Вот и лето уходит
Ночи стали темные - проверено во время ночных выпусканий кошки. Беззаботное время, когда ночь - это недоразумение на несколько часов, - всё.
Впрочем, у меня напоследок был Питер, город, измучивший меня солнцем, вечером оно было в номере, а утром - в окнах дома напротив. Задергивайте шторы в Питере - всегда. До этого Питер был гораздо удачнее - с номером в две комнаты и с помидорами на террасе. Со светлой ночью и орущими чайками. Впрочем, вечером был ливень, а утром начали сверлить. И это, похоже, не чайки, а альбатросы - жуткие хищные твари.
И еще был потихоньку Петергоф. Как выяснилось, маленький (ну, кроме парка). Где Петр I хотел просто жить у моря, чтобы не трогали (первый Эрмитаж - там, и Монплезир стоит у самой кромки воды), а потомки уже играли в Версаль по полной программе. Кто ж разравнивал это болото? Но нижний парк - место силы, определенно. В общем, появилась мысль, что из болота можно сделать Петергоф, и я ее думаю.
Между тем, в жизни происходит рост под землей (или возвращение к себе). Но он пока не очень рост, направление вроде нашла, но хочется сделать быстро, а так не бывает. Как говорит Александра Алексеева, "переходные моменты надо выдерживать". Но хочется их как-то выдерживать, не теряя в зарплате.
Господи и святителю Тихоне, управьте, а?
P.S. Попутно почему-то всплыла в памяти история про Добренко - моего репетитора перед поступлением. Я шла к Галине Андреевне Белой забирать документы из аспирантуры РГГУ (и она уговаривала меня остаться). А Добренко ломился к ней обратно из Штатов и посвящал ей книжки. И да, помню его скептическое лицо пятью годами раньше на мою фразу, что надо бы присмотреться к славянофилам, что-то там есть в этом Хомякове.
- Да ничего там нет! - сказал Евгений Александрович и свалил в эмиграцию. Но там, оказалось, не очень ждали.
Начинаем строить Монплезир на собственных болотах. Впрочем, памятуя о Гумилеве, Монплезир - это будет мелковато. Выходит, что курс не меняется.
Впрочем, у меня напоследок был Питер, город, измучивший меня солнцем, вечером оно было в номере, а утром - в окнах дома напротив. Задергивайте шторы в Питере - всегда. До этого Питер был гораздо удачнее - с номером в две комнаты и с помидорами на террасе. Со светлой ночью и орущими чайками. Впрочем, вечером был ливень, а утром начали сверлить. И это, похоже, не чайки, а альбатросы - жуткие хищные твари.
И еще был потихоньку Петергоф. Как выяснилось, маленький (ну, кроме парка). Где Петр I хотел просто жить у моря, чтобы не трогали (первый Эрмитаж - там, и Монплезир стоит у самой кромки воды), а потомки уже играли в Версаль по полной программе. Кто ж разравнивал это болото? Но нижний парк - место силы, определенно. В общем, появилась мысль, что из болота можно сделать Петергоф, и я ее думаю.
Между тем, в жизни происходит рост под землей (или возвращение к себе). Но он пока не очень рост, направление вроде нашла, но хочется сделать быстро, а так не бывает. Как говорит Александра Алексеева, "переходные моменты надо выдерживать". Но хочется их как-то выдерживать, не теряя в зарплате.
Господи и святителю Тихоне, управьте, а?
P.S. Попутно почему-то всплыла в памяти история про Добренко - моего репетитора перед поступлением. Я шла к Галине Андреевне Белой забирать документы из аспирантуры РГГУ (и она уговаривала меня остаться). А Добренко ломился к ней обратно из Штатов и посвящал ей книжки. И да, помню его скептическое лицо пятью годами раньше на мою фразу, что надо бы присмотреться к славянофилам, что-то там есть в этом Хомякове.
- Да ничего там нет! - сказал Евгений Александрович и свалил в эмиграцию. Но там, оказалось, не очень ждали.
Начинаем строить Монплезир на собственных болотах. Впрочем, памятуя о Гумилеве, Монплезир - это будет мелковато. Выходит, что курс не меняется.