Айн Рэнд " Атлант расправил плечи" Книга 2 - о коллектевизме в производстве
http://lib.rus.ec/b/78196/read
...
План предусматривал, что каждый будет работать по своим
способностям, а его труд будет оплачиваться по его потребностям. [...] Мы проголосовали за этот план на общем собрании, мы
все, шесть тысяч работавших на заводе. Наследники Старнса выступали с
длинными речами. Было не особо понятно, но никто не задавал вопросов.
Никто не представлял, как будет работать этот план на практике, но
каждый надеялся, что его сосед представляет.
[...]
что он делал с людьми? Попробуйте
наполнить водой емкость, на дне которой есть течь, через которую вода
уходит быстрее, чем ее наливают. С каждым новым ведром, которое вы
приносите, эта дыра увеличивается в диаметре на дюйм, и чем больше вы
работаете, тем больше работы от вас требуется. Вы выливаете все новые и
новые ведра, сначала сорок часов в неделю, потом сорок восемь, потом
пятьдесят шесть - и все для того, чтобы у вашего соседа стоял на столе
ужин, чтобы его жене сделали операцию, чтобы у его ребенка вылечили
корь, чтобы его мать получила кресло на колесах, чтобы у его дяди была
рубашка; для ребенка, который еще не родился, для всех вокруг, все - для
них, от пеленок до зубных протезов. Вы же должны работать с рассвета до
заката, месяц за месяцем, год за годом, ничего не получая за это, кроме
своего же пота, ничего не видя, кроме их удовольствия, которое вы
должны им доставлять до конца своих дней, работая без отдыха и надежды,
без конца… От каждого по способностям, каждому по потребностям…
[...]
Они говорили, что мы все одна большая семья. Но не все
мы стоим за одним сварочным аппаратом по десять часов в день, и не у
всех одновременно схватывает живот. Чьи способности и чьи потребности
важнее всего? Ведь когда все в один котел, человеку не позволено
определить свои потребности. А то он заявит, что ему нужна яхта, и, если
нам остается руководствоваться только его чувствами, он вполне может
обосновать свою потребность. Почему нет? Если я не имею права заработать
на машину, пока не попаду на больничную койку, своим трудом зарабатывая
по машине каждому лодырю и голому обитателю джунглей, почему бы не
потребовать от меня яхту, если я еще способен держаться на ногах? Нет?
[...]
Так или иначе было решено,
что никто не имеет права сам судить о своих потребностях и способностях.
Мы голосовали по этому вопросу. [...] После одного такого собрания мы поняли, что превратились в
нищих, в грязных, скулящих попрошаек, - мы все, потому что никто не мог
сказать, что получает заработанное по праву. У нас не осталось ни прав,
ни зарплаты, наш труд не принадлежал нам - наш труд принадлежал "семье",
и она ничего не должна была взамен.
[...]
Производство упало на сорок процентов только за первое полугодие.
Поэтому решили, что кто-то работал не в соответствии со своими
способностями. Кто? Как узнать? "Семья" проголосовала и по этому
вопросу. Проголосовали за то, кого считать лучшими работниками: их
приговорили к сверхурочной работе каждый вечер в течение полугода.
Сверхурочно и бесплатно, потому что платили не повременно и не за
сделанную работу, а только за потребность.
Надо ли говорить, что произошло потом и в каких тварей
мы превратились, мы, которые когда-то были людьми? Мы стали скрывать
свои способности, медленнее работать и с зоркостью ястреба следили за
тем, чтобы работать не лучше соседа.
[...] мы изо всех сил старались работать плохо. [...] О чем нам без умолку говорили? О хищнической конкуренции
в системе производства, ориентированной на прибыль, где люди должны
состязаться друг с другом, кто лучше работает. Жестоко, правда? Ну,
видимо, им хотелось посмотреть, как мы будем соревноваться друг с
другом, стараясь сделать свою работу как можно хуже. Нет более верного
пути уничтожить человека, чем вынудить его изо дня в день работать как
можно хуже. Это губит быстрее, чем пьянство, лень или воровство.
[...]
Мы все, кто больше, кто меньше, потянулись к выпивке. Не
спрашивайте, как мы доставали деньги; когда все приличные развлечения
запрещены, всегда найдутся способы разжиться денежкой на неприличные.
Человек не врывается в продовольственную лавку затемно и не залезает в
карман соседа, чтобы купить записи классических симфоний или леску с
удочкой. Но сделает это, чтобы упиться до беспамятства и забыться.
Удочки? Охотничьи ружья? Фотоаппараты? Хобби?
[...]
Мы очень скоро поняли, к чему ведет этот план. Каждому,
кто вел себя по-честному, приходилось во всем себе отказывать.[...] Но для ленивых и безответственных это обернулось праздником.
Они рожали детей, создавали неприятности девушкам, свозили к себе
немощных родственников со всей страны, незамужних беременных сестер, для
того чтобы получить дополнительное пособие по нетрудоспособности. У них
открывалось больше недугов, чем доктор смог бы отрицать, они портили
свою одежду, мебель, дома - какого черта, за все платит "семья"! Они
находили гораздо больше способов впасть в нужду, чем можно представить,
они возвели это в ранг искусства, это было единственным, в чем им не
было равных.
