Любимый дом на озере
21.01. - 23.01.2016 г.
Просыпаешься, открываешь глаза… вокруг тихо, пахнет деревом и дымом, изредка потрескивают в печке сосновые поленья, а из окошка в тёмно-красной раме прямо у изголовья льётся мягкий, тягучий зимний свет. За окном - ольховый пролесок, весь усыпанный хлопьями снега, как будто застрявшими между его ветвей. Снег лежит и на самих ветвях и, кажется, даже налип на шершавые стволы.
Мой любимый дом, его тепло, его запах, его деревянные, из крупного бревна стены, маленькая лесенка с круглыми ступенями на второй этаж, просторная столовая с красной в полоску скатертью, трогательно-уютная ванная комната с душевой кабинкой и видом на лес - всё это вновь явилось мне, словно из только что отпущенного сна. Такое настоящее, такое долгожданное, что невозможно было в него не поверить. Одновременно хотелось и полежать ещё в удобной постели, и вынырнуть скорее в начавшийся день, позавтракать горячим пирогом с капустой и выйти в дивное январское утро на Чудском озере.
Там, на улице, шёл редкий и очень крупный снег, падал медленными, ленивыми хлопьями на землю, ложился на ветви ольхи. Вчера мы приехали в Спицыно вечером, в начале седьмого. Было уже очень темно, и, выдавая нам ключ, одинокий администратор сказал, что база сегодня пуста. В самом дальнем краю, где располагался наш дом, не было ни единой души. Нам предусмотрительно повесили маленький фонарь на ключ, и к домику мы шли через пролесок, по глубокому снегу. Я шла первой, хорошо помня направление пути и освещая себе дорогу. Тропинки уже не было видно, снег лежал белым полотном повсюду, но в том самом месте, где под ним располагалась невидимая безопасная тропинка с деревянным настилом, были отчетливо видны свежие следы кошачьих лапок. Какая-то неизвестная кошка будто специально проложила для меня этот маршрут, оставила мне свои следы, по которым я шла, освещая путь фонарём. Было тихо и дико, только где-то вдали - наверное, в деревне - гулко и страшно то лаяла, то по-волчьи выла крупная, судя по хриплому басу, собака.
В доме было предусмотрительно натоплено, печка хранила едва тлеющие поленья. Мы за час расставили свои вещи по местам, и я накрыла на стол. Ужин после длинной дороги был желанным, сытным и долгим. Спать легли в четвёртом часу ночи. Допоздна смотрели фильмы, «Вечера на хуторе близ Диканьки», говорили о том о сём, муж вскрыл дорогую подарочную бутылку «Дикой утки», я же наслаждалась французским белым вином. Шашлык мы готовить не стали, потому что на улице был мороз, который с каждым днём всё крепчал и в одну из ночей достиг минус тридцати градусов.
Хорошо было гулять днём по территории базы. После лёгкого утреннего снега небо прояснилось, и вышло низкое зимнее солнце, осветив заснеженные деревья необыкновенным, волшебным светом, какой бывает только зимой. Снег искрился на холмиках и открытых пространствах, где не было деревьев. На его белое полотно тёмными узкими полосами ложились длинные тени. Никого не было вокруг, ни единой души. Муж ушёл рано на рыбалку, поднявшись всего через несколько часов после того, как лёг спать. Едва рассвело, он отправился на лёд Чудского озера - за добычей, за исключительно мужским удовольствием зимнего лова, ежеминутного морозного преодоления.
На территории стояла такая звенящая тишина, что порой закладывало уши. Время от времени начинал беспокоить тихий, но назойливый звук - как будто рядом зудел навязчивый комар. От него то и дело хотелось отмахнуться и вновь наслаждаться непривычной, прозрачной тишиной. Звук был неприятным, но, как правило, не слишком долгим. Это шли в ледяную даль Чудского озера очередные мотосани, «бураны», «собаки» с рыбаками из ближайшей деревни или с теми, кто под конец недели выбрался на рыбалку откуда-нибудь из Сланцев.
Трудно долго гулять по морозу, и потому я не более получаса бродила с фотоаппаратом, выискивая красивые тени и световые пятна, находя среди белого мира множество разнообразных, выразительных оттенков. А потом шла отогреваться в дом, где без меня продолжала топиться печь, потрескивали сосновые дрова. Я занесла к печи очередной запас сосновых чурок (они в этот раз не были разрублены на поленья), заварила чай.
