возьмете, предпочитая одну крупицу деятельности на нем всей вашей нынешней бездейственной и праздной жизни" ("Нужно любить Россию") - ЭТО позорит Гоголя? ЭТО делает его реакционером, может быть: "Если бы даже вы были свидетелем картины несчастия, раздирающего сердце, и видели бы сами, что денежная помощь может помочь, не смейте и тогда дотрогиваться до других куч, но поезжайте по всему городу, по всем вашим знакомым и старайтесь преклонить их на жалость: просите, молите, будьте готовы даже на униженье себя, чтобы это осталось вам в урок, чтобы вы помнили вечно, как вы были доведены до жестокой необходимости отказать несчастному, как вы должны были из-за этого подвергнуться унижению и даже осмеянью публичному; чтобы это не выходило у вас из ума, чтобы вы через это приучались обрезывать себя в расходах по каждой куче и заранее помышлять о том, чтобы к концу года оставался от каждой остаток для бедных, а не сходились бы только концы с концами" ("Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России"). Или, может быть, ЭТИМ Николай Васильевич навлек на себя воистину несмываемый позор - "Наконец, сам необыкновенный язык наш есть еще тайна. В нем все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твердых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая с одной стороны высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность таким образом в одной и той же речи восходить до высоты, недоступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанью непонятливейшего человека, - язык, который сам по себе уже поэт" ("В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность"). Ха-ха три раза, как грицца.
Если же говорить глобально - то, конечно, Гоголь - это уникальное явление в русской литературе. Он единственный, кто ОРГАНИЧНО соединил в своем творчестве смех и драму. Умение над собой смеяться - прослеживается в одном потоке ("Ревизор", "Вечера на хуторе", "Женитьба", "Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем", "Нос" и др.), умение над собой плакать - в другом ("Игроки", "Шинель", "Вий", тот же "Бульба" и т.д.). А посередине, на стыке - "Мертвые души", "в которых более, чем где-либо, выразятся его отчаяние и его надежда. Рыцари, которых дамы города NN вышивают шерстью на подушках и носы у которых выходят "лестницею, а губы четвероугольником", рыцарь Чичиков, празднующий труса в сцене с Ноздревым, рыцарь-будочник, настигающий на ногте "зверя", - это верх смеха Гоголя над упованиями своей юности и романтизмом ушедшей эпохи. С грустью признается он: "и на Руси начинают выводиться богатыри" - и тут же пытается вызвать их тени из прошлого, но перед ним не прошлое, а настоящее" (Игорь Золотусский. Гоголь. М.: Молодая Гвардия, 1979. С. 312.) У меня с "Мертвыми душами" вообще особые отношения - я писал по нему и выпускной экзамен в школе, и вступительный в институте, поэтому характеры для меня живы до сих пор. И именно МД, а не "Евгения Онегина" я склонен называть НАСТОЯЩЕЙ энциклопедией русской жизни - где есть и смех, и слёзы, и типажи, и пейзажи, и драма, и комедия, и детективный элемент (разумеется, я говорю про "Повесть о капитане Копейкине"), и многое-многое другое. В отличие от пушкинского романа, который является энциклопедией русской дворянской жизни, и то - на строго определенном временном сломе. Конечно, сам Гоголь не раз подчеркивал, что его поэма есть священное завещание А.С. "Когда я творил, я видел перед собою только Пушкина... мне дорого было его вечное и непреложное слово. Ничего не предпринимал, ничего не писал я без его совета. Всё, что есть у меня хорошего, всем этим я обязан ему. И теперешний труд мой есть его создание. Он взял с меня клятву, чтобы я писал, и ни одна строка не писалась без того, чтобы он не являлся в то время очам моим. Я тешил себя мыслью, как будет доволен он, угадывал, что̀ будет нравиться ему, и это было моею высшею и первою наградою" (Гоголь Н. В. Письмо Погодину М. П., 30 марта (н. ст.) 1837 г. Рим // Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: [В 14 т.] / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). - [М.; Л.]: Изд-во АН СССР, [1937-1952]. Т. 11. Письма, 1836-1841 / Ред. Н. Ф. Бельчиков, Н. И. Мордовченко, Б. В. Томашевский. - 1952. - С. 91), но все-таки Россия пушкинская и Россия (а точнее, Русь) гоголевская - это две разных России. И многолетние дискуссии о "пушкинском" и "гоголевском" направлениях в литературе, начавшиеся еще со статьи И.Ф. Анненского об эстетике "Мертвых душ" - вполне обоснованны.