[...]
Честный проигрывал, нечестный выигрывал.
Как долго можно было оставаться хорошим человеком при таких законах?
Когда мы начинали работать, все были приличными парнями. Среди нас не
было прохвостов. [...] Через год после принятия плана среди нас не осталось ни одного честного
человека. Это и было то самое зло, которым пугают проповедники и
которое, как людям кажется, они никогда не увидят наяву. Не то чтобы
план поощрял горстку ублюдков, но благодаря ему приличные люди
становились ублюдками.
[...]
Любовь к своим ближним? Именно тогда мы научились
ненавидеть своих ближних. Мы ненавидели их за каждый съеденный ими
кусок, за каждое удовольствие, за новую рубашку, новую шляпку для жены,
поездку за город с семьей, за свежую краску на их домах - потому что все
это было отнято у нас, за это было заплачено ценой наших лишений. Мы
начали шпионить друг за другом, и каждый надеялся уличить кого-нибудь,
кто говорит неправду о своих потребностях, чтобы на очередном собрании
сократить ему пособие. Появились осведомители
[...]
Раньше мы устраивали праздники, если у кого-то рождался
ребенок; если у кого-то возникали временные трудности, мы собирали
деньги и помогали ему расплатиться по больничным счетам. Теперь же, если
рождался ребенок, мы неделями не разговаривали с родителями. Дети стали
для нас тем же, чем для фермера саранча. Раньше мы помогали тому, в
чьей семье кто-то серьезно болел. Теперь же… Я расскажу вам одну
историю. Это произошло с матерью человека, который проработал на заводе
пятнадцать лет. Она была доброй старушкой, веселой и мудрой, знала нас
всех по именам, и мы все любили ее. Однажды она упала с лестницы в
подвале и сломала бедро. Мы знали, что это означает в ее возрасте.
Заводской врач сказал, что ее нужно отправить в город, в больницу, для
продолжительного лечения, на которое потребуется много денег. Старушка
умерла в ночь накануне отправки в город. Причину смерти установить не
удалось. Нет, я не утверждаю, что ее убили. Никто не говорил об этом.
Вообще все молчали об этом деле. Знаю только, что я - и этого мне не
забыть! - как и другие, ловил себя на мысли, что лучше бы она умерла.
Господи, прости нас! Вот какое братство, какую защищенность и какое
изобилие предполагал этот план!
http://vk.com/note8906332_11632603
...
План предусматривал, что каждый будет работать по своим
способностям, а его труд будет оплачиваться по его потребностям. [...] Мы проголосовали за этот план на общем собрании, мы
все, шесть тысяч работавших на заводе. Наследники Старнса выступали с
длинными речами. Было не особо понятно, но никто не задавал вопросов.
Никто не представлял, как будет работать этот план на практике, но
каждый надеялся, что его сосед представляет.
[...]
что он делал с людьми? Попробуйте
наполнить водой емкость, на дне которой есть течь, через которую вода
уходит быстрее, чем ее наливают. С каждым новым ведром, которое вы
приносите, эта дыра увеличивается в диаметре на дюйм, и чем больше вы
работаете, тем больше работы от вас требуется. Вы выливаете все новые и
новые ведра, сначала сорок часов в неделю, потом сорок восемь, потом
пятьдесят шесть - и все для того, чтобы у вашего соседа стоял на столе
ужин, чтобы его жене сделали операцию, чтобы у его ребенка вылечили
корь, чтобы его мать получила кресло на колесах, чтобы у его дяди была
рубашка; для ребенка, который еще не родился, для всех вокруг, все - для
них, от пеленок до зубных протезов. Вы же должны работать с рассвета до
заката, месяц за месяцем, год за годом, ничего не получая за это, кроме
своего же пота, ничего не видя, кроме их удовольствия, которое вы
должны им доставлять до конца своих дней, работая без отдыха и надежды,
без конца… От каждого по способностям, каждому по потребностям…
[...]
Они говорили, что мы все одна большая семья. Но не все
мы стоим за одним сварочным аппаратом по десять часов в день, и не у
всех одновременно схватывает живот. Чьи способности и чьи потребности
важнее всего? Ведь когда все в один котел, человеку не позволено
определить свои потребности. А то он заявит, что ему нужна яхта, и, если
нам остается руководствоваться только его чувствами, он вполне может
обосновать свою потребность. Почему нет? Если я не имею права заработать
на машину, пока не попаду на больничную койку, своим трудом зарабатывая
по машине каждому лодырю и голому обитателю джунглей, почему бы не
потребовать от меня яхту, если я еще способен держаться на ногах? Нет?
[...]
Так или иначе было решено,
что никто не имеет права сам судить о своих потребностях и способностях.