В такие дни обо всём забываешь. Возвращаешься к себе, к своим истокам, к своему сердцу и своей душе. Становишься таким, какой есть без всяких прикрас и масок современной агрессивной жизни. О том, что есть некий большой и кипящий мир за пределами этой белоснежной, чарующей зимы, нам изредка напоминал телевизор. Помню, когда в прошлый раз мы с мужем жили здесь несколько дней, новости беспрестанно трубили об убийстве Бориса Немцова. Но там отрешаешься от всего. Всё, кроме усилившегося мороза, кроме наличия дров, хлеба и успешного улова для ухи, здесь остается за бортом сознания. Это любимый дом, дающий ощущение себя, и обстановка, где с радостью, отдохновением, без суеты возвращаешься к простым, но от этого не менее важным человеческим делам - поддержанию тепла, добыче и приготовлению еды, общению друг с другом.
Хорошо в такой день после чашки горячего чая посидеть у окна с вышивкой. Неторопливое, увлекательное занятие с нитками, пяльцами и крестиками под косыми лучами зимнего солнца, пробивающегося сквозь чёрные стволы ольхи в скованное морозными узорами окно, приносит состояние гармонии, дарует чувство приобщения к чему-то древнему, исконно женскому - к тому, чем занимались век от века мои неведомые прародительницы. Ещё явственней это чувство обнаруживается, когда вышиваешь, ожидая мужа с рыбалки, из ледяного плена Чудского озера. А ведь это действительно добровольный плен! Такой, из которого не выберешься, пока не стемнеет. Его это занятие тоже захватывает и тоже дарит чувство приобщения к древним промыслам и образу жизни мужчин на благословенной Гдовской земле.
Муж вернулся с последними лучами солнца, которое в этот вечер пылало необыкновенно, его пурпурный огненный шар быстро склонялся к горизонту. Брови и щетина мужа были пугающе белые, густо покрытые изморозью; глаза, и без того светлые, казалось, стали совсем белесыми, отражая бесконечный снег и неся в себе бремя пережитого дня на сильной стуже. От такого белого лица веяло морозом более суровым, крепким, чем угадываемые по ощущениям минус 25. Он тянул за собой рыбацкое корыто с уловом, в руке держал длинный бур. Зайдя в натопленный дом, скинул огромные грубые варежки, шапку и сел отогреваться.
Вечером сварили уху из окуней и ершей. На ночь муж на озере расставил жерлицы - ловушки на налима, самую желанную зимнюю добычу на Чудском озере. И да! Будет завтра этот утренний звонок со льда, будет радостный голос мужа - поймался налим! Вкуснейшая рыба, странная на вид - длинная и округлая, словно змея, по спинке идут тёмные пятна, голова плоская, а глаза ясные, голубые.
Налим - ночной хищник. Сколько ледяных ночей провели фанатичные чудские охотники на налима, порой под пронизывающим ветром, от которого не спасают даже специально установленные на озёрных ночных просторах палатки, заслоны! Но порой испытания оправдываются неплохим уловом. Мясо налима белое, очень нежное, жирноватое, что для рыбы только плюс, и невероятно вкусное! Есть особый сорт рыбацкого кулинарного счастья - налимья уха, но я предпочитаю слабо, без корочки, обжаренные стейки, тогда рыба получается нежнейшей, сочной, тающей во рту.
Домой вернулись в субботу, в день, когда на базе был пик посещаемости. Дорога сводила с ума невероятными белыми пейзажами - обильный снег лежал на деревьях, кое-где берёзы стояли окутанные в изморозь до самой последней веточки-ниточки, на соснах и елях лежали огромные снежные шапки. В мелькавших вдоль дороги деревнях под тяжестью пушистого снега склонялись садовые яблони, образовывая хоровод изысканного зимнего кружева, то тут то там густым душистым дымом пыхтели субботние баньки.
По пути заехали в пустой Гдов, в издавна полюбившуюся мне церковь Державной Божией Матери, построенную в конце 20 века на фундаменте собора 16 столетия. Несмотря на то, что здание новое, есть в нём какая-то ясно различимая старина, дух места.
Церковь стоит на территории роскошного парка внутри древней Гдовской крепости, от которой осталась одна стена.
Есть в этой церкви что-то особенное, как в целом и во всей Гдовской земле - тишина, безлюдность, одухотворенность, тяготение к настоящему, естественному, человечному. Всегда выхожу оттуда, одновременно избавившись от груза и наполнившись чем-то важным, но лёгким и парящим. Так же, воодушевлённая и отдохнувшая, уезжаю всегда из Гдовской земли, где красота - в простоте, где на первый взгляд ничем не примечательные места дают здоровую, настоявшуюся на вековых традициях и неиспорченной природе силу.