Я вполне, таким образом, могу согласиться с Вас.Вас. Розановым, писавшем о том, что Пуш&Го (тм) "разнородны. Их даже невозможно сравнивать, и, обобщая в одном понятии "красоты", "искусства", мы совершенно упускаем из виду их внутреннее отношение, которое позднее развивалось и в жизни и в литературе, раз они привзошли в неё как факт... сверх <...> противоположности в форме, во внешних очертаниях их творчество имеет противоположность и в самом существе своем". Но я категорически не согласен с продолжением этой фразы: "Разнообразный, всесторонний Пушкин составляет антитезу к Гоголю, который движется только в двух направлениях: напряжённой и беспредметной лирики, уходящей ввысь, и иронии, обращённой ко всему, что лежит внизу". Как я уже написал, я более всестороннего и талантливо пишущего писателя не знаю, и сводить Гоголя только к "аполлонову" и "дионистическому" началам (пользуясь терминологией Ницше) - категорически нельзя. И в итоге - Гоголь у Пушкина выигрывает по очкам, что называется, потому как все мы вышли Сами-Знаете-Откуда. Отчего и почему так произошло - разговор долгий, но в первом приближении ответ на это изложен Аркадием Малером: "Пушкин был необходим русской литературе, чтобы открыть ей большие темы и стили Новой Европы, Гоголь был необходим русской литературе, чтобы определить свое собственное лицо в этом новоевропейском мире. Начиная с естественного для его времени и душевного склада подражания немецким романтикам, Гоголь один из первых начинает русский реализм, для которого правда бытия важнее правил хорошего тона... Преимущество Гоголя перед Пушкиным заключается только в том, что, исключительно с точки зрения чисто философских задач, и шире - потребностей рефлексирующего класса, его медленное и подробное вглядывание в экзистенциальные бездны несравнимо предпочтительнее снисходительного аристократического взгляда... Именно с Гоголя, а не с Пушкина, русская литература становится больше, чем литературой, и, посмеем заметить, именно это качество постфактум делает ее русской... И если Пушкин создал тот язык, на котором мы сегодня говорим, если еще говорим, то Гоголь создал те смыслы, которыми мы сегодня живем, если еще живем.."
А вообще-то, господа - читайте не дискуссии "гоголеведов", а самого Гоголя - ведь все равно лучше, панорамнее и сочнее него никто не написал и не напишет (да и слава Богу, надо сказать!):
"Как томительно-жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное, и голубой, неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нем ни облака. В поле ни речи. Всё как-будто умерло; вверху только, в небесной глубине дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие темную, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре прыщет золото..."
"И когда придет час меры в злодействах тому человеку, подыми меня, боже, из того провала на коне на самую высокую гору, и пусть прийдет он ко мне, и брошу я его с той горы в самый глубокий провал, и все мертвецы, его деды и прадеды, где бы не жили при жизни, чтобы все потянулись от разных сторон земли грызть его, за те муки, что он наносил им, и вечно бы его грызли, и повеселился бы я, глядя на его муки! А Иуда Петро чтобы не мог подняться из земли, чтобы рвался грызть и себе, но грыз бы самого себя, а кости его росли бы чем дальше, больше, чтобы чрез то еще сильнее становилась его боль. Та мука для него будет самая страшная: ибо для человека нет большей муки, как хотеть отмстить, и не мочь отмстить..."
"Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света. И как уж потом ни хитри и ни облагораживай свое прозвище, хоть заставь пишущих людишек выводить его за наемную плату от древнекняжеского рода, ничто не поможет: каркнет само за себя прозвище во всё свое воронье горло и скажет ясно, откуда вылетела птица. Произнесенное метко, всё равно что писанное, не вырубливается топором. А уж куды бывает метко всё то, что вышло из глубины Руси, где нет ни немецких, ни чухонских, ни всяких иных племен, а всё сам-самородок, живой и бойкой русской ум, что не лезет за словом в карман, не высиживает его, как наседка цыплят, а влепливает сразу, как пашпорт на вечную носку, и нечего прибавлять уже потом, какой у тебя нос или губы - одной чертой обрисован ты с ног до головы!"
"Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они льют мне на голову холодную воду! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя и всё кружится предо мною. Спасите меня! возьмите меня! дайте мне тройку быстрых как вихорь коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего. Вон небо клубится передо мною; звездочка сверкает вдали; лес несется с темными деревьями и месяцем; сизый туман стелется под ногами; струна звенит в тумане; с одной стороны море, с другой Италия; вон и русские избы виднеют. Дом ли то мой синеет вдали? Мать ли моя сидит перед окном? Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку посмотри, как мучат они его! прижми ко груди своей бедного сиротку! ему нет места на свете! его гонят! - Матушка! пожалей о своем больном дитятке!.. А знаете ли, что у французского короля шишка под самым носом?"