(no subject)
памяти отца. 1992 г.
Год начался с похорон.
Старые иудеи
шли по Волкову полю,
смущая картавой речью
покосившиеся кресты,
и в карих глазах их дрожало
тихое удивленье,
что так - им казалось - рано,
что так - им казалось - странно:
они были старше, гораздо
старше;
но не раздавалось
ни ропота, ни стенаний.
Они говорили вполголоса,
сетовали, что земля
промерзла; дали на водку
могильщикам.
Уходили,
взявшись, как дети, за руки,
и через плечо бросали
веточки по привычке.
Они были здесь чужие,
и встречные по незнанью
их поздравляли с Рожденьем
Сына; они молчали,
еще больше сутулясь,
еще больше смиряясь,
помня, что там, в Египте
было еще страшнее.
***
Он уехал, а пепел остался -
расквитался с огнем, распластался
на ковре, как на смертном одре.
Не велит продолжаться игре.
Грешным делом крошащимся мелом
круг очерчен на теле дебелом,
там, где сдуру забилось в ребро,
прорастая из сердца, перо.
Всё старо. Тороватая Марфа
над вязанием нового шарфа
засидится опять до утра.
Он уехал. Сегодня. Вчера.
***
И всё дальше, всё дальше отходишь от зеркала,
уменьшаясь в размерах, теряя детали;
их и прежде неверное зренье коверкало,
но теперь эти пуговицы или медали
вовсе неразличимы на фоне темного
силуэта не в профиль, про все прознавшего,
полюбившего мир как отца приемного,
но ему-то в память и не запавшего;
чернослива французского вкус - и косточка -
запоздалая весточка, фальшь и греза:
в перспективе - фотончик, звездёныш, блесточка,
но никак не сулимая метаморфоза.
Обмануться не жаль, но напрасного чаянья
тяжелеющий камень с душой в разладе,
и не выжать ни капли из сердца раскаянья,
и в мозгу тишина, как на ватном складе.
***
Со мной произошел нечастный случай:
я родилась, и реализм ползучий
сказал: мое. И выдал мне аванс.
С тех пор за каждый новый реверанс
я получаю по глотку свободы:
на почве той, что есть игра природы,
а не ума - как говорил поэт
(блистательный насочинявший бред),
довольно чем-то слыть - но вправду быть
опасно и смешно; молчать, таить
все мастера, все суперэкстракласс,
у всех прекрасный нюх и глаз - алмаз -
не промахнутся, если дичь почуют -
возьмут в кольцо, а после уврачуют
до совершенства стиля и нутра,
от снов до цитоплазмы и ядра
настроят все по высшему разряду -
и не оставят больше без пригляда:
не плачь, мой бедный брат, ты не один…
И не отыщет лампы Аладдин.
и золотую рыбку бросят кошке,
жар-птицу - в клетку, клетку - на окошко,
а во саду - полынь, чертополох…
И по субботам - ловля божьих блох.
***
Прищурить глаза,
ничего не сказать -
и назад,
в подземелье,
предвкушая похмелье
и тягость дремотного воспоминанья.
Желанья
бесплотны,
и помыслы так же бесплодны.
И кто ты,
и что ты -
неспетые ноты,
непринятой жертвы
никчемность,
бездарность.
Щемящая неблагодарность
творца к неудавшейся твари:
всех прочих по паре,
а кто на скамье запасных -
то ли был, то ли не был.
Не небо,
не солнечный диск,
а придавленный писк:
там много зелени, река, рыба, свежий воздух…
***
не выходит пасьянс -
и выходит в окно человек
Никакого геройства. Отказ от поблажек -
искупить, совершить что зачтется и проч.
В каталоге учебных короткометражек
единицею меньше. И сын или дочь,
содрогнувшись, клянутся служить безотказно
Человечеству, Богу, и ночью и днем,
и не думать, не думать, не думать о разном!
Будет небо в алмазах -
и мы отдохнем!
alla prima
По ступенькам скатываюсь вниз,
никакой "кирпич" мне не указ.
Это пусть восходят на карниз,
кто явился не в последний раз,
у кого Потомство и Родство,
долг в мозгу, аккумулятор в сердце,
кто не разбирает своего
в общем окультуренном наследстве:
барабан на шее, флаг в руках,
кто во что горазд - к известным целям:
страсть на нецелованных щеках
в каждом будит ласковое теля.
Это жизнь кричит: да сгинет смерть -
и бурлит веселая тревога:
мы сумеем и посмеем сметь -
ибо мы уверовали в Бога!
И они взлетают высоко -
укреплять связующие нити,
и разносят птичье молоко
жаждущим, смеясь: еще просите -
что хотите - хлеба и вина.
вечности, блаженства, совершенства -
всем сполна!
Я кубарем одна
по кривым ступенькам декадентства -
чтобы там, на беспристрастном дне,
в собственных слезах и одичалости
добровольно, до скончанья дней
подыхать от беспричинной жалости.
***
Мои надежды наперегонки
едва родившись, рвутся к эшафоту,
и Время озадаченно играет
топориком - ему-то все равно,
конечно, только больно непривычно.
А я в толпе зевак, и мне смешно.
***
Открыт парадный вход. Но черный ход
предпочитаю, лестниц прокопченость,
куда златую не дотянет кот -
изобретатель тестов на ученость.
Здесь полутьма. Здесь чаще тишина,
и поступь каждого слаба и сиротлива.
И не услышишь: дай, а только: на -
ни вокатива, ни императива,
ни перспективы. Тлеющий архив,
побочный взгляд - и все тебе приметы
согласовавших свои речитатив
возможно, с пятой стороною света.