Иконы и японская живопись.
Оригинал взят у ortheos в Иконы и японская живопись.
В последнее время на глаза стали все больше попадаться иконы в "японо-китайской" манере - сюжет христианский , а техника исполнения и каноны - дальневосточные.
Собственно , это вызвало некие праздные размышления. (Все нижеследующее действительно праздное размышление, не претендующее на незыблемый авторитет) .
При том, что содержание иконописи и японской живописи , приемы и цели различны, есть некая логическая связь между ними. Прежде всего это принципиальный принцип - И иконописец, и древнекитайский пейзажист, и японский мастер якуся-э одинаково убегают от фотореализма, характерного для западной школы живописи. Настолько, что последние два часто принципиально рисовали выдуманные, несуществующие пейзажи и выдуманных актеров. Можно сказать, что Андрей Рублев , Утагава и Андо Хиросигэ двигались в противоположном от Рембрандта или Рафаэля направлении.
Казалось бы, что надо ожидать, что они будут очень близки друг другу- ведь если два человека идут строго в противоположную сторону от третьего, то они неминуемо будут идти в одну сторону.
Однако, это не так. Они принципиально противоположны, но совсем в другом плане. Причем эта противоположность ожидаемо проистекает из религиозного различия.
И преподобный Андрей и Андо Хиросигэ одинаково ищут вечность. Они не ищут игры светотени и выпячивания мяс.
Но для преподобного Андрея вечность - в человеке. Который есть отражение, образ Вечного. В иконописи пейзаж носит некие отблески вечности, но он глубоко вторичен и схематичен.
Для Андо Хиросигэ вечность - в природе. В пейзаже. Потому что пейзаж слит с вечным буддой Вайрочаной/Амидой. У него наоборот, пейзаж незыблем . Люди - тени, пыль, проносимая ветром по этому пейзажу.
Причем это отношение распространяется, как ни странно, даже на портретистов - и даже на собственно буддийских идолов. У них нет индивидуальности. Это схемы. Налет на лице вечности. На знаменитых махаянских мандалах с пятью буддами - это не пять личностей, причастившихся вечности. Это пять клонов, пять пузырей плоти, отличающихся друг от друга цветом кожи.
Причем вечность содержится вовсе не в буддах, ("Нет будды - сказал патриарх Ма") поэтому они традиционно вообще заменяются ... схемой,
Как ни странно, и то и другое отношение закрепляется строгим послушанием и православных иконописцев и японских живописцев канонам. Причем и желание-то одно и то же. Через следование канонам присоединить картину к вечности. Вот только беда, что эти каноны имеют строгую религиозную аттрибуцию.
Поэтому, когда пытаются писать православные иконы по дальневосточным канонам , происходит неизбежное
1) выпячивание интерьера/пейзажа
2) схематизация , растворение в ничто , в пустоте, - изображаемых лиц.
Смотрите, как чудесно, как любовно передано окружение пастухов и как схематичны, бессодержательны личности. Настолько,, что после пятиминутного созерцания сей иконы возникает стойкое ощущение, что на ней .... никого нет. Что есть только снег и деревья. А мальчики и ангел - это некий эфемерный элемент.
Здесь еще интереснее. Да. И Спаситель, и Марфа , и Мария - это один и тот же клонированный на трое человек. Только в одном случае ему прикрепили усы и бородку. ( Да - и отличаются друг от друга, как Амида от Майтрейи - цветом).
. Бесцветные, блеклые изображения людей - горсток праха перед вечностью.
Зато хватает за душу интерьер.
Это не порок художника. Это особенность китайских (и японских) художественных канонов.
ИМХО - бездумно пытаться создать синэргию православного содержания с художественными канонами буддийского происхождения - чревато совершенно непредсказуемыми последствиями ( начиная от повального впадания во вполне буддийский медитативный транс перед такой иконой и заканчивая иконоборчеством) . Потребуется человек , укорененный в дальневосточной культуре по рождению, и с талантом и святостью Иоанна Дамаскина или Андрея Рублева, чтобы соединить воедино пока противоборствующие концепции. Если такое вообще возможно.
