(no subject)
Click to view140
Мы книжные дети, испорченные сначала Агнией Барто, а позже - Достоевским. Немецкая книжица для самых маленьких заявляет нам аршинными буквами: Светит солнце. Ганс и Гретель играют в песочнице. У Ганса новый быстрый велосипед, у Гретель старая любимая кукла. Скоро мама позовет их есть, а потом они будут спать. Жизнь прекрасна!
Нашего же брата жестко вытряхивает из памперсов родная гуманистическая традиция: ты не должен бросать мишку с оторванной лапой. Не важно, твой он или чужой - ты что, не видишь: он без лапы и он хороший. По сути, именно тем, что он без лапы, он и хорош, этот мишка - ибо страдания лучше всего обогащают внутренний мир. А ты, в свою очередь, хорош тем, что не бросаешь его. И все бы дивно, если б дома тебя не ждала мама, упершая руки в бедра. Не повредилось ли ты, дитя, головой? Это уже двенадцатый безлапый мишка за последние полгода, и я требую: никаких больше сюрпризов! А ты плачешь навзрыд, потому что ведь мишка и впрямь замечательный, и, поднимаясь на свой пятый этаж, ты успел антропоморфировать его по самое некуда и заглянуть в его страдающие бусинки, и оросить слезами его плюшевую культю тоже успел. Но беспощадная реальность такова, что мишке нельзя к тебе домой. Не успев почувствовать себя молодчиной, ты осознаешь себя полнейшим говном. Диссонанс разрывает книжное дитя.
Дальше - больше. Мишки, перевалив через множество промежуточных фаз, сменяются людьми, а в тебя прошивается: «надобно, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти». Все новые и новые фразы цепляют тебя за те же старые крючочки. Порой люди специально прячут лапу в рукав, чтобы взять тебя на жалость, а иногда ты сам рядишь в плюшевые одежды тех, кто тебе симпатичен, и искренне отдаешь всего себя, забывая об уже имеющихся контрактах и обязательствах, которые надо или закрывать, или не думать о мишках - потому что либо мишка, либо мама, тебя предупреждали.
Не бросить мишку - тяжелый выбор. Бросить - не легче. В любом случае ты создашь кучу геморроя и неудобняка, расхлебывать который придется не один день и далеко не тебе одному. Поэтому, если видишь мишку, говорящего тебе: «Чувак, я не чувствую лапы» - соберись с силами и не дай себе вщелкнуться в привычный литературный сюжет. Покуда ты живешь с мамой, самое большее, что ты можешь сделать для мишки - это помочь ему добраться до мастерской и впоследствии пожать уже крепко пришитую конечность. Чем дольше ты сидишь на скамейке, обнимая мишку, которого успел полюбить всей душой уже не за количество членов, а за сам факт его существования, тем сильнее ты пришиваешь не лапу к нему, а его к себе; и пытаться не бросать мишку, пока не видит мама - это свинство по отношению ко всем участникам сюжета, включая тебя самого.