Мы голосовали по этому вопросу. [...] После одного такого собрания мы поняли, что превратились в
нищих, в грязных, скулящих попрошаек, - мы все, потому что никто не мог
сказать, что получает заработанное по праву. У нас не осталось ни прав,
ни зарплаты, наш труд не принадлежал нам - наш труд принадлежал "семье",
и она ничего не должна была взамен.
[...]
Производство упало на сорок процентов только за первое полугодие.
Поэтому решили, что кто-то работал не в соответствии со своими
способностями. Кто? Как узнать? "Семья" проголосовала и по этому
вопросу. Проголосовали за то, кого считать лучшими работниками: их
приговорили к сверхурочной работе каждый вечер в течение полугода.
Сверхурочно и бесплатно, потому что платили не повременно и не за
сделанную работу, а только за потребность.
Надо ли говорить, что произошло потом и в каких тварей
мы превратились, мы, которые когда-то были людьми? Мы стали скрывать
свои способности, медленнее работать и с зоркостью ястреба следили за
тем, чтобы работать не лучше соседа.
[...] мы изо всех сил старались работать плохо. [...] О чем нам без умолку говорили? О хищнической конкуренции
в системе производства, ориентированной на прибыль, где люди должны
состязаться друг с другом, кто лучше работает. Жестоко, правда? Ну,
видимо, им хотелось посмотреть, как мы будем соревноваться друг с
другом, стараясь сделать свою работу как можно хуже. Нет более верного
пути уничтожить человека, чем вынудить его изо дня в день работать как
можно хуже. Это губит быстрее, чем пьянство, лень или воровство.
[...]
Мы все, кто больше, кто меньше, потянулись к выпивке. Не
спрашивайте, как мы доставали деньги; когда все приличные развлечения
запрещены, всегда найдутся способы разжиться денежкой на неприличные.
Человек не врывается в продовольственную лавку затемно и не залезает в
карман соседа, чтобы купить записи классических симфоний или леску с
удочкой. Но сделает это, чтобы упиться до беспамятства и забыться.
Удочки? Охотничьи ружья? Фотоаппараты? Хобби?
[...]
Мы очень скоро поняли, к чему ведет этот план. Каждому,
кто вел себя по-честному, приходилось во всем себе отказывать.[...] Но для ленивых и безответственных это обернулось праздником.
Они рожали детей, создавали неприятности девушкам, свозили к себе
немощных родственников со всей страны, незамужних беременных сестер, для
того чтобы получить дополнительное пособие по нетрудоспособности. У них
открывалось больше недугов, чем доктор смог бы отрицать, они портили
свою одежду, мебель, дома - какого черта, за все платит "семья"! Они
находили гораздо больше способов впасть в нужду, чем можно представить,
они возвели это в ранг искусства, это было единственным, в чем им не
было равных.
[...]
Честный проигрывал, нечестный выигрывал.
Как долго можно было оставаться хорошим человеком при таких законах?
Когда мы начинали работать, все были приличными парнями. Среди нас не
было прохвостов. [...] Через год после принятия плана среди нас не осталось ни одного честного
человека. Это и было то самое зло, которым пугают проповедники и
которое, как людям кажется, они никогда не увидят наяву. Не то чтобы
план поощрял горстку ублюдков, но благодаря ему приличные люди
становились ублюдками.
[...]
Любовь к своим ближним? Именно тогда мы научились
ненавидеть своих ближних. Мы ненавидели их за каждый съеденный ими
кусок, за каждое удовольствие, за новую рубашку, новую шляпку для жены,
поездку за город с семьей, за свежую краску на их домах - потому что все
это было отнято у нас, за это было заплачено ценой наших лишений. Мы
начали шпионить друг за другом, и каждый надеялся уличить кого-нибудь,
кто говорит неправду о своих потребностях, чтобы на очередном собрании
сократить ему пособие. Появились осведомители
[...]
Раньше мы устраивали праздники, если у кого-то рождался
ребенок; если у кого-то возникали временные трудности, мы собирали
деньги и помогали ему расплатиться по больничным счетам. Теперь же, если
рождался ребенок, мы неделями не разговаривали с родителями. Дети стали
для нас тем же, чем для фермера саранча. Раньше мы помогали тому, в
чьей семье кто-то серьезно болел. Теперь же… Я расскажу вам одну
историю. Это произошло с матерью человека, который проработал на заводе
пятнадцать лет. Она была доброй старушкой, веселой и мудрой, знала нас
всех по именам, и мы все любили ее. Однажды она упала с лестницы в
подвале и сломала бедро. Мы знали, что это означает в ее возрасте.
Заводской врач сказал, что ее нужно отправить в город, в больницу, для
продолжительного лечения, на которое потребуется много денег. Старушка
умерла в ночь накануне отправки в город. Причину смерти установить не
удалось. Нет, я не утверждаю, что ее убили. Никто не говорил об этом.
Вообще все молчали об этом деле. Знаю только, что я - и этого мне не
забыть! - как и другие, ловил себя на мысли, что лучше бы она умерла.
Господи, прости нас! Вот какое братство, какую защищенность и какое
изобилие предполагал этот план!
http://vk.com/note8906332_11632603