В последнее время на глаза стали все больше попадаться иконы в "японо-китайской" манере - сюжет христианский , а техника исполнения и каноны - дальневосточные.
Собственно , это вызвало некие праздные размышления. (Все нижеследующее действительно праздное размышление, не претендующее на незыблемый авторитет) .
При том, что содержание иконописи и японской живописи , приемы и цели различны, есть некая логическая связь между ними. Прежде всего это принципиальный принцип - И иконописец, и древнекитайский пейзажист, и японский мастер якуся-э одинаково убегают от фотореализма, характерного для западной школы живописи. Настолько, что последние два часто принципиально рисовали выдуманные, несуществующие пейзажи и выдуманных актеров. Можно сказать, что Андрей Рублев , Утагава и Андо Хиросигэ двигались в противоположном от Рембрандта или Рафаэля направлении.
Казалось бы, что надо ожидать, что они будут очень близки друг другу- ведь если два человека идут строго в противоположную сторону от третьего, то они неминуемо будут идти в одну сторону.
Однако, это не так. Они принципиально противоположны, но совсем в другом плане. Причем эта противоположность ожидаемо проистекает из религиозного различия.
И преподобный Андрей и Андо Хиросигэ одинаково ищут вечность. Они не ищут игры светотени и выпячивания мяс.
Но для преподобного Андрея вечность - в человеке. Который есть отражение, образ Вечного. В иконописи пейзаж носит некие отблески вечности, но он глубоко вторичен и схематичен.
Для Андо Хиросигэ вечность - в природе. В пейзаже. Потому что пейзаж слит с вечным буддой Вайрочаной/Амидой. У него наоборот, пейзаж незыблем . Люди - тени, пыль, проносимая ветром по этому пейзажу.
Причем это отношение распространяется, как ни странно, даже на портретистов - и даже на собственно буддийских идолов. У них нет индивидуальности. Это схемы. Налет на лице вечности. На знаменитых махаянских мандалах с пятью буддами - это не пять личностей, причастившихся вечности. Это пять клонов, пять пузырей плоти, отличающихся друг от друга цветом кожи.
Причем вечность содержится вовсе не в буддах, ("Нет будды - сказал патриарх Ма") поэтому они традиционно вообще заменяются ... схемой,
Как ни странно, и то и другое отношение закрепляется строгим послушанием и православных иконописцев и японских живописцев канонам. Причем и желание-то одно и то же. Через следование канонам присоединить картину к вечности. Вот только беда, что эти каноны имеют строгую религиозную аттрибуцию.
Поэтому, когда пытаются писать православные иконы по дальневосточным канонам , происходит неизбежное
1) выпячивание интерьера/пейзажа
2) схематизация , растворение в ничто , в пустоте, - изображаемых лиц.
Смотрите, как чудесно, как любовно передано окружение пастухов и как схематичны, бессодержательны личности. Настолько,, что после пятиминутного созерцания сей иконы возникает стойкое ощущение, что на ней .... никого нет. Что есть только снег и деревья. А мальчики и ангел - это некий эфемерный элемент.
Здесь еще интереснее. Да. И Спаситель, и Марфа , и Мария - это один и тот же клонированный на трое человек. Только в одном случае ему прикрепили усы и бородку. ( Да - и отличаются друг от друга, как Амида от Майтрейи - цветом).
. Бесцветные, блеклые изображения людей - горсток праха перед вечностью.
Зато хватает за душу интерьер.
Это не порок художника. Это особенность китайских (и японских) художественных канонов.
ИМХО - бездумно пытаться создать синэргию православного содержания с художественными канонами буддийского происхождения - чревато совершенно непредсказуемыми последствиями ( начиная от повального впадания во вполне буддийский медитативный транс перед такой иконой и заканчивая иконоборчеством) . Потребуется человек , укорененный в дальневосточной культуре по рождению, и с талантом и святостью Иоанна Дамаскина или Андрея Рублева, чтобы соединить воедино пока противоборствующие концепции. Если такое вообще возможно.